Роман Лерони - Не говорите с луной
Эти несуразно, непривычно рослые арабы насторожили Александра, и он не заметил, как рука легла на новенький автомат и сняла его с предохранителя. Он поднял с земли разгрузку и кинул её на плечо, когда отправился относить мусор подальше от вертолётной площадки, чтобы иметь под рукой уверенность полных автоматных рожков и гранат. Спускаясь с холмика, он то и дело оглядывался на приближающуюся группу людей, чувствуя с их стороны угрозу. Интуиция теребила сознание колючим холодом, предупреждая об опасности. Они, несомненно, были опасны, притом смертельно.
Процессию замыкало отделение солдат. Худые измождённые фигуры срочников ломались под тяжестью ящиков, термосов и каких–то мешков. Униформа на них висела, словно шторы в заброшенном доме; пятна пота расползались на спинах и под руками. Короткие, кривые и стоптанные ботинки натужно скребли пыльный каменистый склон холма. Солдатики, скорее всего, несли боезапас и продовольствие. Панамы на их головах больше напоминали комки просаленной бумаги, чем головные уборы защитников родины. Александр понял, что это были его подчинённые — новое пополнение в роту, но он пока решил не наваливаться на них со службой. Пусть передохнут немного. Для настоящей службы скоро будет и время, и место.
На краю площадки люди остановились. Скинув сумки, арабы присели на корточки, подперев головы руками и положив винтовки на сгибы локтей. Солдаты, с натужными стонами, слышимыми даже через громкий звон силовой установки вертолёта, сложили свою ношу и тут же повалились наземь, застыв в своём отрешённом безразличии ко всему. Во весь свой небольшой рост остался стоять лишь коротышка. Он скинул сумку, и, уперев руки в бока, стал осматриваться. Лётчики влезли в вертолёт, и тот, натужно звеня и свистя, начал раскручивать лопасти несущего винта.
Под холмом, возле неглубокого оврага, промытого редкими дождями и вешними водами, стояла покосившаяся коробка клозета. Овраг был засыпан различным мусором, из которого торчали сухие останки собачьих тел. Они были так сухи, что на них не было даже мух. От оврага и туалета остро несло фекалиями и хлоркой. Александр выбросил в овраг свой свёрток с мусором и вспомнил, что неплохо было бы облегчить перед дальней дорогой мочевой пузырь и кишечник. Деревянное строение было сухим и источенным червями, оно угрожающе трещало и шаталось. В туалете своими делами можно было заниматься с определённой долей опасения, что хлипкое строение в любое мгновение могло опрокинуться в овраг, увлекая за собой и неосторожного обитателя в самый неподходящий момент. Но искать лучшее место было некогда. Жара и едкий запах забивали дыхание, выедали глаза, и чтобы как–то с этим справиться, сидя на корточках над выпиленной в досках пола дырой, чувствую оголённым задом дуновение горячего воздуха, Александр уткнул нос в сгиб локтя и зажмурился.
Застегнуться и поправить одежду он решил вне туалета. Несколько минут в нём дались непросто. То и дело накатывали волны тошноты. Придерживая штаны одной рукой, другой вытирая слёзы с лица, он вышел наружу, но едва не вскрикнул, когда сразу перед собой увидел наглаженного коротыша. Его появление было неожиданным. Звон вертолётных турбин не позволил расслышать его шагов, и ходил он, наверняка, тихо и осторожно.
— Будешь крайним, товарищ старший лейтенант? — спросил бронзовый истукан. Улыбка расплылась по его лицу. Ровные ряды белых здоровых зубов блеснули неискренностью. Так скалится хищник, предвкушая сочную на кровь добычу.
— Нет, — ответил Александр, застёгивая ширинку. — Теперь крайним будешь ты.
— Да? — с наигранным изумлением переспросил коротышка, обходя Левченко и открывая дверь в туалет. — А я думал — занято.
Он постоял пару секунд, заглядывая внутрь клозета, затем отшатнулся, отмахиваясь руками от зловония, как от мушиного роя. Мух же на самом деле не было. В такой ядовитой атмосфере они бы не смогли выжить.
— В хороших домах в такие места ставят слив и вентиляцию.
Хмыкнув, Саша, стал подниматься на холм, поправляя одежду, разгрузку и проверяя по привычке оружие.
— Постой, лейтенант! — окликнул его коротышка. Левченко сделал вид, что не расслышал и продолжал идти дальше.
— Товарищ старший лейтенант! Левченко! Саша остановился и обернулся. Малыш стоял на краю оврага и справлял малую нужду. Струя ме
талась из стороны в сторону, рассыпаясь на солнце искристым веером.
— Мне надо с тобой поговорить, товарищ старший лейтенант. По службе. Ты на место Кадаева?
— Вместо Кадаева, — поправил Левченко.
— Пусть будет «вместо», — согласился коротышка. Он говорил, повернув голову набок, при этом не без удовольствия, как было видно, управлял струёй мочи. — Подойди. Не хочу кричать.
Вертолётные турбины выходили на номинальную мощность, и во время разговора приходилось повышать голос. Левченко сделал пару шагов к незнакомцу, удивляясь, как может в таком маленьком человеке уместиться столько влаги.
Не отрываясь от «дела», малыш протянул на руке в сторону Александра расстёгнутый бумажник. Бумажник был на длинной цепочке, одним концов уходивший в карман. На одной половине бумажника красовалась неведомая красивая бляха из белого металла, украшенная незамысловатым эмалевым рельефом, какими–то цифрами и буквами. На другой стороне, под прозрачной плёнкой кармашка, лежало раскрытое удостоверение с фотографией владельца. Александр успел прочитать «майор Супрун Владимир…» и странную аббревиатуру из трёх прописных литер, прежде чем диковинный документ отправился обратно в карман владельцу.
— Здравия желаю, товарищ майор.
Супрун попрыгал, застегнул ширинку и, развернувшись, протянул руку, чтобы поздороваться. Саша поднял свои руки, показывая, что можно обойтись без рукопожатия.
— Гигиена? — улыбнулся майор. — Уважаю. Но я не брезгливый.
— После триппера или дизентерии это обычно проходит.
–
Да? — с демонстративной простодушностью спросил новый знакомый. — Как–то не подумал. Были случаи? Реально?
— Если есть инфекции — значит реально.
— Ты в этом смысле! — улыбнулся майор. — Пусть будет так. Мы, фээсбэшники, люди не гордые.
— «Фээсбэшники»? Мне это ни о чём не говорит.
— Александр лишь сдвинул плечами.
— КГБ? — добавил Супрун.
— Припоминаю. Но…
— Да, теперь так.
— И что от меня ФСБ надо?
— Да, в общем–то, ничего нового: послужить отечеству.
Александр улыбнулся, перекинул автомат в другую руку, развернулся и пошёл к площадке.
— Я этим уже занимаюсь, — бросил он на ходу.
— Да, конечно, лейтенант! — майор быстро его догнал и засеменил рядом. Саша поймал себя на мысли, что хочется протянуть руку и потеребить коротышку по выгоревшим коротким волосам на голове, как любимого пса. Приручить зверя. Он мысленно засмеялся.
— Тебя что–то забавляет? — Малый оказался очень наблюдательным.
— Да, товарищ майор. Однообразие.
— Понимаю, лейтенант. Хорошо понимаю. А можно поподробнее?
На последнем слове он взял Александра за плечо и сжал его. Хватка у коротыша была, как говориться, воистину железной. Он остановил Левченко и заставил развернуться к себе, после чего посмотрел на площадку.
— Там у нас не будет возможности поговорить. А у меня серьёзное дело к тебе, Александр Николаевич. Кстати, я видел, как ты ловко справился с Гектором.
— Гектором?.. Не знаю, о чём ты говоришь, майор. Да, кстати, я старший лейтенант.
— Да, конечно, извини. До капитана я тоже был ревнив к своим звёздам. Гектор — это авиатехник на этом «шмеле». Прозвище у него такое.
— Так о чём разговор, майор? Нас ждут.
— Подождут. Без нас не погрузятся и не взлетят. Может, отойдём всё–таки? Шум мешает. Пойдём к садику. Там тенёчек и никто не будет мешать.
Выбора не было. Майор пошёл впереди, Александр следом. И снова он поймал себя на мысли, что непременно хочется наступить на этого коротышку, но остудил свой задор, вспомнив о железной хватке этого человека. В рукопашную с ним лучше не сходиться, а стрелять и сразу, без малейших сомнений.
До садика шли споро и молча. Зашли вглубь. Между деревьев Александру приходилось идти наклонившись. Коротыш же передвигался ловко и быстро, словно шарик для пинг–понга. Иногда лицо Александра оказывалось близко от головы майора, и он слышал тонкий запах одеколона «О ‘Жён», с огорчением осознавая, что от него самого несло за версту потом и лежалым запахом от нового обмундирования.
Майор вывел их к поваленной и высохшей вишенке. Жестом пригласил присесть на кривой ствол.
— Так я вернусь к нашему разговору о службе отечеству.
— Твоя воля, майор.
— Ты не прост.
— Это вопрос или утверждение?
— Пожалуй, утверждение.
— Я уже служу отечеству…
— …которого нет, — быстро ввернул майор, картинным жестом снимая очки. У него были небесно–голубого цвета глаза, казавшиеся на сильно загоревшем лице почти бесцветными, и от этого безжизненными. Собеседника буравили две чёрные точечки зрачков.
