Жозеф Кессель - У стен Старого Танжера
— Много лет назад супруг пожилой дамы (ее звали леди Синтия, а его — сэр Персивал) состоял на службе у английского короля и от его имени управлял весьма удаленными от Англии, но принадлежавшими ей землями. В этих странах, где обитают люди всех цветов кожи, сэр Персивал имел ту же власть, какую имеет над нами, подданными султана, мандуб[5]. Иными словами, в течение долгих лет сэр Персивал был мандубом в простершихся за семью морями владениях своего короля.
Дожив до преклонного возраста, сэр Персивал в один прекрасный день решил, что пора ему отойти от дел и обрести наконец желанный покой. Для этого он выбрал холмы Танжера. Здесь тоже все стали почитать его больше, чем кого бы то ни было, из-за его былого могущества, огромного состояния и, думается мне, высокого роста.
Однако рядом с женой сэр Персивал оказывался полным ничтожеством. Обладая сильным характером и огненным магическим взглядом, леди Синтия всегда повелевала мужем, как ей того хотелось. По сути, в тех далеких странах, о которых я вам говорил, настоящим мандубом была именно она. Да и здесь леди Синтия — истинная хозяйка Горы.
Все это я узнал гораздо позже, от друзей дома, всегда готовых поболтать с маленьким нищим горбуном. Рассказывая вам, я немного забежал вперед с единственной целью — сделать свое повествование живее и понятнее.
— И правильно! — воскликнул Мухаммед, уличный писец.
— Конечно, — осторожно заметил старец Хусейн, торговавший сурьмой. — Конечно, правильно. Кто знает, что творится в душе у этих могущественных неверных и что у них за нравы?
— Даже Абд ар-Рахман не знает, — сказал бездельник, важно расправляя на своем голубом бурнусе пышную, медного цвета бороду.
А Зельма-бедуинка с татуированными щеками и бесстыдными глазами в сердцах посетовала:
— Ты слишком много толкуешь о стариках. Неужели в твоем рассказе не будет ни одного красивого юноши?
— Всему свое время, женщина, — ответил ей Башир. — А пока с тебя хватит и Ибрагима.
Тут соседи Зельмы, заметившие взгляды, которые она бросала на продавца цветов, посмеялись над ней, а та в отместку выбранила их, впрочем, беззлобно.
И Башир продолжил:
— Когда мы приехали на Гору, солнце уже было высоко, но еще веяло ночной прохладой и над садами витал какой-то особенный, тончайший аромат. Стены частных владений скрывают от глаз путника деревья и цветы, но их запах, необычайно сильный именно в это время суток, распространяется далеко вокруг.
Роскошный автомобиль притормозил перед высокими решетчатыми воротами, которые тотчас отворились, словно по волшебству, на самом же деле их открыл бдительный привратник; далее машина покатила к другим воротам, которые, в свой черед, тоже немедленно распахнулись; и наконец, мы остановились подле невысокого продолговатого здания правильных пропорций. Слуга, поджидавший нас, помог пожилой даме выйти из машины.
Никто из встретившихся нам людей, о друзья мои, не был уроженцем Танжера. Первым нам открыл ворота огромный негр из Судана; тот, что отворил вторые ворота, был выходцем из страны, которая зовется Малайзией, а в слуге, стоявшем у крыльца, я без труда узнал китайца. Шофер приехал из Индии. И с каждым леди Синтия говорила на его родном языке. Все эти люди, не способные общаться ни с кем, кроме нее, относились к леди Синтии с глубоким боязливым почтением. Всю ночь они не сомкнули глаз, ожидая ее возвращения, а поутру готовы были броситься исполнять любое ее желание.
Указав на меня слуге-китайцу и мимоходом бросив ему несколько слов, леди Синтия скрылась в своем великолепном доме. А слуга отвел меня в один из многочисленных флигелей, расположенных среди деревьев подле особняка. Там были холодная и горячая вода, мыло, всевозможные мази и присыпки. Китаец, весьма напыщенный с виду, заставил меня снять всю одежду, намылил меня с головы до ног и подтолкнул под струю воды. Кончив мыть, он обмазал меня какой-то мазью и обсыпал дезинфицирующим средством. Надо сказать, драил он меня жесткими щетками, словно лошадь. В довершение всего он спалил мою одежду, а взамен дал другую — такую новенькую, чистую и благоухающую, что в первые минуты я не мог пошевелиться из страха испачкать ее или еще как-нибудь испортить.
Выйдя из флигеля, я огляделся: восхитительная картина представилась моим глазам. Какие только цветы и деревья меня не окружали! Зеленые травы, пунцовые цветки бугенвиллий и голубые джакаранд были здесь ярче, чем где бы то ни было. В неглубоких канавках день и ночь журчала вода. Но это еще не все, друзья мои! Было там и нечто такое, что прямо-таки свело меня с ума.
В садах, рощах и загонах обитали диковинные животные и птицы. Я уже не говорю о породистых собаках, самые большие из которых походили на львов, а самые маленькие — на крыс, ни о газелях с кроткими глазами, ни даже о ручных обезьянках, прыгающих с ветки на ветку. Я увидел и песчаных леопардов, и жирафов, и прочих редкостных зверей: одни с громадными носами, другие с сумкой на животе, третьи плавали в пруду, словно стволы деревьев, со страшными зубами, торчащими из пасти. И еще я видел клетки с маленькими птичками — у них было яркое золотистое оперение, сверкающее, словно лучи солнца, и гигантских попугаев, сидящих на деревьях на длинных цепочках и переливающихся всеми цветами радуги. Аллах всемогущий! Все это походило на сон или на одну из тех старинных сказок, которые нам сотни раз читал Сейид. Вообразите себе мой восторг, о друзья мои, когда все эти чудеса, живые и всамделишные, предстали передо мной.
Тут слепой рыбак Абдалла торжественно возгласил:
— Трижды счастлив тот, у кого зрячие глаза и кто может наслаждаться подобными красотами!
И Башир продолжил свой рассказ:
— Много времени провел я в этом необычайном месте, то изумляясь до крайности, то очаровываясь, как вдруг заметил, что пожилая дама, хозяйка всего этого богатства, направляется в мою сторону. Она переоделась и сняла вечерний грим. Вид у нее был утомленный: судя по всему, Аллах не послал ей вожделенного сна.
На ее худом желтом лице еще ярче сверкали страшные огненные глаза, уставившиеся на меня так, что мне сделалось не по себе. Бросив резко: «Животные — единственное благословение господа на земле», — она знаком велела мне следовать за ней.
Я ничего не понял из этих слов, но они отложились у меня в памяти. Наблюдая за леди Синтией, я отметил, что она ценила животных гораздо выше людей — выше Маноло, больного певца, выше бедного старого Самуэля и даже выше моего друга Флаэрти и прекрасной американки. Когда она разглядывала собак, газелей, обезьянок, попугаев и черепах, в ее глазах не было той злобы, какая появлялась всякий раз, когда она смотрела на человека. А когда леди Синтия разговаривала со своими животными или птицами, ее голос становился похожим на голос маленького ребенка, и она лепетала какие-то ласковые бессмысленные слова. Если бы я услыхал этот лепет от кого-нибудь другого, я бы в душе повеселился, но мне и в голову не приходило смеяться над женщиной с такими страшными глазами.
Мы обошли всех зверей; одних леди Синтия кормила, других гладила, а если какое-нибудь животное казалось ей плохо ухоженным, она строго выговаривала слугам, сопровождавшим ее, а иногда даже била их.
Потом мы направились в роскошный особняк. Там, на затененной террасе, за накрытым столом сидел пожилой человек. Он встал, как только увидел леди Синтию. Человек был красивой благородной наружности, высокого роста, держался прямо. С первого взгляда было ясно, что он принадлежит к очень знатной и богатой семье и его всегдашним занятием было повелевать людьми. Однако перед леди Синтией он выглядел рабом. Человек этот был ее мужем.
Он поцеловал ей руку и подал маленькое кресло. Только после этого он осмелился вернуться на свое место и приняться за еду. О что это была за еда, друзья мои! Теплый белый хлеб, жирное молоко, сливочное масло, свежие яйца, изысканнейшие варенья, душистый мед, невиданные фрукты. Но леди Синтия пренебрегла этими дарами всемилостивейшего Аллаха. Она предпочла желтое питье, которое неверные именуют виски и которым они злоупотребляют, как сущие безумцы. Но те хоть ждут, когда день начнет клониться к вечеру. Леди Синтия, всю ночь вливавшая в себя виски, с раннего утра вновь принялась за него. Без сомнения, оно заменяло ей сон, которого она была лишена.
Выпив три порции, леди Синтия встала из-за стола. Поднялся и ее муж.
«Вы мне не нужны, — нетерпеливо бросила она ему. — Мне нужен Башир».
Мы вышли из дому и направились в сторону, противоположную зоопарку. Вскоре леди Синтия остановилась возле небольшого домика среди лужаек. На них были установлены качели, кольца, разные увлекательные игры — у меня просто глаза разбежались. Но леди Синтия не дала мне времени хорошенько все рассмотреть и повела внутрь. Да-а, скажу я вам, друзья мои: я очутился в жилище волшебников. На стенах были изображены сцены из сказок: драконы, духи, карлики, замки, кареты — все пестрело яркими и сочными красками. А на полу валялись искусно сделанные игрушки: автомобили, ездящие сами по себе, поезда, совсем как настоящие, катящиеся по рельсам, заводные куклы, двигающие руками, открывающие и закрывающие глаза, рычащие медведи. Но самой удивительной была обладательница всех этих вещей.
