Карен Фаулер - Ледяной город

Когда глаза Римы привыкли к полумраку, на чердаке обнаружилось кое-что занятное. Например, она чуть не наступила на лампу с основанием в виде сфинкса — без абажура, лампочки и штепселя. Нос у сфинкса был отбит, и Рима не могла понять, сделано это при изготовлении, в качестве подделки под древность, или нос утрачен позднее. Она не знала, что лампа была материальным воплощением премии Иллинойского университета (за работы в области общественных наук), присужденной, видимо, за привлечение внимания к предметам занятий оных и даже за некоторое их освещение.

За много лет у Аддисон накопилось множество наград, включая и эту — за «Среднюю величину» 1979 года. Она предпочитала съедобные награды, но такие выдавались редко.

С одной из самых высоких стопок свисали плакаты. На верхнем красовался Харрисон Форд в синей рабочей рубашке, с книгой на коленях. Рима не могла разглядеть названия и попыталась предположить, что за книгу Харрисон Форд мог бы читать, но безуспешно. Так или иначе, книгу Форд не читал. Она отодвинула плакат, желая посмотреть, что там дальше. На следующем была изображена Аддисон, стоявшая под комплектом орудий убийства, обведенным линией, — получалось что-то вроде «пузыря» из комикса. Аддисон читала «Вечер выпускников»,[15] о котором Рима знала лишь потому, что видела этот плакат раньше. Он служил анонсом для серии «Выбор знаменитостей» Американской библиотечной ассоциации и висел в библиотеке Риминого колледжа в первый год ее учебы. Затем его сменил другой, с Антонио Бандерасом, читающим «Дон Кихота», в чем нельзя было не видеть прогресса, пусть даже Аддисон была Риминой крестной — по крайней мере, в тех случаях, когда об этом было полезно вспоминать.

Но больше всего, с изрядным отрывом от прочего, привлекла ее внимание шеренга пластмассовых Санта-Клаусов, каждый фута четыре высотой. Рима насчитала целых восемь — они выстроились вдоль стены, словно в ожидании расстрела.

Собаки прекратили охоту на мышей. Рима решила, что они принялись играть друг с другом, но оказалось, что занятие их не столь невинно. Аддисон отогнала таксу, которая была сверху (Беркли), и взяла на руки ту, что была снизу (Стэнфорда).

— Они брат и сестра, — объяснила она. — Оба кастрированы, само собой. Так что без последствий. Кроме того, что приходится все это наблюдать.

Стэнфорд стал принюхиваться, сидя на руках у Аддисон, и наконец морда его оказалась у нее на плече. Он сумрачно поглядел на Риму из-за пряди Аддисоновых волос.

— Тебе не кажется, что он опять набирает вес? — спросила Аддисон у Тильды.

— Доктор Санчес в последний раз сказал, что он сбросил один фунт, — сказала та. — Счастья-то сколько.

— Таксы очень любят поесть, — стала объяснять Аддисон Риме. — Когда их кормят, это для них праздник. Но спина таксы не выдерживает лишнего веса. Поэтому мы обязаны быть холодными и безжалостными.

Рима вспомнила завтрак с тостами. Получается, одни из нас холоднее и безжалостнее других.

Тильда пошла вдоль длинной стены чердака, заставленной самыми высокими стопками. Рима присоединилась к ней, взяв фонарь, и та могла теперь переворачивать большие коробки обеими руками. От Тильды пахло утренней прогулкой — не столько потом, сколько деревьями и грязью, а из-под этих запахов пробивался аромат миндального мыла.

Тильда читала вслух надписи на этикетках, по мере того как Рима освещала их фонарем. «Рецензии и интервью, 1982–85». «Карты и планы этажей». «Кампания по выборам губернатора, 1962». «Начатое и брошенное». «Переписка/Письма издателю».

— Если специально не указано, значит, моя, а не Максвелла, — сказала Аддисон.

Пыль все сильнее проникала в нос Риме. Она чихнула, луч фонаря качнулся. «Будь здорова», — пожелала ей Аддисон.

Чердак все больше проникал в мысли Римы. Коробки казались ей остатками чего-то большего — написанной книги, важного дела, целой жизни. И еще эти Санта-Клаусы. Вот все, что мы можем сохранить, подумала Рима. Вот все, что остается. И что дает это пристрастие к обломкам былого? Если иметь у себя лампу-сфинкса, это что-нибудь добавит настоящему сфинксу или убавит? Если птица хватает кроссовку, это уже больше чем кроссовка или нет?

— «Пало-Альто», — читала Тильда, — «Интервью, тысяча девятьсот девяносто — девяносто два». «Фото/Вентура». «Квитанции, тысяча девятьсот семьдесят четыре — восемьдесят четыре». «Рождественские открытки»… «Еженедельник восемьдесят девятого года».

Она восстановила кипу в первозданном виде и перешла к следующей. Сверху стояла небольшая обувная коробка с помятыми уголками и крышкой, привязанной шнурком. Рима навела фонарь — он высветил единственное слово: «Бим».

Тильда не стала читать его вслух и забрала у Римы фонарь: проходы между стопками стали уже, и места для двоих было мало. Возможно, слово это ничего не значило для Тильды. Рима не видела ее лица — лишь черные немигающие глаза вытатуированной змеи.

Вероятно, в коробке хранились материалы о книжном персонаже, а не об отце Римы. А может, на этикетке и вовсе значилось «Бин» или «Бен». А может, это сокращение. БИМ. Бостонский интернет-магазин. Бюро инопланетного менеджмента.

— Звонил Мартин. — Тильда выпрямилась и повернулась к Риме; пыль и собачья шерсть колебались в луче фонарика. — Мой сын. В общем-то, растила его не я, а отец. Очень многого добился, прекрасный мальчик. Да и не мальчик уже. Двадцать шесть лет.

Оливеру, останься он в живых, было бы тоже двадцать шесть. Рима неожиданно почувствовала неприязнь к Мартину — тот прожил целых двадцать шесть лет и не знает, как это здорово. Чувство это было столь неправильным, что Рима снова чихнула. «Будь здорова», — вновь отозвалась Аддисон, но Рима не заслуживала этого и потому ощутила себя еще более виноватой.

— Он приезжает в пятницу после работы. Ничего, если я отведу ему спальню? Не хочется, чтобы он возвращался по Семнадцатому шоссе в темноте.

— Мы всегда рады Мартину, — сказала Аддисон, поглядев на Риму.

Вот что значил этот взгляд: не волнуйся, Мартин ни в коем случае не останется на ночь. А вот как поняла его Рима: я знаю, что пообещала предоставить тебе весь этаж, и теперь сожалею, что сказала это.

— «Письма/Максвелл»? — спросила Тильда.

— Именно, — ответила Аддисон.

Коробка оказалась довольно большой, и Тильде пришлось задействовать обе руки. Она протянула фонарь Аддисон. Луч, покачнувшись, высветил лампу-сфинкса, стулья из столовой, Римины туфли, прошелся по Санта-Клаусам, скользнул по обувной коробке со смятым углом и превратил глаза таксы (Беркли) в два зеркала.

— Вам понравится Мартин, — сказала Тильда Риме, между тем как Аддисон в темноте за ее спиной снова взглянула на Риму — пристально и в упор.

Взгляд означал: Мартин — противный и хитрый тип. А вот как поняла его Рима: я знаю, что пообещала предоставить тебе весь этаж, и теперь сожалею, что сказала это.

Писем в коробке оказалось больше, чем думала Рима. Они лежали кучей без всякого видимого порядка — одни в конвертах, другие нет, одни напечатаны на машинке, другие написаны от руки. Интересно, Максвелл ответил хоть на одно? Надо бы спросить, конечно. На самом деле письма Максвеллу не настолько интересовали Риму, как полагала Аддисон, но признаться в этом было бы невежливо. Куда больше ее занимала коробка с именем отца.

С тех пор как умер отец, Риме перестало хватать сосредоточенности, чтобы браться за книги. Письма же были короткими, ни к чему не обязывающими, — подходящее чтение взамен книг. Рима немного почитала их перед сном.

Первое, без конверта, было написано бледно-голубыми чернилами на бумаге с дырочками для скоросшивателя.

1410 Кинг-стрит

Джексон-хоул, Вайоминг

7 июля 1981 г.

Дорогой Максвелл!

Думаю, мы понравились бы друг другу при встрече, ведь у нас так много общего. Мы оба воспитывались отцами, детство наше было одиноким. Сложно жить, если был одиноким ребенком, правда? Мальчишкой я хотел поскорее вырасти и переехать куда-нибудь, а сейчас я хочу лишь вернуться назад и начать все заново, в другом месте, с другой семьей. После несчастливого детства, как я теперь думаю, можно построить «счастливую жизнь», но ты никогда не перестанешь желать счастливого детства, а его уже нельзя получить никак.

Мы оба молчаливые люди. Моя жена все время твердит, что я слишком мало говорю, что я проглотил язык и что она дала бы доллар, лишь бы узнать, о чем я думаю. Я не разгадываю преступлений, но кое-чего добился в жизни. У меня есть заправка и магазин для рыболовов, которые я купил сам, без посторонней помощи, и теперь я коплю на лодку. Я собираюсь жить круглый год там, куда люди приезжают на отдых. Важно лишь копить деньги и иметь определенный план. Я только хотел, чтобы вы знали, что есть человек, который вас понимает.