Бенджамин Литал - Карта Талсы
– Я хочу еще полазить через заборы, – ответил я.
Мы пошли в сторону, забрались еще в один двор, потом еще в один. И каждый из них был как аквариум в себе, со своей растительностью, выбранной владельцем, со своим пластмассовым дворцом, бельведером, игровой площадкой, и все это было залито собственной синевой. Я думал о людях, которых знал, о родителях знакомых. Было в этих дворах что-то жалкое, в том, что они кому-то принадлежат. Что они – частная собственность.
– Мы бегаем по чьим-то снам, – крикнул я Эдриен. – Ходим тут, пока они спят.
Мы бежали в буквальном смысле, внимательно исследуя препятствия, которые встречали нас в каждом из дворов, насторожившись, как олени, но в то же время на довольно высокой скорости, на какой обычные разговоры невозможны; некоторые люди во время пробежек беседуют – но мы могли лишь выдавать короткие комментарии, и обрывки разговора развевались позади нас, словно ленты.
Вдруг вспыхнул свет, и мы инстинктивно нырнули в траву. Помню, что это был ряд больших эркеров, мы заметили женский силуэт, словно освещенный вспышкой молнии, ее рука как раз тянулась к цепочке выключателя. Помню кампсис, деревянную решетку, на которой крепился скрученный садовый шланг. Мы переглянулись, немедленно подскочили и бросились дальше. Я бежал; я даже про себя не извинился перед хозяином дома.
Я помог Эдриен перебраться через литую бетонную стену, крепящуюся на столбах.
– Надо забраться в какой-нибудь из них, – заявила она. – Тебе не кажется?
– Наверно, надо. – Я вообразил себе незапертую заднюю дверь, узкий коридор, едва различимые фотографии на стенах в голубых рамах для картин. Пахнет затхлостью, как в музее. Потом мы откроем холодильник и украдем апельсиновый сок, боясь света, льющегося из его открытой дверцы.
Но мы все бежали дальше. Судя по тому, как пахло в воздухе, утро должно было наступить уже скоро. В следующем дворе мы остановились, словно что-то празднуя. Эдриен широко раскрыла глаза, отвела назад плечи и попыталась отдышаться.
Я заговорил.
– Интересно, по этим дворам до «Филбрука» можно добраться?
– Что?
– Мне кажется, он в этом же квартале.
– Не знаю, Джим, я не понимаю, где мы, – призналась она в этом довольно беззаботно, схватила меня за рубашку и потащила дальше.
Пиджак, подумал я. Он испачкан травой. А родители купили его для колледжа…
– Ну же, – сказала Эдриен.
Мы опустились на корточки в какую-то компостную кучу и принялись на карачках пробираться под низкими ветвями вишни, а потом попали в какую-то древнюю перголу с ограждениями с обеих сторон, обеспечивающими уединение. Там была и купальня для птиц, которую я запомнил. Покачиваясь взад-вперед на корточках, она выбросила вперед руки и повалила меня в траву.
Оседлав меня, Эдриен оказалась ни развратницей, ни скромницей; она была просто очень прямолинейна. Она расстегнула мне ширинку так, будто развязала шнурок на собственном ботинке. Действовала она очень быстро. Эта девушка так меня заворожила, что поначалу я даже забыл отвечать на ее поцелуи. Эдриен же ласкала меня губами то здесь, то там с легкомысленной нарочитостью. У меня такой партнерши еще не бывало. Так что мои лобзания были рассчитаны в основном на то, чтобы выиграть время. Но ей все это наскучило, и она сдернула с меня штаны. К тому времени уже стало светло, не особо, но достаточно, чтобы я мог рассмотреть истинные цвета нашей наготы. Она оказалась белее, чем я. Эдриен держалась сверху, и я хотел запечатлеть этот образ в памяти – мягкая спина, приподнятый подбородок, раскрасневшаяся шея.
Он проник в мое базовое видение «утра» и все там перевернул; и мы тоже перевернулись. Я оказался сверху.
– Тебе придется кончать на траву, – сказала она. Но я кончать не собирался. Я был слишком напряжен.
Издаваемые ею звуки, кажется, складывались в некое повествование, за нитью которого я не мог уследить. Я не понимал, притворяется ли она. Может, Эдриен просто нравилось стонать.
Наконец, мы остановились. Она посмотрела мне в глаза, с жадным осознанием того, что мы сделали. Где-то лаяли собаки.
– Кажется, они приближаются, – сказал я. Я как будто не совсем чувствовал свой голос и должен был его вернуть.
Эдриен не ответила. Она схватила меня до боли резко. Я испугался, а она засмеялась. Единственное, что я мог – это снова взобраться на нее, так, чтобы ей пришлось меня отпустить.
– У тебя руки испачкались, – сказал я. Ветер обдувал мое бедро.
Мы продолжали целую минуту, на этот раз беззвучно. Солнце поднималось, всползая по задней стене чьего-то дома, это я его поднимал. И чем больше я старался, тем ярче и теплее оно становилось. Я, естественно, всегда об этом думаю. Я пытался замерить это добавочное время второй попытки, его ценность. Хотел знать, завоевал ли я Эдриен или же мне просто повезло. Я пытаюсь это понять, слушая медленную музыку, и сравниваю с ней. Как будто бы музыка может остановиться, если я буду достаточно внимателен. Глядя на холодные статуи, я вспоминаю пот на груди Эдриен. Второй раз она была более тиха, но и более настойчива, и так много смотрела мне в глаза, что мы внезапно стали друзьями. Я рассмеялся. Казалось, что тут надо остановиться.
Рассмеялся я потому, что прямо над нами чирикали птички.
– Тебе лучше уйти, – прошептала она.
– А тут мы не можем спрятаться? – спросил я, взяв ее за руку.
Поднявшись, Эдриен принялась ждать, когда я заправлю рубашку. Она провела меня прямо под окнами этого дома, сначала вдоль задней стены, потом вдоль боковой.
– Думаешь, это нормально?
Мы вышли на открытый газон, на солнце, на тихую улочку. Нельзя было даже понять, какому дому принадлежит этот газон – настолько далеко стояли друг от друга особняки, а трава казалась бесконечной. В тишине влажного утра я услышал, как заработала система кондиционирования. Хотелось бы мне попасть вовнутрь одного из этих домов. Усесться в чьей-нибудь роскошной мебели и выпить апельсинового сока.
– Ты понимаешь, где мы? – спросил я.
– Иди, – с улыбкой сказала она.
– Ты проводишь меня до машины?
– Не-а, – Эдриен уже пошла прочь в противоположном направлении.
Я как-то напряженно помахал. Она поднялась на цыпочки и похлопала воздух, словно отталкивая меня, как лодку.
До первого перекрестка я не увидел ни одной машины, а на следующем было уже целых две или три. Они все поняли? С травы, мимо которой я шел, испарялась роса, если бы я протянул над ней руку, я бы ощутил горячие волны. Стоял кислый запах. Я нашел «Филбрук»; я уже собирался перемахнуть через стену и вторгнуться на его территорию, но мне надо было в туалет, а осквернять я ничего не хотел. Родители, по моим подсчетам, уже отправляются в церковь. Я приеду домой, но потом придется час-другой ждать их возвращения, прежде чем мы побеседуем. Поэтому я ехал медленно. Остановился в «КвикТрип», сходил в туалет. Кондиционер там работал слишком мощно, пахло средством для чистки кафеля. Я вдруг осознал, что не знаю, где оставил медвежью маску – я думал о доме, в котором побывал, как о запутанном романе, который слишком быстро прочел, но мог вернуться в начало когда-нибудь потом и заново проанализировать его в своем блокноте. Я высушил руки и вышел в торговую зону, налил себе капучино амаретто. Расплачиваясь, я вслух пересчитал деньги, как иногда делал мой отец.
3
Я не думал, что опыт повторится. Бегать по дворам, делая вид, будто я под кайфом, волочиться так за ней – ну, может, я и был под кайфом. Меня радовало, что со мной наконец что-то произошло, и пока я сидел в машине, случившееся давило на меня, как тяжелая музыка, вроде Вагнера. Она, естественно, была полна дурных предзнаменований. Когда родители вернулись из церкви, мама мне даже в глаза не посмотрела. Она положила сумочку и без каких-либо прелюдий сразу сказала мне, что «тебе надо бы быть поосторожнее» – и на этом бы все кончилось. Но я, как дурак, как последний дурак, сказал, что был у Чейза. Мама могла подумать, что я валялся без сознания на полу «Бального зала Каина». Но это же Мейпл-ридж, сказал я. В этой части Талсы столько зелени, как в каком-нибудь парке. Я-то полагал, что богатый дом все объяснит – у богачей праздники проходят по-другому, дольше – они себя не стыдятся…
– Джим, ты этих людей не знаешь.
Мама почти никогда так резко со мной не разговаривала.
Я буквально весь день проспал, скрежеща зубами, и чтобы отмазаться от семейного ужина, пошел в кино. В кинотеатре я взял колу и кусочек пиццы в треугольной коробочке и просидел весь фильм, наблюдая за галлюцинациями своей больной головы. Когда я вышел на стоянку, было темно и влажно. Всю ночь я просидел по-турецки в кровати, открыв окна, несмотря на кондиционер, и читал. Я исписал заметками небольшой блокнот.
На следующий день я пошел в центр, в библиотеку, – приехав домой на каникулы, я ходил в библиотеку почти каждый день, стараясь следовать намеченному самим для себя курсу. Это сказывалось на мне очень благотворно. Книжки, которые я выбирал, приятно пахли. Новые издания классики с упругими ярко-белыми страницами, и, похоже, их брали не часто. В тот день я часа два очень тщательно делал записи, но потом мне вдруг пришла в голову идея позвонить Эдит. Можно же просто попросить у нее номер Эдриен. Почему бы нет? Я спустился к абонементному столу, там был телефон-автомат.
