Джулия Тот - Гном
— Мама, я пришла, не волнуйся, мне десять копеек надо на метро, где лежат? — она почти кричала от нетерпения, но мама была строгой, и Катя замолчала на секунду, переведя дыхание, и начала объяснять, не желая терять время на вопросы мамы. — Я в секцию съезжу запишусь, на синхронное плавание.
В телефонной трубке Катя услышала мягкий мамин смех:
— Катюша, ты, конечно, попробуй, только обещай не расстраиваться, если не возьмут — в синхронном плавании девочки обычно крупные тренируются. А деньги в шкатулке возьми, у нас в комнате. Удачи, до вечера!
— Спасибо, мам, пока, — Катя, с по-лягушачьи широкой от счастья улыбкой, повесила трубку, ураганом пронеслась по квартире, распихивая деньги, варежки по карманам, застегивая сумку, и наконец, готовая, бросила в висевшее у входной двери зеркало взгляд на себя, подумав: «Мелковата я, конечно, может и не возьмут», — подмигнула себе и выскочила из квартиры.
Катя на несколько секунд вернулась из воспоминаний в комнату сегодня, посмотрела на себя долгим взглядом и улыбнулась себе и зеркалу, вспоминая радость надежды, с которой она неслась тогда в бассейн.
Девчонки, приехавшие и пришедшие записываться, как канарейки чирикали, создавая ощущение оглушающего хаоса в похожем на больничный коридоре бассейна. Катя, с присущей ей дружелюбностью, умела начать разговор с совершенно незнакомым ей человеком как со знакомым много лет и, подойдя к этой девичьей толпе, спросила у стоящих в конце нее, создавая некое подобие очереди:
— Привет, меня Катя зовут, уже начали запись?
Девочки повернулись и удивленно уставились на крошечное бойкое создание с огромными умными глазами:
— Привет, какая запись, видишь, сначала врача пройти нужно, что у тебя кожных заболеваний нет, потом переодеваться, ну, если конечно, у тебя их нет, и к тренеру — тот посмотрит и или возьмет, или — по прямой плавать можно пробовать, — ответила первая пришедшей в себя девочка, — а тебя наверняка возьмут — в спорте же чем раньше начинаешь, тем лучше, — с вполне взрослым видом и знанием вопроса закончила она.
— Надеюсь, — с улыбкой ответила Катя и девочки начали уже без удивления представляться ей.
Когда толпа девчонок, пытающаяся быть очередью с ее правилами последовательности, подвела Катю и ее новых знакомых к дверям врачебного кабинета, они уже болтали обо всем на свете, обменивались телефонами, чтобы не потеряться, если кого-то из них в секцию не примут, и желали удачи следующей входящей.
Совсем молоденькая женщина-врач, показавшаяся Кате сказочно красивой, покрутила ее, осматривая кожу, написала на листочке имя-фамилию и, поставив печать и подпись, весело вручила его девочке:
— Беги к тренеру, по лестнице третий пролет, там остальных увидишь. Молодец, рано начинаешь!
Катя счастливо распахнула дверь и, увидев своих новых подружек, ожидавших ее, обрадовалась еще больше. И они побежали по лестничным пролетам вверх, уже чувствуя счастье быть в сборной и побеждать — вместе и везде.
Крупная женщина с громким резким голосом смотрела на выстроившихся девчонок и, некоторым задавая вопросы, некоторых просто отправляя без всяких замечаний и объяснений, время от времени останавливалась рядом с одной из волнующихся и записывала имя, дату рождения, адрес и все остальное, которые выбранные с трудом могли диктовать от волнения и счастья быть замеченными этой строгой особой. С интересом разглядывая маленькую Катю, она, записав ответы нескольких девочек и дойдя до нее, уже приготовилась записывать:
— Что, малыш, будем тренироваться, — она улыбнулась своим красивым скуластым лицом и продолжила уже мягче, — полное имя и фамилию назови мне и дату и место рождения.
Захлебываясь радостью, девочка затараторила:
— Екатерина Андреевна Невзорова, пятое апреля 1970 года, Москва, — и растянутой улыбкой лягушенка замолчала, боясь сбить женщину в записях, когда та вдруг остановилась и переспросила в полной растерянности:
— Кать, ты извини, я сегодня подустала, дату рождения еще раз назови, я не расслышала.
Девочка, серьезным голосом, пытаясь говорить медленно и громче, диктовала:
— Пятое… апреля… тысяча… девятьсот… семидесятого года.
Женщина-тренер, перестав записывать, серьезно смотрела на Катю, потом также неожиданно опять начала быстро дописывать и, уже не поднимая на девочку головы, спросила:
— Номер телефона домашнего и как маму зовут?
Катя послушно продиктовала и услышала в ответ:
— В пятницу к трем на тренировку приходи.
Катя почувствовала, как где-то в груди от радости забили едва слышно невесомыми крылышками разноцветные бабочки, и только смогла прошептать:
— Спасибо большое.
Женщина улыбнулась как-то грустно, Катя подумала — от усталости.
— Не за что. Меня Тамара Андреевна зовут, до пятницы, Катя Невзорова.
Девочка весело побежала, перебирая своими маленькими тонкими ножками, вниз по лестнице, а женщина смотрела ей вслед, забыв о еще полусотне ожидающих ее решения их судьбы.
В дверь постучали и Катя вернулась в год и день нынешний:
— Да…
Мама, осторожно приоткрыв дверь и только заглянув в комнату, обеспокоено спросила:
— Катенька, почему ты не ложишься? Поздно уже…
— Не волнуйся, мам, я ложусь, — она встала и пошла к шкафу раздеваться, чтобы побыстрее отделаться от мамы и продолжить свои путешествия по дорожкам годовой давности. — Спокойной ночи!
Мама, подойдя к девочке и поцеловав ее, пожелала ей приятных снов и, выходя, обернулась. Катя не видела жалости на мамином лице, но знала, что выражение это, с которым люди обычно смотрят на умирающих или со сломанными лапками маленьких котят, присутствовало на лице ее всегда — с того самого вечера.
Катя улеглась в мягкую теплую постель и, обняв старого медвежонка, оказалась в тяжелых объятиях того вечера, когда мама, заплаканная, ворвалась к ней в комнату:
— Катя, пойдем, нам нужно поговорить, — мама требовательно смотрела на дочь до тех пор, пока та не поднялась, чтобы идти за ней.
Напуганная — Катя никогда не видела маму заплаканной или плачущей — она быстро перебрала в голове, что она могла наделать, но, не найдя ответа, решила, что случилось что-то другое, может быть — с кем-то из родственников.
Папа сидел на диване странный, уставившись в одну точку, и Катя испугалась совсем, больше всего на свете желая быть в эту минуту улиткой или черепашкой, чтобы можно было спрятать голову в прочный панцирь, из которого не только нельзя ничего видеть, но, если не хочешь, — можешь и ничего не слышать. А еще лучше — мидией — захлопнуть ракушку — и ничего страшного уже не случиться. Папа, все также глядя куда-то в даль, которой не было, по причине наличия стены комнаты напротив него, очень тихо сказал, прервав внезапные веселые мысли Кати о дали и стене:
— Кать, сядь. Тамара Андреевна, тренер твой в новой секции, с мамой встречалась сегодня, — он посмотрел в ставшие еще больше от удивления глаза дочери и, отведя — почему-то виновато — свои, продолжил: — Она долгое время была женой врача, профессора какого-то, так вот, она советует показать тебя врачам, по поводу твоего роста.
Катя, не понимая родителей, напугавших ее такой ерундой, нахмурив брови, поворачивалась то к маме, то к отцу:
— Вот почему вы перепугались! Я везде и всегда самой маленькой была, что от этого, умирают? Врачей даже таких не существует, — сверкая сузившимися от злости глазами, девочка уже собралась повернуться и уйти к себе в комнату, когда отец продолжил:
— Кать, сядь, пожалуйста… Понимаешь, она сказала, что ее бывший муж занимался генетическими заболеваниями, — это когда…
— Пап, пожалуйста, без науки — попонятнее, — Катя уже просто безразлично смотрела на папу, желая только, чтобы скучный разговор закончился.
— Хорошо. Катя, Тамара Андреевна говорит, что у тебя может быть заболевание, связанное с ростом, что нужно проверить тебя и… — он остановился, не зная как закончить фразу, но, увидев глаза дочери, решил не мучить ее и просто сказать, как получиться, но прямо, без петель: — Катюш, если врачи найдут у тебя эту болезнь — конечно, от нее не умирают, — ты больше не вырастешь, — он хотел добавить что-то еще, но увидев ужас на лице дочери, уже не мог даже думать.
Катя, лежа в кровати, сильнее прижала к груди маленького медвежонка, вспомнив тот первый страх, охвативший ее — иголки, которые впивались очень больно в спину, и одну, только одну мысль, от которой слезы полились тогда из глаз сами: мысль, что она — лилипутка, каких она видела где-то когда-то — с курносым носом, слишком коротенькими ручками-ножками, переваливающаяся при ходьбе, как уточка. Уже ничего не видя перед собой, она побежала тогда к себе в комнату, взлетела на стул, стоявший перед зеркалом и, стоя во весь рост, сквозь слезы, пыталась рассмотреть себя. Но со стены смотрела плачущая худенькая девочка с обычным носом и нормальными конечностями. Вытерев слезы, Катя вернулась к родителям: