Никос Казандзакис - Последнее искушение Христа
Он поднял крест, снова установил его у схватил молоток.
– А теперь… Вот теперь я изготовляю кресты и распинаю! – сказал юноша, пытаясь засмеяться снова.
Рыжебородый молчал. Ему было тяжело. Он распахнул дверь. Новое многогласое скопление людей показалось в конце улицы: старухи с растрепанными волосами, немощные старики, калеки, слепцы, прокаженные – все отребье Назарета, тяжело дыша, поднималось теперь вверх, тащилось на холм, где должно было происходить распятие. Установленный час приближался.
«Уже нужно идти, – подумал рыжебородый. – Нужно быть среди народа, чтобы броситься всем вместе, вырвать Зилота, и тогда станет ясно, Избавитель он или нет».
Но что-то сдерживало рыжебородого. Внезапно каким-то холодом повеяло над ним. Нет, тот, кто будет распят сегодня, все еще не Тот, кого вот уже столько веков ждет народ еврейский! Завтра! Завтра! Завтра! Сколько уже лет ты мучаешь нас, Боже Авраама! Завтра! Завтра! Завтра! Когда же, в конце концов?! Мы ведь люди и уже выбились из сил!!!
Его охватила ярость. Он злобно взглянул искоса на юношу, который, припав грудью к кресту, вколачивал в него гвозди.
«Неужто это и есть Он? – подумал с содроганием рыжебородый. – Неужто это Он? Распинатель… Извилисты, покрыты мраком пути Божьи… Неужто это – Он?»
За старухами и калеками молча шагали безучастные римские стражники. Со щитами, с копьями, в стальных шлемах. Они понукали человеческое стадо и презрительно, свысока взирали на скопление евреев.
Рыжебородый смотрел на них ненавидящим взглядом, кровь бурлила в его жилах. Он повернулся к юноше – так, словно тот был виновен в происходящем. Рыжебородый был уже не в силах видеть его. Он сжал кулаки и крикнул:
– Я ухожу. Поступай как знаешь, распинатель! Ты – трус, негодяй и предатель, как и твой брат глашатай! Но Бог обрушит на тебя свой огонь, как обрушил его некогда на твоего отца. Он испепелит тебя, это я говорю, запомни!
Глава 3
Юноша остался один. Он прислонился к кресту, вытер пот со лба. Ему не хватало воздуха, он задыхался. На какое-то мгновение мир стремительно завертелся вокруг, но затем снова остановился. Было слышно, как мать разводит огонь и торопится приготовить спозаранку еду, чтобы успеть пойти глянуть, как будет происходить распятие. Все соседки уже отправились туда. Отец все так же стонал, тщетно пытаясь пошевелить языком, и только гортань его, издававшая, неясные звуки, еще сохраняла признаки жизни. Улица снова опустела.
Юноша стоял, прислонившись к кресту, закрыв глаза и ни о чем не помышляя. Он слышал только биение собственного сердца.
Вдруг юноша встрепенулся от боли. Он снова почувствовал, как невидимый пернатый хищник глубоко вонзил когти ему в затылок.
«Снова… Он явился снова…» – прошептал юноша и задрожал.
Он чувствовал, как когти впиваются все глубже, дробят череп и касаются мозга. Он стиснул зубы, чтобы не закричать, чтобы не испугать снова мать, которая в таких случаях поднимала крик. Зажал голову между ладонями и крепко держал ее, словно боясь, как бы она не покинула его.
«Снова… Он явился снова…» – прошептал с дрожью юноша.
Впервые это случилось с ним, когда ему было всего двенадцать лет. Он сидел вместе со стариками в синагоге, слушая, как те, стеная и обливаясь потом, толкуют слово Божье, и вдруг почувствовал в верхней части головы легкий, тягучий зуд, очень нежный, как ласка. Он закрыл глаза. Какое блаженство! Что за мягкое крыло подхватило его и вознесло на седьмое небо, которое и есть истинный Рай? Из-за смеженных век и полуприкрытых губ изливалась безгранично счастливая, глубоко блаженная улыбка, томно ласкавшая плоть, а лицо его совершенно исчезло. Старики – заметили эту таинственную человеко-пожирающую улыбку и поняли, что отрок попался в когти Божьи. Они поднесли перст к устам и умолкли.
Шли годы. Он все ждал, ждал, но та нега больше не возвращалась. И вот однажды весной, на Пасху, – радость Божью, он отправился в селение своей матери в Кану, чтобы выбрать там себе жену. Мать постоянно допекала его, заставляя жениться. Ему было уже двадцать лет, щеки его покрыл густой, курчавый пушок, а кровь закипала, не давая ночью уснуть. И вот в пору цветущей юности мать настояла, чтобы он отправился в ее родное селение – в Кану – выбрать себе жену.
Он стоял с алой розой в руке и смотрел, как сельские девушки танцуют под большим новорасцветшим тополем. Смотрел, сравнивал, желал их всех, и сердце его все не решалось сделать выбор. Вдруг позади него послышался прерывистый смех – словно свежий источник, бьющий из утробы земной. Он обернулся. Прямо к нему шла во всем своем всеоружии – браслетах, кольцах, серьгах, красных сандалиях и с распущенными волосами – единственная дочь раввина, брата его отца.
Она шла словно корабль, распустивший паруса под попутным ветром. Магдалина.
Рассудок юноши дрогнул.
– Я желаю ее! Я желаю ее! – воскликнул юноша. – Я желаю ее!
Он уже было простер руку, чтобы вручить ей розу.
Но едва он простер руку, как десяток когтей сразу же вонзился в голову и пара крыльев яростно захлопала над ним, сильно стиснув виски. Юноша пронзительно закричал и упал лицом вниз с пеной на губах. Несчастная устыженная мать набросила ему на лицо свой платок, обняла его, подняла и увела прочь.
С той поры он стал пропащим. Пропащим в блужданиях по полям в ночи полнолуния и в сонном забытьи ночного спокойствия, но особенно часто – весной, когда мир покрывается цветением и благоухает. Всякий раз, когда он уже готов был вкусить радость, испытать самые обычные человеческие удовольствия – поесть, поспать, повеселиться в кругу друзей или, встретив на своем пути девушку, подумать: «Как она хороша!» – всякий раз десяток когтей сразу же вонзался в него и желание исчезало. Однако никогда еще эти когти не терзали его с такой яростью, как в тот день на рассвете. Втянув голову в плечи, лежал он, скорчившись, под верстаком. На долгое время мир утонул. Внутри себя он слышал только шум, а сверху его били наотмашь крылья.
Медленно, очень медленно когти ослабевали, разжимались, постепенно освобождая сначала мозг, затем череп и наконец затылок. Внезапно юноша почувствовал облегчение и сильную усталость. Он выполз из-под верстака, запустил руку в волосы и принялся торопливо ощупывать затылок. Ему казалось, что голова его разбита однако пальцы не обнаружили раны. Это успокоило его. Но, отняв руку от головы и взглянув на нее на свету, он пришел в ужас. С пальцев капала кровь.
– Бог разгневан… – пробормотал он. – Бог разгневан… Уже льется кровь.
Он поднял глаза вверх. Никого не было видно, но резкий запах животного стоял в воздухе. Он снова явился… Он повсюду – вокруг меня, у меня под ногами, у меня над головой… – испуганно подумал юноша.
Опустив голову, он ждал. Воздух был беззвучен и неподвижен. Ласковый, успокоительный свет играл на противоположной стене и на плетенном из камыша потолке. «Не буду раскрывать рта, – решил юноша, – не пророню ни звука. Может быть, Он сжалится надо мной и уйдет…»
Но, едва подумав так, он тут же раскрыл уста и жалобно заговорил:
– Зачем Ты проливаешь мою кровь? За что разгневался? Доколе будешь преследовать меня? Он умолк. Рот его был открыт, волосы на голове вздыблены, глаза полны испуга. Согнувшись, юноша прислушивался.
Вначале не было слышно ничего. Воздух не двигался. Тишина. И вдруг кто-то вверху над ним заговорил, а он напряженно слушал. Он весь обратился в слух и только время от времени резко встряхивал головой, словно говоря: «Нет! Нет! Нет!»
Наконец юноша тоже раскрыл уста. Теперь его голос уже не дрожал.
«Я не смогу! Я безграмотен, ленив, труслив, люблю хорошо поесть, выпить вина, посмеяться, я хочу жениться, иметь детей. Отпусти меня!» Юноша снова замолчал, прислушиваясь.
– Что Ты сказал? Говори громче, я не слышу! Он закрыл уши ладонями, чтобы как-то смягчить доносившийся сверху суровый голос. С сосредоточенным лицом, затаив дыхание, он слушал. Слушал и отвечал:
– Да, да, я боюсь… Встать и заговорить? Но что я могу сказать? И как я скажу это? Я не смогу – я ведь безграмотен! Что Ты сказал? Царство Небесное? Не нужно мне Царства Небесного. Я люблю землю, хочу жениться, хочу взять в жены Магдалину, хоть она и блудница. Это случилось по моей вине, поэтому я и спасу ее… Нет, не землю, не землю, а одну лишь Магдалину, и для меня этого достаточно! Говори тише, если хочешь, чтобы я Тебя слышал!
Приставив ладонь к глазам – мягкий свет, идущий из окошка в потолке, слепил его – он смотрел вверх, в потолок, и ожидал. Слушал, затаив дыхание. И пока он слушал, лицо его светилось радостью и счастьем, а тонко прочерченные губы шевелились. И вдруг он разразился смехом.
– Да, да, – бормотал он. – Ты понял правильно. Да, преднамеренно. Я делаю это преднамеренно. Чтобы Ты почувствовал ко мне отвращение. Ступай, поищи кого-нибудь другого, а я обрету избавление!
