Кира Буренина - Бамбук в снегу (сборник)
– Порт-Артур! Морское сражение в русско-японской войне! И это теперь Люйшунь?
Женя позволил себе снисходительно усмехнуться:
– На Дальнем Востоке России, как в Царстве Польском и на Кавказе, было наместничество, и резиденция наместника русского царя долгие годы была не во Владивостоке, а в Дальнем. Из боевой летописи защиты морских крепостей порт-артурская эпопея сравнима лишь с обороной Севастополя. Порт-Артур около года держался совершенно отрезанным японцами от основных русских сил. Многие осуждают адмиралов за преждевременную сдачу крепости японцам, но это спасло много жизней. А вот город Дальний, как и Харбин, был основан при строительстве Китайско-Восточной железной дороги в одна тысяча девятьсот девяносто восьмом году русскими. КВЖД – часть Транссибирской магистрали связывала Читу с Владивостоком. Город Дальний был крайним форпостом российской и советской империи на Тихом океане. Железная дорога, военно-морская база и коммерческий порт в Дальнем лишь в 1950–1952 годах были переданы Сталиным китайцам. Сейчас вся память о русских старательно вытеснена. Площадь Сталина была переименована, а памятник советским воинам-освободителям Даляна от японских оккупантов перенесен с главной площади на дальнее кладбище. Зато японский огромный обелиск на господствующей над Люйшунем горе никто и никуда не переносил. О том, что Харбин и Дальний основали русские, мало кто помнит.
Через два дня Женя выписался из больницы. Мы не успели попрощаться – меня спешно вызвали на процедуры. Даже телефонами не обменялись. Женя ушел из моей жизни так же «многозначительно», как и Саша Белоконь. Была ли в этом некая предопределенность?
На занятиях лечебной физкультурой левая нога двигалась с трудом, а о наклонах не было и речи. Мой инструктор по йоге Вика подбадривала меня по телефону, она же предложила (после того, как меня выпишут из больницы) перенести наши занятия в бассейн. Есть, мол, у нее знакомый тренер, он прекрасно справляется с такими страдальцами, как я. Для мотивации Вика купила качественные очки для плавания, которыми я пользуюсь до сих пор.
Близилась к концу моя третья неделя лечения. Я бы не сказала, что сильно продвинулась вперед. Лежа под капельницей, я давала поручения по работе, мама привозила мне гору документов на подпись. Заместителей ни в одном из четырех журналов я не имела. Зато коллективы во всех редакциях были подобраны так, что каждый сотрудник сознавал ответственность за свою работу и за журнал в целом. Так что мы не сорвали ни одну сдачу, ни один номер.
Помню одну ночь. Ноябрь в тот год был бесснежным и сухим. За окном моей палаты был виден еще один корпус клиники, справа кусочек шоссе, за ним простирался лес. Прямо под окнами – квадрат сквера, который по диагонали пересекала тропинка, протоптанная пешеходами. Той ночью я заварила чай и встала у окна. И вдруг пошел снег. Это было так торжественно. Коротко тренькнул телефон – это коллега из «дружественной редакции» поздно возвращалась из гостей и решила мне на волне хорошего настроения написать веселую sms-ку. Сквер под окнами вскоре стал похож на белую скатерть со столовыми приборами – скамейками и бокалами на тонких ножках – деревьями. Негатив и позитив, черное и белое. Излюбленная тема каллиграфов Китая. Занесенные снегом вершины, террасы, беседки – все под легким покрывалом снега. И бамбук в снегу – мужественно противостоящий всем невзгодам холодной поры. Это я, тот самый несгибаемый, живучий бамбук.
Я открыла окно. Два часа ночи. Город объят, как сном, тишиной. Абсолютная тишина, которая бывает только в те дни, когда падает первый снег. И мы так редко замечаем эти мгновения. Как пел Визбор: «Мы смотрели телевизор, а за окнами шел снег». Жаль, что никто сейчас не видит этой красоты.
Китайский поэт Шэнь Юэ, созерцая снег, написал следующие строки:
Воспеваю избыток снегаДворик тенистый белыми убран цветами,
Возле ступеней вьюга траву замела.С яшмовой башни падают белые хлопья,
Зелень вершинынаполовину бела…
И я снова задумалась: конечно, в «прошлой жизни», до болезни, бывали дни, когда я здоровая и оттого счастливая радовалась снежинкам, морозу, приближающемуся Новому году. Когда я вижу первый снег, у меня в голове звучит танец снежинок из балета «Щелкунчик». Или заученная с первого курса института фраза из сказки Frau Holle. Почему, думалось мне в который раз, почему раньше я не догадывалась о той остроте впечатлений, не делилась ими с друзьями, отмахивалась от такого чуда. Все на бегу. Как бы я сейчас сбежала вниз, скатала колючий снежок. Как горько осознавать, что много-много зим прошли почти незаметно. С такими мыслями я выскользнула в коридор и снова принялась его мерить шагами. Да, Новый год приближался. Хотя был только конец ноября, ожидание праздника витало в воздухе. Утром в коридоре отделения шустрые сестры развешивали мишуру и шары, украшали маленькую елочку. В центре реабилитации, куда я с утра направилась на процедуры, за ночь установили большую ель. Рабочие растягивали по всем стенам толстые как тросы пластиковые шланги гирлянд, которые при включении переливались всеми цветами радуги. В воздухе царило предпраздничное оживление.
Когда я писала книгу «Арена», а начинала я ее писать в зной в городе Бердянске несколько лет назад, соседи по лестничной клетке без конца заводили шлягер группы «Авария» – «Ждать уже недолго, скоро будет елка». Они так «загипнотизировали» меня, что эту книгу я начала со слов: «Больше всего на свете Алиса любила Новый год…» И вот в предновогодние дни у меня всплывает в памяти тот эпизод – приморский город, плавящийся в жаре, я только что вернулась с пляжа, а за окном – новогодняя песня, в тетрадке описание новогодней Москвы…
Я очень люблю Новый год. Думаю, на свете мало людей, которые не любят этот праздник. С ним связано столько воспоминаний… Кто-то помнит себя еще в шапке с накрахмаленными заячьими ушами, кто-то был снежинкой, некоторые счастливицы Снегурочкой.
Я тоже была Снегурочкой в школе, в восьмом классе. Ставилась часть пьесы «Двенадцать месяцев», еще какие-то фрагменты из сказок силами пятиклассников. А Снегурочка и Дед Мороз конферировали. Нам с парнишкой из десятого класса, который изображал Деда Мороза, повезло – в школе в основном учились дети сотрудников Киностудии имени Горького, поэтому родители расстарались и из костюмерной киностудии привезли сундук с дивным платьем для Снегурочки в русском стиле и роскошной шубой для Деда Мороза. Конферировали мы с Дедом Морозом часов пять без передышки – представление посмотрели все – от первого до восьмого класса. На последнем Дед Мороз взвыл: «Отпусти меня, сил уже нет», и я отдувалась перед старшеклассниками за дедушку сама.
Почему эта история столетней давности возникла сейчас, когда я шла к терминалу водных процедур в центре реабилитации? Не потому ли, что Снегурочка под елкой так похожа на меня, ту давнюю школьницу?
Сердобольные медсестры из отделения физиотерапии предложили мне «подпольно» воспользоваться еще парой аппаратов. Я была готова на все, только бы произошло «чудесное исцеление». Любая «соломинка» казалась мне надежным средством излечиться. На Востоке все воспринимается как относительное. Ничто на сто процентов не может быть плохим или хорошим. Нож в руках хирурга исцеляет, но может и убить. Зло заключено не в самом ноже, а намерении того, кто его держит. Вот почему даосский символ представляет собой круг, разделенный на черную и белую части, причем в черной части присутствует маленький белый кружок, и наоборот. Даосская философия – учение о том, как извлекать уроки из наблюдений за окружающим миром. Выносливость – китайский иероглиф – состоит из двух частей: сверху сердце, а под ним нож. Мое сердце разрывалось от боли, которая «ползла» жгучей змеей из позвоночника, но я стискивала зубы и старалась сделать что-то отвлекающее, нужное, полезное, чтобы занять свой мозг мыслями, далекими от удара ножа в сердце. Нож, разящий сердце, – символ многих «болящих».
Где-то там, «на воле», в моем любимом Большом театре каждый день торжественно раздвигался бархатный зеленый, шитый золотом занавес, голос руководителя пресс-службы Большого Кати Новиковой в записи предупреждал зрителей о необходимости отключить мобильные телефоны. Там танцевали мои любимые артисты, которым я очень симпатизировала. С некоторыми мы познакомились на съемках для журнала «Лиза», а потом наше знакомство развивалось – с кем-то больше, с кем-то меньше. Большой театр – целебное место для моей души.
Как мне помогла книга великой балерины Екатерины Максимовой! Я бережно храню ее с автографом: «Кире с пожеланием счастья».
Я часто видела Максимову в театре в фойе или зрительном зале на спектаклях, в которых танцевали ее ученицы. В антракте, когда Екатерина Сергеевна, тяжело опираясь на палку, стояла в фойе, окруженная друзьями или коллегами, публика почтительно «обтекала» ее.
