Эли Бар-Яалом - Нора

Говорят, что такая вселенная давно бы провалилась в тартарары, если бы не отдельные личности, по тем или иным причинам занимающиеся борьбой с энтропией во всех ее проявлениях. Все это люди самоотверженные, потому что борьба беспощадна и длится до самой смерти; бескорыстные, потому что за это никто не платит; хитроумные, потому что методы борьбы им приходится придумывать самостоятельно; злобные, потому что их противник невидим, как совесть, и вездесущ, как тараканы. Сверх того, по специфике работы жить им приходится долго, нo тратить время на контакты с окружающими не хочется, а хочется максимальной изоляции. В южной Франции сусольеры всю жизнь не вылезают из подвалов, шотландские диини-ши и ирландские лепреконы прячутся в холмах, йеменские бани-эль-магарат проводят жизнь в глубоких ущельях, а российский леший люд скрывается так глубоко в чаще, что представителей этого достойного ордена уже и в человеки не записывают.

Еще несколько лет назад в горах Галилеи, Самарии и пустыни Негев можно было видеть нелюдимого сердитого старика в изношенных до неузнаваемости овечьих шкурах и мешковине, с почти окаменевшей деревянной палкой, с двумя цилиндрическими заплечными сумками из дерюги, в которых он носил все, необходимое для существования. Он понимал — не с первого, так со второго раза, — когда к нему обращались на иврите или по-арабски. Мог коротко отвечать на вопросы — на иврите с арабским акцентом и по-арабски с ивритским, — нo в разговоры вступать не любил, поэтому ни полиция, ни военные не могли удержать от ночных странствий через пограничные и огнеопасные зоны упрямого, как бронетранспортер, дряхлого Туриста (патрульный джип, на базу, по радио: «опять Турист пошел». База, джипу: «ну и пусть себе идет»). Хасиды из цфатских синагог признавали его «человеком божьим» и подкармливали; не забывали выносить ему субботнего вина и чашу для омовения рук, поскольку твердо знали, что старик — еврей. Мухтары галилейских деревень относились к нему с глубочайшим почтением, и приглашали его к столу — особенно по мусульманским праздникам: как-никак, свой человек, араб, дa и старейшины многих семей слыхали от своих родителей, что состоят с ним в родстве. Сам Турист относился с равным отчуждением к военным, шейхам и раввинам — единственным категориям людей, с которыми ему приходилось общаться; правда, еду брал и на приглашения откликался, хотя на застольях сидел отвернувшись, а уходил не прощаясь. Называли его Анати — не то кличка, не то фамилия, — а имени никто толком не помнил. И никто — ни евреи, ни арабы — не спохватился, когда вдруг перестала появляться на горных тропинках причудливая фигура в бесформенном косматом одеянии, и скорую помощь никто не вызывал, и пограничников. А ведь могли и с вертолетами поискать, и послать деревенскую молодежь на ослах дa с собаками, мало ли — хотя бы для приличия. Неизвестно, кто в конце концов отыскал и опознал его тело; кто отпел его по неведомому обряду и воздвиг на одиноком холме самодельное надгробие с забавной ошибкой в дате, из которой следовало, что Ярхибдема, сын Анат и внук Лилит, прожил более трех тысяч лет. Видно, не перевелись еще добрые люди на свете.

2. Девушка у окна

Ор-Иегуда, ул. раввина Исайи, дом 5. 14 января 1994, 2 Швата 5754.

С Б-жьей помощью.

Моя дорогая одноклассница Нора!!! Мир тебе!!!

Я опять дома, у родителей, в городе Ор-Иегуда (пусть он будет построен и укреплен, Амен!), потому что в университете забастовка! Студенты и академсостав дерутся из-за каких-то денежных дел (здесь студент должен сам платить за обучение!). Я пытался получить стипендию от фонда выходцев из республик Кавказа, нo мне отказали, потому что я родился уже не в Дагестане. Обидно! Но я все равно получил стипендию за отличную учебу, мне вручил ее сам ректор Университета Имени Давида Бен-Гуриона (благословенна его память!)!

В предыдущий раз я писал тебе, поздравляя со свадьбой, мне так горестно, что в следующем письме мне приходится приносить тебе соболезнования. Я прекрасно помню Гену (естественно!), хотя мы не состояли в хороших отношениях по причине разницы в интересах. Я в самом начале, когда узнал, [зачеркнуто: «на ком»] за кого ты выходишь, огорчился, т. к. подумал, что это не твой уровень. Но я пошел в синагогу и зажег поминальную свечку; раввин сказал, что если человек не еврей, нo хороший, тo можно. Это, кажется, Иисус говорил, что перед Б-гом нет эллина и иудея, так вот, он был прав, потому что повторял мудрость еврейских пророков!

Между прочим, я видел Володю Киршфельда, он в Хайфе. Мы встретились в Святом Городе Иерусалиме в одном правительственном учреждении, неважно. Я обменялся с ним телефонами, мы будем на связи. А кого ты видишь из наших?

Привет маме, и Гениным родителям, и пусть Б-г пошлет всем нам утешение и добрые вести, Амен!

Твой друг,

P.S. Высылаю 1 фото: я на фоне Мертвого моря. В нем нельзя утонуть, я пробовал. А девушку рядом со мной зовут Шуламит.

-

Москва, ул. генерала Арцыбашева, 16.

27 февраля 1994 года.

Здравствуйте, Элеонора.

Разрешите мне повторить несложную мысль, которая, боюсь, проявляется в моих посланиях чрезмерно.

Все, происходящее с Вами (или со мной, mutatis mutandis), надлежит рассматривать в перспективе индивидуального развития: без сожаления о былом, горечи о несбывшемся и тому подобной романической мелочи. Сии чувства, в первую очередь, неконструктивны, а затем даже ощутимо вредны. Они уводят разум от настоящего.

Извините за морализующий тон, нo формой грешу только вo имя содержания.

Что Вы извлекли из эпизода с Владимиром, кромe первого приобщения к словам «любовь» и «разлука»? Из эпизода с Юрием, не считая богемной жизни и отравляющих тело химикалиев? Из эпизода с Геннадием, помимо трагедии вдовства?

Вам двадцать лет. Вы много пережили? Значит, Вы необычайно много получили в дар от Вселенной — если, например, сравнивать с памятью, знаниями и опытом, накопленными некогда мною к моим двадцати годам. Скажите, а как Вы вознаградили за это Вселенную?

Ожидаю письма, и желаю Вам провести Ваш день рождения, как и иные дни, наполовину в спокойном раздумии, а наполовину в работе.

Девушка стоит у окна и читает письма. Картина Вермеера. Голландия, семнадцатый век.

3. Имяреку, тебе

— Откуда у нас провизия? — хмыкнула кондукторша. — Мы люди бедные. Скатерть имеется, самобранка.

Она с трудом выудила из глубин сумки сложенную раз в шестнадцать клеенку неопределенно-грязного цвета и расстелила на камне. Та немедленно принялась за свое.

— Опять морда твоя собачья на горизонте маячит, — загундосила скатерть лязгающим контральто. — С утра не очухалась, видать, опохмелки хочешь, кобыла некрытая, рожа немытая, ноги кривые, а все туда же. Пасть не разевай, перегаром разит, глаза б мои тебя не видели!

— Нету у тебя глаз, — хладнокровно изрекла кондукторша. Она знала, как остановить самобранку. — Приготовь-ка нам лучше завтрак на три лица.

— Да разве ж это лица, — пробурчала скатерть. — Ладно. Кому яйцо, кому кашу?

Маруся с голодной тоской посмотрела на От.

— А я думала, она все на свете готовит…

…Нора призадумалась. Ей не нравилось «лязгающее контральто», нo именно так она представляла себе бранящуюся скатерть. Она писала «это» уже два дня, и оно могло вылиться в роман, рассказ или мусоропровод с одинаковой вероятностью. В мусоропровод было очень жалко. В «этом» описывались волшебные приключения кондукторши по имени От и ее спутниц — сватьи бабы Бабарихи и программистки Маруси. У вдовой кондукторши От был, конечно же, сын, Имярек Неизвестноктоевич, но он был эпизодическим персонажем, а основные события были припасены для чисто женской компании.

Пришла Гюльчатай, улеглась на рукопись и заурчала, повернув к Норе великолепную мраморную морду с огромными золотыми глазами: раз уж ты туда смотришь, мол, гляди лучше на что-нибудь важное — на меня, красивую. Гюльчатай была единственным имуществом, по-настоящему доставшимся ей от Гены. Что ей кубки, что ей фотографии с вратарем сборной?

Она утерла лоб и глаза, отвернулась от рукописи и перечитала письмо из Москвы. Поглядела на конверт с изображением золотого стула и надписью «АО ВИСЛА», вытащила из-под хвоста Гюльчатай чистый лист и застрочила:

3 марта 94.

Эх, Марек! Я думала, Вы — Наставник, а Вы оказались банальным Павкой Корчагиным! Будто я не знаю, что жизнь надо прожить так, чтобы не было мучительно больно. Вы не думали, что я как-то работаю над собой в свободное от Вас время? Вы вообще о чем-нибудь думали?