Валери Виндзор - Лгунья
Я была погружена в эти фантазии, когда, протискиваясь через густые заросли ежевики, внезапно обнаружила, что стою на той самой песчаной просеке, с которой сошла вначале. Отошла я всего ярдов[30] на пятьдесят от машины. Трудно сказать, обрадовало меня открытие, что я ходила по кругу, или разочаровало. Крис все ещё спала, рот её был приоткрыт, и на подбородке блестел тонкий серебристый след слюны.
— О, Господи, — дернулась она, внезапно проснувшись. Она недоуменно мигала, вспоминая, кто я такая. На какой-то миг она здорово перепугалась. О, Господи. Сколько сейчас времени?
— Без пяти семь.
— Черт.
Машина, пятясь, выкатила на шоссе, и мы заехали в ближайший городок перекусить. Крис остановилась у здания, перед которым были припаркованы грузовики. Я сначала подумала, что это гараж, но сбоку от него прилепилась не внушающая особого доверия забегаловка Релэ Рутьер. Крис вошла туда так, будто заходила в подобные места каждый день, всю жизнь, будто она здесь хозяйка, и я последовала за ней. Все головы повернулись к нам. В комнате было полно народу: шоферы, сидящие за длинным, покрытым клеенкой столом. Я никогда раньше не заходила в такие заведения. Мы с Тони посещали рестораны с названиями вроде Ле Лион Д'ор, со свечами на столиках и с красными клетчатыми шторами на окнах, со всем тем, что Тони называл «местным колоритом».
— Ну что, годится? — спросила Крис.
Она уселась и принялась вертеть в руках солонку, оглядывая зал.
— Годится, — сказала я. Почему бы и нет? Теперь все в её руках. До Фижеака я покоряюсь её воле. Я намерена просто наблюдать и бездействовать, и будь что будет.
Крис заказала два ликера.
— Выпей, — сказала она, — тебе пойдет на пользу, — и добавила воды в мой стакан. Жидкость стала мутной. Мне нравилось, как она все решает за меня, от этого я чувствовала себя в полной безопасности, и выпила, хотя не выношу запаха аниса, и голова у меня мгновенно стала легкой-легкой, словно я смотрю на мир через стекло.
Запивали мы pichet[31] красного вина. «Vin compris»[32] — говорилось в покрытой пятнами картонке, на которой неразборчивым, корявым почерком были выписаны названия блюд по-французски. Стало жарко. Мне начинала нравиться насыщенная парами атмосфера забегаловки: нравилось, как от стола к столу в огромной кастрюле носят суп, нравился гул мужских голосов, шум кофеварки, звяканье стаканов, смех. Мне нравилось быть с Крис. После салата из сырых овощей и супа мы отведали кролика в горчичном соусе. Крис заказала ещё один pichet вина. Она все подливала и подливала в стаканы.
Вскоре меня уже смешило любое сказанное слово. Помнится, я без конца хохотала. Время от времени у меня возникало неопределенное воспоминание о чем-то, что я знала, но предпочла забыть, но я не позволяла этой мысли перерасти в нечто большее, вырасти настолько, чтобы её можно было узнать. Стоило ей только шевельнуться, как я делала очередной глоток вина и топила её при рождении. Кто-то поставил пластинку на музыкальном аппарате. Счастье вливалось в меня потоком, и в конце концов, я не понимала уже, счастьем я так переполнена или едой.
— Понимаешь, я никогда не ела в подобных местах, — объясняла я Крис. Только в её присутствии я могла на это решиться.
— Ты без конца это повторяешь, — сказала она, — никогда не делала то, никогда не делала сё.
— Потому что это правда, — я откинулась на спинку стула и с интересом оглядывала ресторанчик. Я была под защитой полнейшего безволия. Вся ответственность лежала на её плечах, не на моих. Она за все в ответе. — Я бы ни за что не отважилась зайти сюда одна.
Когда мы уговорили половину второго pichet, у меня промелькнула мысль: неужели она после этого намеревается вести машину, но едва я собралась задать этот вопрос, как она снова наполнила мой стакан, и я забыла.
— Ой, нет, — сказала я. — Хватит. Серьезно, — но сказала не всерьез, и она это поняла. Мы улыбнулись друг другу.
— Так ты, значит, бросила мужа? — спросила она.
— Да, — сказала я. У меня щеки болели от постоянного усилия сдержать смех. Я старалась не смеяться, хотя бы пока она намеренно не скажет что-нибудь смешное. Мне казалось, что хохот без причины — это явный признак того, что я пьяна. Или безумна. Или и то, и другое. — Да. На улице Франсуа Премьер.
— На улице Франсуа Премьер? — удивленно повторила она. — И что же, он до сих пор там?
Слезы катились у меня по лицу. Вино иголочками било в нос.
— Не знаю, — пробормотала я почти в истерике от хохота. — Не знаю.
Лица оборачивались к нам, глаза удивленные, рты открыты.
Крис вытерла глаза тыльной стороной ладони.
— О Боже, — сказала она, — жизнь — невероятно смешная штука, если приглядеться.
Я кивнула.
— Так ты просто взяла и ушла, без ничего? — мы понемногу успокаивались. Наступил тот момент, когда после приступа смеха никто толком не знает, как себя вести дальше. — И когда это случилось? — спросила она.
— Вчера.
— Так вот почему ты так жутко выглядишь.
— Потому что я в жутком положении, — сказала я.
Она бросила на меня острый взгляд.
— Нет, я имею в виду твою юбку и все остальное, — сказала она. — Тебе лучше надеть что-нибудь из моих вещей.
— На меня ничего из твоих вещей не налезет.
— Подберем. Ты же не можешь появиться у сестры в таком виде.
— Дело в том, — голос мой дрожал на грани нового взрыва смеха, — дело в том, что никакой сестры у меня нет.
— Нет, есть, — сказала она. — В Тулузе.
— Нет, нету. Я наврала.
Дочка patronne[33] принесла сыры и поставила перед нами на стол. Крис отрезала себе ломтик от куска сыра, который выглядел как черный треугольник, облитый сахарной глазурью.
— Попробуй, — сказала она, и я отрезала себе по ломтику от каждого куска, не зная, какой выбрать.
— Так куда же ты все-таки путь-то держишь? — спросила она.
— Никуда. Сама не знаю.
— Я пригласила бы тебя погостить, но…
Я совсем не хотела напрашиваться.
— Ой, нет, — забормотала я в ужасном смущении. — Нет, что ты. Даже не думай, пожалуйста… я вовсе не собиралась…
— …но я сама у родственников остановлюсь. Поэтому…
— Нет, конечно, нет!
— Просто дело в том, — сказала она, — что я сама их не знаю.
— Своих родственников? — не поняла я.
— Нет, ну знаю, конечно, но не очень хорошо. Мы раньше приезжали к ним на каникулы, пока папа был жив, а потом… — она отрезала сыра и положила в рот. — Мне было тогда лет восемь. С тех пор я их не видела. Никого, кроме дяди Гастона. Иногда мы с ним встречаемся.
Вошли два шофера, и с ними девушка в обтягивающих джинсах и белых обшарпанных туфлях на высоких каблуках. Очень красивая. С белокурыми волосами, с небрежным пучком на макушке. Несколько более темных завитков выбились на волю. Она явно кичилась своей внешностью.
— Хотя, — сказала Крис, — ничего страшного не будет, если мы приедем вместе.
Она посмотрела в том направлении, куда смотрела я, на блондинку: та громко разговаривала и кокетничала, повиснув на шее одного из молодых людей, с которыми пришла.
— Проститутка, — сказала Крис, отворачиваясь.
— Что? — не поняла я.
— Она проститутка. На трассах работает.
— Ты её знаешь?
Крис рассмеялась.
— Да нет же, господи, конечно нет. Просто это заметно невооруженным глазом.
С моего места девушку было прекрасно видно. Я подглядывала за ней украдкой.
— Так что ты собираешься делать? — спросила Крис.
— Не знаю, — я не хотела сейчас об этом думать. — Может быть, сказала я, чтобы она отстала, — на Корсику махну.
— На Корсику?
— Я видела рекламный плакат. По виду, там хорошо.
— И не только по виду, там и вправду хорошо, — сказала Крис. Кажется, она всюду побывала: Тулуза, Корсика… — Можешь на попутке добраться до Марселя, а оттуда на катере. Это нетрудно.
— Нет, трудно, — сказала я. — Просто-таки невозможно. У меня денег нет.
— А-а, денег, — отмахнулась она так, будто деньги должны как раз меньше всего волновать людей.
— И паспорта, — добавила я. Это казалось мне совершенно непреодолимым препятствием. — Все осталось у мужа.
Дочь patronne пришла предложить нам десерт. Она потопталась у стола и наконец застенчиво спросила, англичанки ли мы. Сказала, что учит английский в школе.
— Нет, немки, — спокойненько соврала Крис. — Мы немки.
Я удивленно таращилась на нее.
— Ой, простите. Мне послышалось, что вы говорили по-английски, — сказала девушка по-французски. Она ужасно смутилась.
— Да, говорили, — сказала Крис. — Мы практиковались. Мы переводчицы. Из Арнхема.
— Зачем, скажи на милость, ты ей это сказала? — спросила я, когда хозяйская дочка ушла за нашим мороженным.
Крис пожала плечами.
