Кристиан Остер - Свидания
Пока готовили и ели, я все не решался спросить Симона, как продвигается его ожидание, потому что, открой я рот для ответа, пришлось бы лгать, а лгать Симону, которого я люблю, не хотелось. Но не хотелось также и говорить, что завтра я встречаюсь с Одри, он мог бы все испортить, потребовать у меня ее координаты, отправиться к ней, унизить себя понапрасну. Итак, я молчал, а Симон заметил, что если я пришел разделить его ожидание, то непонятно, почему я молчу. Ты виделся с Клеманс? - спросил он почти раздраженно. Потом добавил: извини меня, но что все-таки с тобой происходит?
Все в порядке, ответил я.
Мне его реплика не скажу чтобы понравилась. Симон прекрасно знал, что я не выношу ни малейшего намека на Клеманс, а потому я заявил, помолчав теперь уже по-настоящему, что если он хотел сделать мне больно, то ему это несомненно удалось, благодарю, интересно только, за что, что я тебе такого сделал, а? Что?
Симон принял виноватый вид, тем более виноватый, что, по его представлениям, как я полагаю, страдать полагалось ему. И его вид навел меня на мысль, что по крайней мере в этот вечер он не страдал. Когда дети ушли спать и мы остались в тишине, спорадически прерываемой звериным ревом, я спросил, действительно ли он ждет Одри сегодня вечером.
Мой вопрос его, похоже, не удивил. Не знаю, ответил он. И повторил: не знаю. Мне неприятно это говорить. Но, возможно, она правильно сделала, что ушла. А потому я…
А дети? - спросил я. Ты подумал о детях? А она, по-твоему, подумала?
Я по-прежнему не мог себе представить, чтобы Одри бросила детей. Впрочем, это уже моя проблема, я не стал развивать тему. Симон положил себе еще салата, который я приготовил из кукурузы, у Симона явно рос аппетит, а возможно, и живот, учитывая, сколько он съедает хлеба, подумал я. И спросил: так ты полагаешь, она не вернется?
Вернется, ответил он. Во всяком случае, зайдет. Рано или поздно.
Ты ее не любишь, упорствовал я.
Не знаю, ответил он.
Интересно, когда она вернется, ты ей так и скажешь «не знаю»? - спросил я. А я тут с тобой кого жду? Я кого жду, а? Ты можешь мне объяснить?
Ладно, не сердись, сказал Симон.
Я не сержусь.
Ты все-таки какой-то напряженный, заметил он. Необычно напряженный.
Возможно, признался я. Возможно, я напряжен, оттого что жду с тобой Одри в то время, как ты ее не ждешь. К тому же, если хочешь знать, я тоже ее не особенно жду.
Это скорее нормально, сказал Симон. Потому что я…
Нет, это не нормально, объяснил я ему. Я не особенно жду ее по причинам, касающимся только меня, добавил я холодно, так как разозлился на Симона за то, что он выходит из игры. Я бы и сам перестал верить в возвращение Одри, но мне предстояло встретиться с ней на следующий день и выслушать ее, причем исключительно ради Симона, и я даже подумал, что если так пойдет, то я сам выложу все Одри про Симона, про то, как он к ней относится, и ему скажу все про Одри, но я сдержался, не стал ему говорить, что его жена обнаружилась, - это на случай, если он все-таки ждал ее и только делал вид, что уже не ждет, с досады, и, следовательно, сохранил к ней немного любви, а тут все бы всплыло наружу, - я ничего не сказал, ограничился своей загадочной и бессодержательной репликой, а он ограничился тем, что констатировал мое плохое настроение.
Итак, опять молчание. Было еще не поздно, не так поздно, чтобы ложиться спать, и я боялся, что не засну этой ночью у Симона, мне почти захотелось вернуться домой, потому что тут, у Симона, я больше ничего не ждал, в то время как дома, где я раньше ничего не ждал, как раз что-то и произошло, и, может, подумал я, это знак. Знак, что Симон, принимая мою помощь, сам мне никогда не помогал и что надо мне заниматься собой и только собой и, в частности, встретиться с Одри, желавшей меня видеть, и нашей встречей завершить ожидание, которое меня так хорошо отвлекло от ожидания Клеманс. Хотя это и не в моих интересах, говорил я себе, зато свидание с Одри - реальность, одному мне принадлежащая, если только я его по своей инициативе не отменю, что, впрочем, не отменит самого факта появления Одри. Ведь не могу же я, отказываясь от встречи, искусственно продлевать отсутствие, которое таковым уже не является. Отсутствие женщины, которая меня ждет. Потому что я ей нужен. Нужен.
Мы по-прежнему молчали. Напряжение сгущалось вместе с темнотой за окном, она опускалась на платаны, окрашивала их в цвет неба. Ужин не удался, теперь мы потягивали вино, будто бы по-дружески, хотя в действительности старались не думать друг о друге, а то и мечтали избавиться от тяготившего каждого из нас постороннего присутствия, я мог бы, например, подняться и уйти, поскольку был не у себя. Но именно в эту минуту Симон попросил меня остаться ночевать.
То есть остаться ночевать завтра. Словно бы ничего не изменилось. Он, видно, рассчитывал, что я скажу ему: да, разумеется, и сегодня, и завтра тоже, но я не мог этого сказать. Я был сердит. И потом, я был занят.
Мне, конечно, следовало сказать ему, что я сердит. Так было бы проще. Однако я сказал: нет, я занят.
Жаль, ответил он.
И кроме того, я на тебя сердит, добавил я.
Лучше бы ты был занят сегодня, заметил он.
Я перестал пить. Я даже стакан отпихнул. Надо было объясниться начистоту. Симон начинал меня раздражать. Он сделался каким-то скользким. Что ты сказал? - воскликнул я.
Мне было бы удобней, если бы ты остался завтра, потому что завтра мне нужно уйти, объяснил он. Без детей.
Я занят, повторил я.
Да, сказал он.
А Одри? - спросил я.
Она, возможно, завтра не придет.
Но ты-то уйдешь, сказал я.
Если ты сможешь остаться.
Но… сказал я.
Потому что теперь, понятно, я уже думал не о себе. И не об Одри, и не о Симоне. Я думал о няньке. Сначала просто как о няньке. Но потом.
А… продолжил я.
Она очень хочет, чтобы я взял ее с собой на лекцию, сказал Симон.
Ну-ну, буркнул я.
Об акклиматизации чепрачных тапиров, пояснил Симон.
Понятно, сказал я.
Ничего тебе не понятно. Она хочет работать в зоопарке. Ей это интересно.
Я покачал головой. В этой истории с нянькой я был все более и более ни при чем. Первым моим желанием было сказать «нет». Нет, Симон, завтра я занят, выкручивайся сам. И добавить для убедительности: я как раз хотел с тобой об этом поговорить. Но, поскольку я действительно не собирался к нему приходить, я счел такую реплику излишней.
И тут что-то щелкнуло у меня в голове, промелькнула мысль, вернулась, обосновалась и стала хозяйничать, так что не выгонишь: я соглашусь. Приду завтра к Симону и присмотрю за детьми. Пусть отправляется куда хочет со своей девицей. Я позвоню Одри и скажу ей все как есть: я занят, сижу с твоими детьми.
Если хочешь, заходи сама.
Можешь даже с ними не встречаться, добавлю я. Заходи, когда они уже будут спать.
Объясню Одри, что нянька занята, у Симона возникли неотложные дела, я не мог просить его их отменить из-за моих собственных неотложных дел, потому что не представлял себе, как буду ему врать, врать я вообще не умею, и он заподозрил бы обман.
Я не предам Симона, я его выгорожу. Но чему суждено случиться, случится. Я не передвину ни одной фишки в этой игре, которая и не игра вовсе, а жизнь. Предложив Одри зайти домой, я перемещу не фишку, а игрока. Прочее останется на своих местах. Каждый из нас исполнит отведенную ему роль.
Хотя свою, по правде говоря, я представлял себе не очень четко.
Итак, я согласился помочь Симону. Чтобы успокоить его окончательно, я подпустил в свой взгляд слабый лучик понимания. Симон, похоже, им удовлетворился. По-моему, он предпочитал не задавать себе вопросов и чтобы я ему их тоже не задавал.
Дети легли. Я решил сегодня же предупредить Одри, что завтра не смогу прийти на встречу. Проще всего было подождать и позвонить на следующий день, но следующий день показался мне для этого слишком далеким или, наоборот, ёслишком близким к завтрашнему вечеру, не знаю, только мне не удавалось втянуться в новый для меня вид ожидания и откладывать дело, которое надо сделать все равно. Кроме того, я заботился и об Одри, хотел заранее известить, что я не совсем свободен. Возможно, меня просто обуяла жажда деятельности. Ведь позвонить прямо сейчас от Симона я не мог. Следовательно, должен был отлучиться. А отлучиться было непросто, я боялся, что друг меня не поймет, особенно после того, как я согласился остаться еще и на завтра.
Все-таки я решился сказать ему, что мне нужно забежать домой сегодня вечером. Это была маленькая ложь, почти правда. А то и заночевать дома. Извини, сказал я, это не в укор тебе, просто мне так удобнее. И потом, сегодня ночью тебе не потребуется моя поддержка, добавил я не без коварства, совершенно, впрочем, излишнего, просто я хотел придать своему уходу больше правдоподобия, но не придал, поскольку Симон и так воспринял его с пониманием. Он в эту минуту все воспринимал с пониманием.
