Шон Макбрайд - Зелень. Трава. Благодать.
Он показывает в сторону Бобби Джеймса, который стоит на крыльце своего дома и орет в папашин мегафон: ГЕНРИ ТУХИ, ПРОСЬБА НЕМЕДЛЕННО ЯВИТЬСЯ К МОЕМУ ПАРАДНОМУ КРЫЛЬЦУ. ГЕНРИ ТУХИ, НЕМЕДЛЕННО К МОЕМУ ПАРАДНОМУ КРЫЛЬЦУ. КОНЕЦ СВЯЗИ.
Бобби Джеймсу, бля, помощь нужна. Парень явно не в себе.
3
— Йоу, — приветствует меня Бобби Джеймс. — Что-то ты поздненько, Генриетта.
— Йоу, — отвечаю я. — Будешь без конца волноваться, заработаешь себе язву, Роберта.
— А ты себе лысину заработаешь, если будешь без конца причесываться.
— Это что еще за плоские шуточки?
— Здесь не шутят, Коджак[3].
Ключей к пониманию Бобби Джеймса несколько. Он ни за что не поделится жвачкой «Базука», будь то простая, вишневая или апельсиновая. Не дождешься от него и чипсов, причем ни жаренных в масле, ни рифленых. Никакого лука в сметане. Никакой газировки. Ни пепси-колы, ни кока-колы и уж точно никакой RC-колы. Почему — вот главная загадка. У миссис Джеймс, его мамы, весь дом забит сладостями, будто накануне атомной бомбардировки.
Еще пара фактов касательно Джеймса. Он всегда носит кепку «Филлиз» и рубашку «Сиксер». У него светлые волосы, как у меня, но у него они чуть рыжее, а у меня чуть белее. Причесывает их он совсем неплохо, но потом эта жопа с ручкой все портит своей кепкой. Свои какашки он величает испражнениями и исключительно «опорожняет кишечник». Целует взасос своего китайского мопса Боргарда и — за вознаграждение — совочком собирает за ним дерьмо на газоне, причем и то, и другое делает с большим удовольствием. Он скрытый фанат «Каубойз»[4] и живет с сознанием того, как это стыдно. Он редкостный чистюля. Он всегда до блеска начищает кроссовки, причесывает волосы на ногах, наглаживает свои гетры и натирает «Уиндексом»[5] наручные часы. Если принести ему что-нибудь, будет прыгать от радости и нетерпения, как последняя сучка.
— Ты получил собачью какашку и сигареты-жвачки? — спрашивает он. — А скейтборд прислали?
— Спокойно, дорогая, — говорю я. — Вот сигареты. Скейтборд потом.
— Чего хотели эти двое? — спрашивает он, показывая в сторону Джеральда и Ральфа, слушающих «Crazy Train» Оззи Осборна на магнитоле, которую им каким-то образом удалось починить, и безбожно перевирающих песню на гитаре. Я не большой поклонник Оззи, но эта песня у него ничего.
— Они хотят, чтобы мы сегодня вечером помогли им побить ребят из Фиштауна в Тэк-парке.
— Что? — испуганно переспрашивает Бобби Джеймс. Он не участвует в разборках на спортплощадке по глубоко религиозным причинам: например, потому, что не хочет драться по дерьмовым поводам. Не сказать, чтобы я сам рвался. Никто не называет нас с Бобби Джеймсом крутыми с тех пор, как мальчишки перестали в драках тягать друг друга за волосы и обмениваться оплеухами.
— Ты все прекрасно слышал, ебанашка, — говорю я.
— Кто ебанашка? — обижается он. — Чего мы там забыли? Ты ведь не собираешься туда идти, правда?
— Чего ради? Мое лицо — мой хлеб насущный.
— Я серьезно, Генри.
— А я серьезно туда и не иду. У меня с фиштаунскими косяков нет.
— Плюс ты драться не умеешь, — добавляет он и отправляет в рот пластинку жвачки.
— Вот-вот. Есть еще? — спрашиваю я.
— Нет. Нету. Вообще нет. Слушай, мы заваливаемся к Марджи и Грейс или как?
— А как же.
Мы даем друг другу пять.
— Круто. Самое время дать нам пощупать сиськи. Мы же теперь восьмиклассники. Пора сдавать товар, — сообщает он мне, запихивая себе в пасть еще жвачку, которой у него якобы нет.
— Согласен и еще раз согласен, — соглашаюсь я, даже несмотря на то, что еще ни разу с телкой не целовался.
— Бобби Джеймс, тебе звонят, — встревает Джинни Джеймс, его пышногрудая старшая сестра. Завтра она венчается в церкви Святого Игнатия. Появившись в дверном проеме с телефонной трубкой в руках, она замечает меня и улыбается, как и большинство других телок. — Как дела, Генри Тухи? Какие планы?
— А у тебя, Джинни? Как обычно. Стайлинг и профилирование. И красоток ищу.
Джинни смеется, и сиськи трясутся в такт ее смеху — чем не стимул и дальше отпускать шуточки.
— Так ты придешь завтра на мое венчание? — интересуется она. — За показ денег не берем.
— Да, приду, — отвечаю я. — Вопрос в другом — придешь ли ты сама?
— За меня не волнуйся, малыш. Вот об Эйсе стоило бы побеспокоиться.
Эйс без двух минут супруг. Он классный. Он таскает нас собой на игры «Филлиз» и орет вместе с нами на Майка Шмидта, хотя ему на него пофиг.
— Думаешь, у него есть любовник? — спрашиваю я.
— Не в том дело, — говорит она. — Хотелось бы поглядеть, как ты ему это скажешь. Просто он сейчас на взводе. Ничего не ел с прошлой недели. Ни горошинки, ни единого чипса.
— И чего он так боится? — говорю я. — Ну стоите вы там. Пару минут трете со священником. Говорите ага, потом целуетесь. Делов-то!
— Вот тебе бы с ним и пообщаться, — говорит мне она. — А то остальные мужики только и твердят ему, чтоб не женился.
Приближается Фрэнсис Младший, почтальон и всеобщий любимчик.
— Что нового, Джинни? Я забыл отдать вот это письмо, когда проходил мимо вашего дома.
— Чего нового-то? — смеется она. — У меня все хорошо, мистер Тухи. А сами-то как?
— С каких это пор ты стала называть меня мистером Тухи? — спрашивает он.
— Примерно с тех самых, когда вы начали лысеть, — отвечает она.
— Что?
— Да шучу я. А то, гляжу, вы чуть сумку из рук не выронили.
— Да я просто с ней так играюсь. Нехорошо говорить пожилым леди о том, что они начинают лысеть.
— Ваша шевелюра в полном порядке. Если уж кто из Тухи и облысеет, так это будет Генри.
— Может, хватит про лысины? Господи, пап, огрей ты ее наконец своей сумкой, — это я говорю.
— И не подумаю, Генри. Готова к завтрашнему дню? Никаких задних мыслей?
— Да, черт возьми. И нет, — говорит она. — Хотите мне что-то сказать? Или предостеречь?
— He-а, ничего даже близко, — успокаивает он ее. — Просто интересуюсь.
— А вы сколько уже женаты?
— Приблизительно с того самого дня, как выяснил, что Сесилия беременна.
Тут он смущенно улыбается.
— У нас скоро двадцать пятая годовщина.
— Черт. Неплохо. Врете небось. Завтра у меня свадьба. Расскажите.
— Да, пап, расскажи ей, — прошу я его, потому что это про то, как мои родители любили друг друга и были счастливы вместе, чего уже, судя по всему, давно нет.
Фрэнсис Младший оглядывается по сторонам, будто желая убедиться, что никто посторонний его не услышит.
— Ну ладно, ладно. Я попросил своего приятеля, чтобы он, как наш личный шофер, отвез нас ночью за город на большом отцовском «олдсмобиле». Мы поехали на север к реке, в окрестности Нью-Хоуп, что рядом с Вашингтонз-кроссинг. Когда мы еще только встречались, мы часто строили планы, как уедем из города и поселимся в пригороде, там, где между соседними домами есть немного места. Чтобы дети могли играть в уиффлбол[6] во дворе. Чтобы ночью видны были звезды на небе. Так или иначе, я нарядился во фрак с белым жилетом. И мы поехали туда. Был конец августа, ночь, и по-прежнему стояла такая жара, что у меня яйца чуть не плавились. Хотя, может, я просто сильно нервничал. Мы остановились у реки. Я сидел на огромном валуне. Она сидела у меня на коленях. Мы говорили про все то, о чем я сказал: про дом, про деревья, про траву и все такое. Потом я поднялся, спел ей «Далеко за синим морем» и сделал предложение.
Фрэнсис Младший прочищает горло. Лицо у него покраснело.
— Так вы и петь умеете? — удивляется Джинни.
— Ни единой ноты не вытяну, — теперь уже со смехом отвечает он.
— А почему именно «Далеко за синим морем»?
— Это была единственная песня, которая нравилась нам обоим.
— Мистер Тухи, я раньше и не подозревала, что́ вы на самом деле за человек.
Джинни светится улыбкой.
— Мистер-мистер — опять заладила. Ну-ка прекрати. А как Эйс делал тебе предложение?
— Над бургерами в «Макдоналдсе», — говорит Джинни, отводя взгляд.
Фрэнсис Младший смеется.
— Да ладно.
— Я серьезно, — отвечает она.
— Довольно романтичный ублюдок.
— Нет, ни капли. Но он меня любит. Ну и как, оно того стоит? Вы в упряжке уже четверть века. Поделитесь мудростью.
— Мудростью? Я разношу почту. Жалкое занятие. Смотри-ка, вам еще одно, — сообщает он, протягивая ей только что обнаруженное в сумке письмо. Оба смеются. — Иногда оно того стоит.
— Как насчет сегодня?
— Завтра спросишь. Мне пора двигать.
И он отправляется дальше по улице в сторону Ав. Заходит в боковую дверь «У Пола Донохью» — ею пользуются все — под большой неоновой вывеской со стрелкой, которая гласит: ВХОД ДЛЯ ЛЕДИ.
— Генри, у нас тут кризис, — сообщает мне Бобби Джеймс, который стоял на веранде и что-то бубнил в телефон все время, пока Фрэнсис Младший трепался с Джинни. Он прижимает к груди мегафон.
