Сухбат Афлатуни - День сомнения
Телефон.
— Алло-оо… — мяукнула в трубку Аллунчик, — Да-аа… — Протянула Триярскому.
— Меня? Гм… Параллельный телефон есть? В той комнате? Эль, беги туда и следи за разговором, — скомандовал шепотом.
Странность звонка, наконец, дошла и до Аллунчика — она убавила телек и с тревогой посмотрела на Триярского.
— Руслан-эфенди? Служба безопасности «Гелиотид Инвеста». Нам вас рекомендовали, необходима ваша консультация. Наш юрист сегодня занят. Дело срочное, будет вознаграждено. В тринадцать ноль-ноль вас будут ждать на проходной. Вас привезет Лева, он в курсе.
— Как вы меня нашли?
— А работка такая: находить кого надо, где надо и когда надо… Короткие гудки.
— Учитель, это ловушка! Ехать нельзя… — влетел из соседней комнаты Эль. — Давайте лучше на время… втроем… ляжем на дно. Я знаю несколько классных подземных ходов….
— А я знаю несколько классных систем прослушивания. Так что делись своими планами потише, — Триярский посмотрел на определитель. — Гм, номер действительно заводской. Аллунчик, принеси, пожалуйста, «Кто есть кто»… Да, которую Якуб. Та-ак… Пройдем по алфавитному индексу… Завод «Гелиотид Инвест». Директор, замдиректора… главный менеджер, замменеджера, замдиректора по духовности (гм!)… ага, вот. Старший юрисконсульт — Фидоев Шароф Шарофович. Так…
Сверился с блокнотом:
— Сходится: господин Фидоев действительно сегодня очень занят… освободится, думаю, не раньше, чем лет через десять.
— Учитель!
— Руслан… если и ты пропадешь, я не выдержу.
— Я взялся вести твое дело, Аллунчик. И они это знают. Иначе, с какой стати мной бы заинтересовались? Следовательно, это как-то сцеплено с Якубом, и я должен ехать. Сейчас я спущусь и минут десять потолкую с твоим боди-гардом — шофером. Эль, расспроси пока нашу гостеприимную хозяйку поподробнее, куда она вчера этого мерина отправляла… Минут через десять спускайся вниз — едем.
Лева уже ждал его, докуривая и разогревая мотор.
— Подожди, — Триярский опустился на заднее сидение. — Едем позже: здесь ведь недалеко… Я слушаю тебя. Вспомнил?
— Сзади сели? За физиономией моей слежку вести… Психологи! (со злобой отвернул зеркальце в сторону). Не вспомнил ничего. Ничего не было. Так едем?
— Не было? Тогда отдавай деньги, которые ты сегодня у хозяйки…
Шофер взвился… тут же осел — в затылок уперлось что-то металлическое.
— Это вам гаденыш этот… наплел?
— Зачем — гаденыш? Ну как, будем расставаться с награбленным?
— Да я этой сучке оставил… одних геликов тыщ на сто! Думаете, это у них честным трудом заработано все, да?
— Ты, Робин Гуд гребанный, тебя в детстве «не воруй» — учили?
— Она меня сама подставила… Хорошо, сейчас достану…
Полез в карман.
— Стоп! — тихо сказал Триярский и ткнул пистолетом в шоферский затылок с хвостиком. — Руку… Вот так. Имею основания подозревать, что в кармане у тебя приготовлена точно такая же игрушка… а устраивать здесь дуэль не намерен. Ну?!
— За домом… в тайнике… — выдохнул Лева.
— Так почему бы нам не прогуляться по свежему воздуху — предварительно выдав мне авансом твой арбалет? Без глупостей, естественно.
Без глупостей не получилось.
Когда они уже возвращались к машине (Триярский с увесистым черным пакетом)… из особняка раздался крик, грохот, потом из двери вылетел Эль — с залитой кровью физиономией.
— На помощь! — кричала сверху Аллунчик.
Воспользовавшись замешательством Триярского, шофер одним броском сбил его, выхватил сумку (из нее хлынули пачки), бросился в машину.
— Стой! Стреляю! — крикнул Триярский.
В эту секунду на него обрушилась сзади Аллунчик, обхватила и развернула в сторону заметавшегося Эля.
Эль, заметив в руке Триярского пистолет, совсем очумел, отскочил и, поскользнувшись, плюхнулся на брусчатку.
— Маньяк, како-ой маньяк! — визжала Аллунчик в ухо Триярскому, который упорно пытался ее с себя стряхнуть.
Машина уже благополучно вылетела на дорогу, и, набирая скорость, понеслась вниз по склону в сторону центра. И тут…
«Мерс» слетел с шоссе и, кувыркаясь, полетел под откос. Наконец замер на боку, с безумно вращающимися колесами. Несколько секунд — и пламя охватило машину, заиграло исковерканным корпусом…
Взрыв.
— Вот и Игра со зрителем началась, — прошептал Триярский.
Они молчали, глядя на до осязаемости выпуклые клубы дыма.
— Ле-оовочка, — Аллунчик бросилась лицом в куртку поднявшегося Эля.
— Да идите вы… ненормальная, — отшатнулся Эль, вытирая с лица кетчуп. — Клиент форменно ненормальная, Учитель. Сама говорит, давай накормлю, переодеваться стала, а потом ка-ак…
— Заткнись, маньяк-недоучка! — рявкнула на него сквозь слезы Аллунчик, потом снова впилась в картину взрыва. — Левочка! Как же это… Такой небесный мальчик… у-уу…
— Этот небесный мальчик, — заметил Триярский, подбирая с земли вылетевшие пачки, — вчера тебя предал, а сегодня обобрал.
— Не верю! Не верю! — кричала Аллунчик, выхватывая у Триярского деньги. — Это была моя самая платоническая любовь…
Триярский отвесил Аллунчику несколько профессиональных пощечин:
— Так, ты хочешь, чтобы я тебе мужа искал — или твою небесную любовь оплакивал? Да ты понимаешь своими мозгами — прояви этот воришка поменьше творчества, и коптился я бы сейчас там внизу вместе с ним?! А эт-то что такое?
К воротам особняка подтарахтел газик:
— Руслан-эфенди?
— Ну, я…
— Я и вижу, что вы: давай, загружайся, — крикнул водитель — Через двадцать минут уже на проходной.
Троица подошла к машине.
— Не садись, — заволновалась Аллунчик.
— Как вас зовут? — сощурился на шофера Триярский.
— А, зовут?! Вас что, не предупредили — Лева, Лева зовут, Левон по-паспортному… — и погрозил Триярскому каким-то замасленным удостоверением.
— Садись… — рассеяно сказал Триярский Элю.
— Э, нэтушки! — замахал водитель. — Пропуск только на одного, меня предупредили.
— Как же… а мне сказали на двух, — вяло лукавил Триярский.
— Официально говорю: нэтушки!
— Ладно… Эль, ты остаешься, закончишь к моему возвращению выяснение деталей…
— Я! С этой мымрой!?
— С этим клиентом, и чтобы ни один волос с ее головы не упал.
— Понял? — Аллунчук повернулась к Элю. — Пошли, геронтофил, обед остывает.
— А тормоза в порядке? — спросил Триярский, когда они катили вниз по холму.
— Справку, что ли, показать? — проворчал Лева-Второй. — Вах, как кому-то крупно не повезло, — добавил, поцыкав на обугленные обломки того, что десять минут назад было жемчужного оттенка «Мерседесом» и цветущей плотью его шофера… Вокруг дымящихся руин юности и богатства уже сонно прогуливался полицейский, составляя коротенький акт.
— Исав, я вернулся… чтобы сказать тебе правду.
Исав сидел в той же позе, в какой Акчура оставил его два часа назад. Недособранные листы на полу шевелил подземный ветер; поблескивали консервы. Ни внезапное явление Акчуры, ни правда, с которой он вернулся, никак не отразились на задумчивой маске Исава.
— Марина Титеевна, кажется, выкарабкивается… — начал Акчура. — Теперь, доктор сказал, режим, абсолютный покой. Ты бы мог, между прочим, хотя бы поинтересоваться! То есть, я совсем не эту… правду хотел сказать.
Тишина.
— Ты, наверное, хочешь прицепиться, сколько у меня этих правд, да?
Исав помотал головой.
— Не хочешь? Что ж так? Впрочем, сколько их у меня, тебя не касается. Не касается, — повторил Акчура, чтобы хоть чем-то заполнить эту вязкую, с мурашками холода, тишину. — Я уезжаю, Исав, и ты тоже должен отсюда исчезнуть!
Исав поднялся и стал медленно собираться.
— Да подожди! — прокричал Акчура. — Выслушай… Один раз, с начала до конца, не хватаясь за свою ручку… Я уезжаю. Переезжаю. В Москву, уже решено, не говорил тебе только потому, что… Что между нами давно уже стена — пропасть… какой образ лучше?
— Образ Лжи…
— Ну… это не образ. Да. Письмишко сегодня получил — оттуда (ткнул пальцем в задрапированный паутиной потолок)… да при тебе же было. Как тебе, кстати, почтальон — неплохо, да? ха-ха… В общем. Сегодня вечером здесь развернется такое… Короче, уже взял билет.
— Марина Титеевна, кстати, отъезжать не хотела ни в какую — родина, кричит, предков. Представляешь, предков каких-то здесь откопала, смех… За тобой, кричала, будет ухаживать, рукописи мне бандерольками в Москву слать… Зачем, кричу ей, бандерольками — интернет провели, а она его, представляешь, боится! Да и вообще, мне того, что уже написано, не только на эту жизнь — на несколько вперед хватит…
Акчура понял, что слишком увлекся своей правдой; зло посмотрел на Исава.
