Жозеф Кессель - У стен Старого Танжера
Представьте себе, друзья мои, девочку лет десяти, одетую как принцесса, невероятно чистенькую и надушенную. Волосы у нее такие светлые, густые и пушистые, что рука невольно тянется погладить их, но головка так тщательно причесана, что не хватает духу прикоснуться к ней. Черты ее лица, кажется, выточены самым искусным резчиком, а кожа нежна и слегка золотится от загара. Ее голубые глаза походят на редкие по красоте цветы. Во всем мире, друзья мои, вряд ли еще можно встретить столь очаровательное создание.
Вдруг прямо к ногам Башира со звоном упал тамбурин, брошенный со всего размаха. Башир обернулся и увидел Айшу, стремительно удалявшуюся в сторону старого города. Вскоре ее маленькая стройная фигурка скрылась за крепостной стеной.
— Что случилось? Что случилось? Да скажите же мне, что произошло? — с жадным любопытством вопрошал Абдалла, слепой рыбак.
Пока соседи растолковывали ему, Зельма-бедуинка с татуировкой на лбу насмешливо сказала Баширу.
— Остерегайся, бес горбатый, в жилах этой девчушки уже бурлит кровь женщины.
— Вот я как-нибудь отлуплю ее — она же без меня пропадет, — спокойно ответил Башир и продолжил свой рассказ:
— Леди Синтия, поспешно обняв девочку, подвела меня к ней и представила: «Это Башир, он говорит по-английски. Я тебе его дарю». — «Спасибо, бабушка, — вежливо ответила девочка. — Мне нравится, что у него два горба». — «Вот я и подумала… Надеюсь, Дэзи, это тебя немного развлечет», — сказала пожилая дама и ушла.
Мне следовало бы рассердиться на то, что со мной обращаются как с говорящей куклой, которую можно подарить. Но со стыдом признаюсь: в ту минуту я был счастлив и почти горд, что принадлежу такому красивому существу, от которого так приятно пахнет. Этим я, без сомнения, прогневал мудрого и всемогущего Аллаха, который повелел, чтобы мужчина был господином над женщиной.
— Вы только послушайте этого мальчишку — этого негодяя, уродца! — завопила Зельма-бедуинка.
Однако сидевшие рядом с ней мужчины принудили ее замолчать.
И Башир продолжил:
— Когда мы остались одни, я предложил Дэзи поиграть с игрушками. «Нет, — ответила она. — Мне они все надоели». Я хотел было потрогать самолет, пустить по железной дороге поезд, но Дэзи не разрешила. «Не трогай, — сказала она, — это мое». Вскоре она вышла из домика, велев мне следовать за ней. В голосе ее я ясно различал интонации ее бабушки.
Возле домика я предложил покататься на качелях. Дэзи снова отказалась. Они ей, оказывается, тоже наскучили. А когда я все же попытался взобраться на них, она запретила мне, топнув ногой. И тут я увидел, что ее глаза похожи вовсе не на цветы, а на глаза леди Синтии.
Наконец мое терпение лопнуло — я взбунтовался. Неужели эта девчонка, какой бы красивой она ни была, всерьез думает запугать меня и сделать покорным? Она догадалась, что я непременно назло ей прыгну на качели, и вдруг позвала: «Банго! Банго!»
Послышалось дикое рычание. У меня все внутри похолодело, и, не успев прийти в себя, я увидел, как из кустов вышло и направилось к нам темное мохнатое чудовище. Никого страшнее я не видел! В первое мгновение я принял его тоже за какого-то диковинного зверя, вроде громадной прирученной обезьяны, одетой так, чтобы походить на человека, — в штаны и красную рубаху. Существо было приземистое, длиннорукое, с широкими плечами и узким лбом, огромными зубами и кроваво-красными веками; оно шло, покачиваясь, на задних лапах.
Я был уверен, что это животное, но тут Дэзи сказала ему несколько слов на незнакомом языке, и чудовище, ответив что-то на том же языке, двинулось ко мне, скрежеща зубами. «Стоит мне захотеть, — заявила Дэзи, — и Банго растерзает тебя на куски. Бабушка сделала его моим стражем и научила с ним разговаривать».
И тут я вспомнил, что на базарах мне доводилось слышать, как одна богатая англичанка привезла из диких лесов, что растут по берегам больших рек, какое-то страшное существо — полузверя-получеловека — и превратила его в слугу.
— Все это правда! — воскликнул бездельник Абд ар-Рахман, надувая и без того толстый живот, прикрытый крашеной бородой.
И Сейид, читавший вслух разные истории, и Мухаммед, уличный писец, и старец Хусейн, и красавец Ибрагим, торговавший цветами, и многие другие, сидевшие позади них, повторили в изумлении:
— Правда! Правда!
— Так и было, лопни мои глаза! — заверил Башир и продолжил:
— Видя, что я онемел от страха, — да и кто бы не испугался на моем месте? — Дэзи рассмеялась и захлопала в ладоши. В первый раз я видел ее довольной. Потом она повела меня по аллеям и тропинкам, по которым я еще не ходил. До чего же обширным было владение! Девочка шла впереди, я за ней, за мной Банго. Вскоре мы добрались до зеленого луга, заросшего свежей травой и окруженного живой изгородью из кактусов. Дэзи толкнула калитку, и я увидел поодаль пасущегося белого ослика.
Я не устану повторять, друзья мои, что во владениях леди Синтии на каждом шагу встречались чудеса. Казалось бы, осел — ну что в нем особенного? Да я, как и вы, видел их сотни! На постоялых дворах я помогал их седлать и грузить на них поклажу; в слишком холодные ночи я пристраивался возле них на ночлег. И я, как и вы, не нахожу ничего удивительного или привлекательного в этих презренных тварях.
Однако тот ослик показался мне чудом. Шерстка у него была белая-белая, как молоко, и нежная-нежная, как лебяжий пух; его широко открытые влажные глаза как будто смеялись. Но самой примечательной его особенностью были две семиконечные звездочки за высокими тонкими ушами. Был ли он какой-то редкой породы или же стал таким ладным, холеным и жизнерадостным благодаря заботливому уходу, или же его красили великолепное седло, расшитое шелком и золотом, и голубая лента, обвивающая ему шею, — я, по правде, не мог бы сказать определенно. Верно одно: этот ослик выделялся бы среди других ослов, как принц среди оборванцев.
Дэзи позвала его; когда он приблизился, она уселась в роскошное седло, по-женски свесив ноги на одну сторону, и принялась скакать по лугу. Верите ли, друзья мои, эта девочка на ослике была такой легкой, гибкой и грациозной, ее волосы так красиво развевались вокруг золотистого лба и прекрасных глаз, вновь похожих на редкие цветы, что я, позабыв ее злые выходки и угрозы, снова был ею очарован.
Тут Дэзи остановилась, и я подбежал, чтобы помочь ей спрыгнуть. Видя, что я не выпускаю из рук повод, она любезно спросила:
«Башир, а ты хотел бы сесть на моего ослика?»
И я почувствовал, что именно это желание возникло у меня сразу, как только я увидел его, но я не признавался себе, чтобы не мучиться понапрасну. И то сказать, какое право имеет уличный мальчишка сидеть в столь великолепном седле и скакать на таком красивом животном? Но теперь, когда Дэзи побудила меня признаться в своем желании, оно овладело мной, взбудоражило кровь. Я охотно променял бы все забавы на возможность один раз, один-единственный раз прокатиться на чудесном ослике. Мягкий голос Дэзи поселил во мне надежду, и я ответил:
«Да, хотел бы, больше всего на свете».
И услышал:
«Ты можешь сделать это хоть сейчас…»
Я трепетал от радости, когда вставлял ногу в стремя… Но в эту минуту она добавила:
«…если я разрешу».
Я в недоумении обернулся к ней.
«Но я не разрешаю. Этот ослик мой и больше ничей».
Я, наверное, смешно выглядел, потому что Дэзи запрыгала от радости.
Потом она, видимо, заметила перемену в моем лице. «Поосторожней, — воскликнула она, — не то я позову Банго!» Едва услыхав свое имя, человек-зверь, рыча, приблизился ко мне. Я выпустил повод, и ослик ускакал — такой беленький, такой красивый!
Дэзи уселась на траву.
«А теперь расскажи мне что-нибудь, — повелительно сказала она. — Если мне будет интересно, я разрешу тебе взять ослика».
Она улыбнулась и искренне добавила:
«Я не очень-то дорожу им. Скоро я подрасту, и у меня будет пони, настоящая маленькая лошадка».
Увидев улыбку на ее лице и по-прежнему горя желанием покататься на белом ослике, я сел напротив Дэзи и смиренно спросил:
«Ну о чем я могу рассказать, чтобы тебе было не скучно? Ты родилась в богатой и знатной семье, ты каждый день можешь любоваться диковинными зверями и птицами, тебе прислуживают люди, приехавшие из дальних стран. Родители, должно быть, рассказывают тебе интереснейшие истории».
«У меня, Башир, нет ни отца, ни матери, — заговорила Дэзи внезапно поникшим, тихим голосом. — Они умерли, когда я была еще совсем маленькой. А бабушка и дедушка — суровые люди, от них не услышишь забавных историй. Я никогда не покидаю этот дом и сад, не вижусь с другими детьми, потому что во всем Танжере нет семьи, достойной нашей. Моя бабушка ведь родственница короля! — При этих словах она горделиво вскинула голову и, тут же спохватившись, нетерпеливо воскликнула: — Ну, рассказывай! Мне охота поразвлечься. Чем занимается твой отец? Это он позволил тебе прийти сюда?»
