Николас Дикнер - В поисках утраченного
Ноа покачал головой. И вычеркнул Никольское со своей крохотной внутренней карты.
Время неуклонно катилось вперед в океаническом ритме, задаваемом Дедушкой. Казалось, ничего не меняется, кроме, пожалуй, ржавого узора на боках «бонневиля» 1966 года. Сара сидела за рулем, Ноа подрастал, а трейлер, словно проклятый, носился по замкнутому кругу. В июле его видели около Лесного озера на границе провинции Онтарио; в канун Рождества он был нечаянно замечен в южной Альберте на пустой автостоянке у магазина «Пипл»; в марте попал в снежный буран на парковке для грузовиков на дальнем, северном краю озера Виннипегосис; в мае пересекал южный Саскачеван. В июле он снова оказался на Лесном озере, вернувшись к пункту отправления с миграционной пунктуальностью кашалота.
Ноа не завел ни одного друга — неприятный, но неизбежный выбор. Когда трейлер проносился мимо очередного школьного двора, он хмуро смотрел на толпу потенциальных приятелей. Их были сотни по другую сторону забора из проволочной сетки. Они играли в баскетбол, обсуждали учителей, сбивались в кучки, чтобы тайком выкурить сигаретку. Некоторые жадно глазели на дорогу. Старый серебристый трейлер странным образом притягивал их, как монгольская орда, галопирующая по окраине большого города. Вцепившиеся в сетчатый забор заключенные завидовали кочевникам.
Ноа подумывал, не выброситься ли из окна.
Он не верил в славную автомобильную мифологию Северной Америки. Он считал, что дорога — просто узкое ничто, пустое место, ограниченное и с правого, и с левого борта реальным миром, увлекательным, недоступным, невообразимым. И самое главное: дорога не имела никакого отношения к Приключению, Свободе или Отсутствию домашнего задания по алгебре.
Каждую осень Сара покупала соответствующие учебники. Ноа запирался в трейлере и ревностно учился, веря в то, что в алгебре и грамматике воплощена его единственная надежда когда-нибудь войти в реальный мир.
С того памятного дня, как они получили открытку из Никольского, прошло двенадцать лет. Теперь Ноа было восемнадцать — пришла пора покинуть трейлер. Он ждал только результатов экзаменов из Департамента образования Манитобы, чтобы приступить к воплощению плана побега. Получив аттестат об окончании средней школы, он отправится в университет.
Выбор области изучения волновал его гораздо меньше, чем местоположение университета. О Виннипеге или Саскатуне не могло быть и речи; Ноа хотел выбраться из бардачка и перепрыгнуть через горизонт. Только вот какой горизонт?
Юг? Соединенные Штаты его не интересовали.
Север? Неосуществимый вариант, поскольку никто не планировал открывать университет на Баффиновой Земле.
Запад? Испещренный дырами Запад был таким же просвечивающим и засаленным, как дорожные карты в бардачке. Запад был его отцом, тем далеким и загадочным человеком, который жил в алеутском племени на затерянном в Беринговом море острове, питался сырым лососем и согревал юрту овечьим кизяком — не самый лучший пример для подражания.
Итак, Ноа собрался на восток.
Тайком от матери он написал в Монреальский университет. Регистрационные бумаги прибыли через неделю в почтовое отделение Армады до востребования.
Ноа боялся делиться своим планом с матерью. Он предчувствовал обличительную речь: Монреаль — порт, ворота залива Святого Лаврентия, огромный безумный город — морское чудовище, пожирающее людей, ни больше ни меньше. На самом деле все получилось совсем иначе. Равнодушно поджав губы, Сара посмотрела, как Ноа разрывает конверт, и пробормотала одно-единственное слово:
— Остров.
Не желая тратить энергию на бесполезные возражения, Ноа удалился в трейлер изучать содержимое конверта, особенно справочник учебных программ, толстый атлас различных профессий. Ноа стал искать прикладное кочевничество или международное бродяжничество — единственные сферы, в которых, по его ощущениям, он мог проявить определенные способности, но ничего такого не нашел. Приходилось выбирать из того, что ему предлагалось.
Ноа решил проштудировать справочник от корки до корки, от серьезных наук до ценологии; и между делом понять сущность абиссометрии и механической обработки результатов опроса общественного мнения в прикладном меркантилизме. От этого занятия его очень быстро стало клонить ко сну, и он задремал, уткнувшись лицом в справочник.
Час спустя Ноа вынырнул из забытья; его подташнивало, голова кружилась. Он растерянно огляделся, пытаясь осознать, где находится. Чайник продемонстрировал его искаженное отражение. Видимо, в университете использовали для штемпелей дешевые чернила. В самом центре лба Ноа отпечаталось загадочное слово: археология.
Ноа пожал плечами и решил не спорить с судьбой.
Когда Сара в конце концов выползла из своего спального мешка, туман слегка приподнялся, а Ноа накрыл стол для завтрака. Они едят молча, окутанные гербицидными парами, поднимающимися из ирригационной канавы. Ноа без особого аппетита откусывает от своего тоста с медом и откладывает его практически нетронутым. Сара довольствуется двумя чашками обжигающего чая.
Завтрак заканчивается неожиданно. Сара, словно у нее вдруг возникли срочные дела, сгребает баночку с медом и чайник, складывает столик.
Пока она готовится к отъезду, Ноа в последний раз проверяет свой рюкзак; здесь самый необходимый минимум, каждая вещь тщательно продумана. Предки чипевайан, устроившись за столом, следят за каждым движением Ноа с обычным непониманием.
Сидя на своей койке, Ноа медленно обводит взглядом трейлер в надежде найти какую-нибудь деталь, чудом ускользавшую от его внимания последние восемнадцать лет. Ничего такого он не находит и со вздохом заканчивает инвентаризацию.
Он затягивает веревки рюкзака, вешает его на плечо и выходит из трейлера.
Сара уже сидит в машине, держа руки на руле, устремив взгляд на дорогу. В ее позе чувствуются и нетерпение, и протест. Ноа открывает пассажирскую дверцу и начинает опускаться на сиденье: одна нога его уже в машине, вторая — на твердой земле. На несколько минут он застывает в этом положении, не произнося ни слова, глядя на запад.
— Высадить тебя на шоссе Транс-Канада? — наконец спрашивает Сара.
Ноа, прищуриваясь, разглядывает узкое шоссе 627. В этих местах маловато транспорта, но какая разница? Спешить ему некуда. Сара неохотно заводит Дедушкин мотор, прислушивается к тихому гулу V-8, не появились ли подозрительные шумы. Ноа подыскивает памятную фразу для завершения этой главы своей жизни.
Вдруг Сара тянется к бардачку, резко открывает его и выхватывает Книжку без Обложки:
— Не забудь это.
Ноа колеблется, приоткрывает рюкзак и втискивает старую книжку между двумя свитерами. Переплет хрупкий, как кость, а старая карта Карибского моря выскальзывает и сиротой остается в его руках.
Дальнейшее происходит в одно мгновение: Сара молча, что есть сил, обнимает Ноа и выпихивает его из машины. Не успевает он понять, что случилось, как Сара включает передачу и уносится прочь под грохот гравия с так и не закрытой пассажирской дверцей.
И вот уже Ноа стоит на обочине дороги в полном одиночестве, с раскрытым рюкзаком, со старой картой Карибского моря в руке и с камнем в желудке. Он делает глубокий вдох, складывает карту, сует ее в карман рубашки, затем накидывает рюкзак и начинает свой путь на восток. Взгляд его прищуренных глаз направлен прямо на солнце, все еще висящее над горизонтом.
Чуть дальше три ворона клюют тушу какого-то животного. Ноа вспугивает птиц, и те взлетают с возмущенным карканьем, но тут же усаживаются на противоположной обочине.
Распростертая на гравии, воздев глаза к небу, крупная жертва дорожной аварии следит за проплывающими облаками.
Тет-а-ла-Балейн
ДЖОЙС ОТКРЫВАЕТ ОДИН ГЛАЗ. Будильник показывает без четверти пять. Не нарушая тишины, не включая света, она одевается, вытягивает из-под кровати брезентовый вещевой мешок и на цыпочках выходит из комнаты. Храп ее дяди, доносящийся сверху, сплетается с урчанием холодильника.
Когда она выходит из дому, из ее рта вырывается клуб пара. На западе только что зашла луна, и с трудом различается слабое мерцание последних звезд. Джойс ускоряет шаг, стараясь не смотреть на соседние дома.
Через несколько минут она уже у средней школы.
Джойс равнодушно смотрит на школьный двор — в ртутном свете фонаря гравий кажется оранжевым — и понимает, что ничего больше не чувствует, ни отвращения, ни презрения. Она удивляется, как быстро прошлое и забывчивость зашагали с ней в ногу. Двенадцать часов тому назад она еще была пленницей этой тюрьмы, а сейчас это место кажется ей совершенно незнакомым. Даже жалкий забор из проволочной сетки больше ее не тревожит. Конечно, забор воспринимается по-разному в зависимости от того, с какой стороны стоишь, и с этой стороны проволока просто похожа на безобидную координатную сетку географической карты.
