Борис Дышленко - СОЗВЕЗДИЕ БЛИЗНЕЦОВ
– В футбол играют только бездарности.
– Дурак ты. Пеле что, по-твоему, бездарность?
Сухов-Переросток промолчал.
– Ты вот что, – раздраженно сказал отец. – Ты тут без меня черт знает чем занимаешься. Я знаю. Я тебе говорю: брось это дело, пока не поздно.
– Ладно, я тебя маршировать не учу.
– Моя служба не в маршировке заключается! – вскипел отец. – Это не царская муштра… Кх… Николаевское время… Кх… Я преподаватель, артиллерист…
– Послушай, – сморщился Сухов-Переросток, – что, это у тебя вместо зарядки по утрам?
Он попал не в бровь, а в глаз: у отца по утрам всегда было дурное настроение. Отец резко встал. Ему хотелось посмотреть на сына сверху вниз, но сын тоже встал.
– Ну, вот что, – сказал отец, – заруби себе на носу, я тебе говорю: ты свои занятия брось. Эти иностранные журнальчики, всякие сомнительные рукописи тоже брось. Я в своем доме нелегальщины не потерплю.
Ему не удалось посмотреть на сына сверху вниз, но последнее слово все-таки осталось за ним. Он четко, по-военному повернулся и по-военному вышел.
Сухов-Переросток, стукнув штанами о стул, сел. Стукнув по столу кулаком, сказал:
– Тупой солдафон!
И взялся за куриную ногу.
В прихожей хлопнула дверь.
"Ушел, – подумал Сухов-Переросток, – путь свободен".
Сделав длинными ногами три шага, он оказался в прихожей. Движения его были быстры и четки. Прежде всего на пол шлепнулся тулуп. С лязгом откинулась кованая крышка сундука. Длинные руки Сухова-Переростка выгребли из-под слежавшихся тряпок следующие предметы: большую консервную банку, шило и моток проволоки, плоскогубцы и механизм от будильника. Сгреб все в охапку и вынес на кухню. Сложил на стол и начал действовать.
"Да, Боган не годится, – подумал Сухов-Переросток, – Боган работает по старинке. Где ему? Это только профаны, не знающие истинного положения вещей, могут принимать всерьез таких, как Боган. Он взывает к интеллекту, хочет воздействовать на умы, а в наше время нужна бомба. Я думаю, Минкин со мной согласится, – думал Сухов-Переросток. – Минкин умен: он должен меня понять. Ха! Боган…" – иронически подумал Сухов-Переросток.
Из консервной банки торчал пучок разноцветных проводов. Сухов-Переросток подумал – и некоторые из них соединил. Потом он в двух местах шилом банку проколол. Продел в дырки кусок проволоки, взял со стола механизм от будильника и этот механизм проволокой к банке прикрутил.
"Боган старомоден", – подумал Сухов-Переросток и приладил патефонную трубку с мембраной.
– Заведем на месте, – сказал Сухов-Переросток, – и пусть тикает.
Он улыбнулся одними ноздрями.
– Все, – сказал Сухов-Переросток.
Раздался звонок. Сухов-Переросток нервно вздрогнул и встал. Накрыл предмет полотенцем и в три шага вышел в прихожую. Открыл первую дверь, взялся за пуговку замка. Стоя между дверями, тихо спросил:
– Кто там?
Девический голос звонко ответил:
– Это я, Зинаида.
Сухов-Переросток с облегчением вздохнул и открыл дверь.
– Хорошо, что ты пришла, – сказал он, впуская румяную девушку в искусственной шубке. – Я страшно устал, а дома хранить нельзя. Отец все знает. Ну, может быть, не все, но во всяком случае подозревает: сегодня имел с ним разговор.
– Ах! – ужаснулась Зинаида.
– Да, – подтвердил Сухов-Переросток, – но у меня все уже готово. Унесешь?
– Готово? – радостно удивилась Зинаида.
– Готово, – ответил Сухов-Переросток, – учитывая условия, в которых приходится работать, я совершил невозможное.
– Ах, как бы я хотела вам помочь! – воскликнула Зинаида. – Я восхищаюсь всеми вами.
– Ну, положим, не все достойны восхищения, – снисходительно улыбнулся Сухов-Переросток, – однако пойдем.
Он провел ее в кухню.
– Где? – спросила Зинаида.
Сухов-Переросток рукой указал на стол.
– Это? – Зинаида кинулась к столу.
– Осторожно! – крикнул Сухов-Переросток. – Осторожно!
Он сам снял полотенце. Зинаида восхищенно всплеснула руками.
– Потрясающе! В такой срок!
– В наше время приходится действовать молниеносно, – важно ответил Сухов-Переросток.
– Так ты думаешь, Боган…
– Нет, он с его методами давно и безнадежно устарел. Вот увидишь, Минкин поддержит меня. Кстати, он тебе на эту тему – ничего?
– Больше – ничего. Даже последнее время ничего печатать не дает.
– Странно. А может быть, он… Нине отдает?
– Нет, что ты! – обиделась Зинаида. – Если бы дал, то только мне. Он больше никому не доверяет.
– Ну что же, это только подтверждает мои предположения. Именно я, и никто другой, разнесу эту стену.
Сухов-Переросток помолчал.
– Итак, – сказал Сухов-Переросток, – объект номер тридцать. Не ошибешься?
– Ну что ты? У меня тоже все готово.
Через пятнадцать минут Зинаида уходила от Сухова-Переростка, унося с собой перевязанный шпагатиком ящик, обыкновенную с виду посылку, а Сухов-Переросток наконец разделся и забрался в кровать. Но вместо того чтобы спать, он, сделав волевое усилие, вытащил из-под подушки свеженький, сверкающий глянцем журнал, посмотрел репродукции, а потом принялся читать вслух и нараспев:
– "Художник не выбирает и не абстрагирует предмет жизни: он идентифицирует выбранный им предмет в самой жизни". – Так, – сказал Сухов-Переросток, – только не "художник" и не "он", а "я". Повторим. Я не выбираю и не абстрагирую предметов от жизни, я идентифицирую выбранный мною предмет в самой жизни. – Вот так, – удовлетворенно сказал Сухов-Переросток, – дальше… угу!
Аллан Капров определяет… нет, не Аллан Капров, а я определяю свою точку зрения: "Среди тех положений, которые, как я считаю, имеют значение в концепции"… так, повторим. …парадоксальный момент просветления, свойственный философии Дзен… повторим. …концентрация внимания на вопросе "Что это?"…
Сухов-Переросток зачем-то снова и снова повторял непонятные фразы, пока наконец не заснул.
6
Минкин отплюнулся: в рот попала борода. Поморгал желтыми ресницами, посмотрел в потолок.
– Н-да, – сказал Минкин, – ну что же…
Вгляделся: лежал среди книг. Так и должно быть. Книги, книги, книги… Он всю жизнь их собирал. Недосыпал ночи, с утра собирался занимать очередь за редкой подпиской. Со временем это утряслось, образовались знакомства. Теперь звонили, если что. Предупреждали. Все равно знакомства продолжал расширять. Втайне даже гордился знакомствами. Был знаком с продавщицами. Нет, не с какими-нибудь там вульгарными продавщицами, а с благородными, понимающими продавщицами книжных магазинов. Они же его уважали за разностороннюю эрудицию, за широту взглядов, за отстраненный вид. Ну конечно, одними только этими знакомствами не проживешь. Доставал темпланы издательств, чтобы уж ничего не пропустить, а если выпадала командировка в периферийные города или бывали другие дальние дороги, где бы ни был, первым делом в книжные магазины. Там, конечно, диву давались простодушные, провинциальные продавцы, когда скупал во множестве приезжий бородач то, что, по их мнению, и даром не стоило брать. Но он-то знал, что, приехав назад, в Ленинград, всегда обменяет с успехом ненужные ему экземпляры на книги, которые когда-то не сумел раздобыть. Да, знал, что не пропадет. Обменивал, выменивая иногда на одну ходовую новинку две, а то и больше необходимых ему книг. Случалось и наоборот, отрывая от сердца и сделав на прощанье нужные выписки, отдавал какую-нибудь удивительную редкость за очевидную для всех ерунду. Вот тогда удивлялись книжные продавщицы причудливости вкуса. Удивлялись темные книжные жучки. Удивлялись, но пользовались. Минкин молчал. "Не объяснять же? Странностей не нужно объяснять". И молчал.
Продавщиц для поддержания знакомства водил к Нине в салон. Там они в тонких разговорах находили себя: им было приятно внимание философов, художников, театроведов. Особенно приятно философское внимание. Философы были интеллектуальны, говорили серьезно, глядели солидно. Художники, как правило, были игривы, но и те хороши. Поэты были не от мира сего. Ну что ж, им приятно, а для дела полезно. Минкин тем временем добывал нужные книги, пополняя библиотеку. Библиотека не была самоцелью. "Нет это лишь средство, а цель… О, о цели до поры до времени помолчим". Пока же Минкин шел к цели, многим казалось, что в его библиотеке не хватает системы. Между тем система была.
Минкин усмехнулся.
"Вам кажется, странно, – усмехнулся Минкин, – вам странно?" Да, библиофилам казалось странно. Разные бывают библиофилы, бывают библиофилы классические, собирающие редкие инкунабулы, книги девятнадцатого, восемнадцатого веков и даже более ранние книги. Есть любители переплетов из телячьей кожи, есть любители сафьяновых переплетов; любители сафьяновых переплетов, как правило, более тонки, но ни те ни другие не интересуются содержанием книг: их больше занимает качество пористой бумаги, какая-нибудь виньетка и другие такие же тонкости. Бывают собиратели тематические. Те собирают символистов, другие акмеистов, некоторым необходимо иметь все издания романа Горького "Мать". Один любит Георгия Адамовича, другой – Георгия Иванова. Есть любители поэзии вообще. Они собирают решительно все поэтические издания. Есть собиратели журналов.
