Андрей Диченко - Аномалии.INFERNO
Миновав с десяток таких дворов, она вышла к пустоши, которая была очерчена бетонными столбами — одинокими обитателями городской вечности.
Там дальше — сеть из заброшенных панельных строений, напоминающих расформированную воинскую часть.
Вдалеке все выглядело спокойным, но если присмотреться получше, то можно было заметить несколько подозрительно поглядывающих дворовых собак, которые обычно жили рядом с людьми, а значит, некто из представителей homo sapiens все же населял квадратные метры этой «зоны отчуждения».
Женя подошла поближе и один из псов, наделенный Богом рыжим окрасом, протяженно завыл, и, вроде как все начало меняться: где-то шорох, где-то другие собаки подхватили грустную песню собачьего одиночества.
[Алгоритм: аномалия 654. Нестабильная работа терминала эзотерических внедрений]
Зайдя на небольшую площадку, Женя огляделась. Сейчас она понимала только то, что окружена собаками, которые сидели на задних лапах и протяженно выли, извещая невидимых жителей этого пустыря о том, что их проведал гость. Внезапно из одного поросшего травой погреба, двери которого вели в подвал бесконечных коридоров бывшего военного комплекса, показался одетый в черное человек, лицо которого было сокрыто под куском оторванного тюля, чем-то напоминавшего свадебную фату.
Человек подошел к неподвижно стоящей девушке, и в эти секунды все собаки умолкли и разбежались по разным углам этой известно таинственной «постъядерной». Человек встал напротив Жени, и у нее сложилось ощущение, что они смотрят друг другу в глаза.
— Мы тебя ждали, сестра. — Произнес незнакомец женским голосом. Вслух он говорил слова на русском языке, но Женя чувствовала, что в это время между ними происходил мысленный контакт и обменивались они совершенно другими сведениями, чтобы ни агенты всемирной разведки, ни коварные инопланетяне их не услышали.
(шим баун ди остан)
Соул дам хрен рай
(ист ор джет и терпсит)
Ъ Ь я
[ошибка чтения системного процесса]
— Почему именно меня? — спросила Женя, разводя руками, словно ее обвинили в неведомом ей порыве.
(ОООО, ООО, ОО, О)
Дам да дон рас рай
— Ты знаешь, сестра, добро пожаловать к нам. Ты готова нанести визит к пророку? — В ответ на предложение человека Женя кивнула головой, и они вместе пошли к металлической двери, некогда давно выкрашенной в синий цвет. Она со скрипом открылась, и они вместе спустились в темноту коридоров времен холодной войны.
Дорога по коридорам вела к большому помещению, из которого слышались человеческие песнопения на языке, знанием которого обладали лишь немногие, а общаться на нем можно было и вовсе только мыслями. Вскоре тусклом свечении единственной лампочки показалась красная деревянная дверь. Над дверью большими гвоздями был прибит кусок красной ткани, на которой белой краской было написано следующее:
«Дорбо Поаложать в харм „Соизадиян и Инзиж“», — что на неведомом никому языке означало: «Добро пожаловать в храм „Созидания и Суицида“». Человек в черном остановился и сделал низкий поклон перед этой надписью. Потом последовало тринадцать глухих ударов кулаком в плохо забитый в дверь гвоздь, под которым был виден довольно длинный след стекающей крови.
[процесс: пророк. ехе]
— Их ден боль егвсе… — произнес человек, обернувшись к Жене и застав извечное безразличие на ее лице.
— Я знаю, что вход к вам — это боль. Но я не чувствую ее, — ответила девушка и в этот момент дверь открылась. Они вошли в хорошо освещенное помещение, по форме своей напоминавшее огромный склад для хранения боеприпасов. Проводник Жени вошел и, пройдя несколько десятков метров вперед, присел на корточки рядом с чем-то, смутно напоминающим человека, облаченного в темный наряд. Всего присутствующих в этом зале особей было несколько десятков. И все, кто сидел направо от двери, исполняли песни, а напротив них сидели существа в черных балахонах и с капюшонами на голове, скрывающими их лица. Они языками и легкими производили странную музыку, на которую можно было положить неведомые человеку слова.
В центре всей этой шокирующей феерии находился мальчик лет двенадцати с красной кастрюлей на голове.
Он сидел на плавно крутящемся стуле и осматривал людей, пришедших к нему в поисках спасения своих душ. Сейчас он был повернут к Жене спиной, и она чувствовала, как щупальца его интуиции обволакивают ее хрупкое тело ещё до того, как увидели глаза. Когда мальчик повернулся к Жене лицом, она с удивлением для себя обнаружила, что глаз у мальчика не было, вместо них на Женю смотрели криво вставленные куски стекла от разбитой пивной бутылки. Осколки уже давно вросли в кожу, поэтому стали собственной частью тела этого создания.
[Halls of Illusions
Команда: известить Центральный Процессор
Error
Операция прервана]
Мальчик, повернувшись лицом к Жене, встал, и хор сразу же замер. Было ощущение, что все присутствующие с этого момента перестали дышать.
Медленным ровным шагом мальчик подошел к Жене, которая неподвижно стояла, сложив руки на уровне груди.
«Их тар ту тя, ваояжака»… — передал мысленно мальчик Жене. Получив сигнал, девушка почувствовала боль в голове и, моргнув глазами, ответила вслух:
— Я приветствую тебя и храм твой, всевидавший пророк… — Затем боль в голове усилилась, и Женя была вынуждена присесть на гладкий пол. Из ее носа пошла кровь, которую она пыталась ладошкой прикрыть, чтобы не запачкать одежду…
— Ты пришла спастись, сестра? — спросил серьезно мальчик, нагнувшись над страдающей Евгенией. Не дождавшись ответа, он продолжил говорить: — Тогда приди же к нам… Сюда!
Внезапно вся боль превратилась в радость, и Женя увидела, как мальчик, проводя ладонью по воздуху, указывает на замерших людей.
— Как зовут тебя, пророк? — спросила Женя, убрав испачканную руку в сторону.
— Меня зовут Святой Початок, — ответил мальчик и шагом пошел к своему креслу. Женя встала и молча пошла вслед за ним. Хор продолжал молчать, а мальчик, сев на кресло, уставился на новопосвященную. Женя в свою очередь видела свое искаженное отражение в кусках битого стекла, вправленных в глазницы мальчишки.
— Что ты творишь здесь и сейчас? Ты посвятишь меня иль нет? — Женя ближе подошла к мальчику и погладила его по красной кастрюле, что была на нем вместо головного убора. Он приподнял голову и заговорил:
— Я время останавливать горазд. Взгляни на них: они как свет… — он указал вновь рукой на своих прихожан.
— С чего же свет ты вспоминаешь? — спросила Женя, пытаясь сквозь маски из тюля разглядеть хотя бы одно лицо.
— С того, что он не убиваем… — Ответил мальчик. И в самом деле: Женя огляделось вокруг и все ей здесь показалось незыблемым и вечным. Люди, сидевшие поодаль, существовали в пределах времени, которое мальчик умел останавливать и, наверное, поворачивать вспять. Однако сам Початок и Женя были неподвластны времени, поэтому могли сейчас разговаривать, глядя на остановленный мир.
— Понятно мне, Святой Початок, что ты не Бог, но ты пророк, чего же хочешь ты сейчас? Кого спасти? Быть может, нас? — Женя подошла к одному из замерших людей в черных балахонах и приподняла кусок тюля. Как только она это сделала — в лицо ей дунул сильный ветер, не пойми, откуда взявшийся, а под куском тюля оказалась вареная кукуруза. После этого одежда упала, словно под ней никогда ничего не было. С темной тканью балахона контрастировала лежащая на нем желтая кукуруза.
— Вот видишь, дочь моя Евгения, душа его нашла спасенье. Он, в черном платье облаченный и суицидом омертвленный, покинул мир этот порочный, а те, кто в черном, будут, впрочем, творить, творить и созидать, поэтому ты можешь стать… — Женя не дала досказать фразу, которую начал Святой Початок.
— Прости пророк, но я не с вами, и вообще мне нужно идти… — произнесла Женя, перебивая мальчика. Он в этот момент нахмурился, и Женя вновь почувствовала головную боль, но гораздо более сильную. Такую боль, что было трудно устоять на ногах.
Мальчик встал над ней и мысленно ей передал:
«Их вер тон. Идухо»
«Мой выход там. Я ухожу», — повторила про себя Женя, и в эту самую секунду хор запел, пронзив уши девушки мучительной болью, сопутствующей любому перемещению во времени, пускай даже на несколько минут, в которых она задержалась. Женя заметила, что прямо над ней на стене красовалась нарисованная пятигранная звезда, взятая в круг, в центре которого был помещен портрет Никиты Сергеевича Хрущева в молодости, с венком из черных листьев на голове.
«Амн нежн стрехт. Одхи и инриси АМН иго».
