Михаил Попов - Колыбель
Все время оглядывающийся младший путник и здесь, взобравшись на первый уступ, бросил взгляд на пересеченную местность. Легкий холодок побежал у него по спине. Все обозримые с этой высоты работники полей стояли разогнувшись и глядели, кто из–под руки, кто так, на них, на парочку карабкающихся в гору белых гостей.
— У меня ощущение, будто мы на глазах у хозяев лезем в их сервант, если не в сейф.
Товарищ инженер тоже оглянулся и кивнул:
— Н-да… Может быть, тут что–то ритуальное. На самую вершину не полезем. Обогнем вот по этому карнизу.
— Нам ведь просто нужно заглянуть на ту сторону, — охотно согласился с ним Денис.
— Смотри.
Они поднялись на очередной выступ и тут обнаружили, что ежевичник над ними посмеялся. Теперь им была видна тропинка из долины к «большому пальцу», она была замызгана, затоптана, как будто по ней много ходили люди с грязными ногами. Чтобы попасть на нее, пришлось бы спускаться обратно в долину, а белым гостям очень не терпелось осмотреться с какой–нибудь высоты, и они полезли дальше, к поджатому «мизинцу» каменной руки.
— Это они натоптали? — спросил Денис.
— А кто же еще?
Денис обернулся в сторону пахарей, грудь вздымалась, надо было успокоить дыхание.
— Зачем?
— Ритуал, наверно. Узнаем когда–нибудь. Сейчас главное — определить, где мы.
Первым, несмотря на свои пятьдесят без малого, вышел на площадку сухощавый, спортивный дядя Саша. Пыхтящий Денис отстал, потом догнал, именно он произнес, оглядевшись, слово, вокруг которого вертелись все их мысли сегодня:
— Остров!
Они довольно долго молчали. Это был не просто остров. Они сразу выяснили, что это еще и одинокий остров. Ни при каком всматривании не выявлялось ни в одном направлении ни полоски суши. Напарники молча прохаживались между жестких кустов местного карликового можжевельника. Смотрели вдаль, смотрели вниз. Если уместны образы в такой момент, то открытый ими остров был похож на половинку устричной раковины; они находились в том месте, где к створке крепится створка. Долина находилась в выемке. Дальний край долины был заставлен многочисленными, неодинаковой высоты холмами, ближе к скале плотность поселений падала. Чаще встречались рощи–фермы. А меж ними поля, поля… Ручьи, насколько можно было различить сквозь густую ежевичную пену у подножия, выливались из единого места в основании скалы. Самый большой ручей делил остров примерно пополам, другой — Холодный — делил пополам правую половину.
— Ты обратил внимание — за те полтора часа, что мы гуляем, ни одного самолета? А это курортные места!
— Заметил, только не хотелось произносить вслух.
Инженер, составив, видимо, достаточно полное представление о географии места, тут же перенаправил мысль на другой объект. Повернулся к телу скалы, пока аниматор продолжал изливать тоскливые взгляды на залитые солнцем глади, и похлопал ладонью по шершавой поверхности:
— Известняк.
— Лично вам?
— А?
— Пытаюсь разогнать отчаяние каламбуром.
— Отчаяние?
— А вам исследовательский пыл заменяет нервную систему?
— Нет. — Товарищ инженер переходил ладонями с одного выступа на другой, как будто читал текст, предназначенный для слепого.
Господин аниматор с трудом сдерживал раздражение.
— Может, уже скажете — что там внутри? В известняке.
— А почему ты решил, что там что–то есть?
— Да идите вы!..
2
— Как хотите, дядя Саша, что–то с ними не так.
— Что именно?
— Да все! — В голосе Дениса проступила нетерпеливая злость.
— Люди как люди, — как всегда, чуть флегматично и немного замедленно ответил товарищ инженер, характерным движением поглаживая вертикальные морщины на впалых щеках.
— А я чувствую — что–то не так. Какие–то они вроде как искусственные. В детстве мне казалось, что люди, которых я встречаю на улице, только для того и существуют, чтобы попасться мне навстречу, а когда заворачивают за угол, пропадают с моих глаз, тут же замирают и стоят как деревья. Смазка для глаз.
Они лежали в «своей» хижине, которую им неизвестно кто выделил, между ними располагалось на глиняном полу всегдашнее блюдо с угощением, которое неизвестно кто санкционировал.
— Я видел, как испражняется в кустах один здоровенный абориген — они функционируют, даже когда они не на глазах у нас. От них пахнет. И я видел, как женщины моются в ручье, то есть знают, что надо мыться.
— Мы вместе видели, дядя Саша. Я видел больше, вы быстро отвернулись.
— Я успел увидеть все, что мне было нужно.
— Мои интересы интереснее и дальше простираются.
— Только не надо пошлятинки.
— Не понимаю, о чем вы.
— Понимаешь. Они ведут себя как обычные люди.
— Ну какие обычные, какие, блин, обычные! Дикари так себя не ведут, дядя Саша.
— Можно подумать, ты регулярно попадаешь к дикарям. Твое мнение основано на читанных в детстве книжках, на «зачем аборигены съели Кука?» да еще на фольклорных ансамблях, что сидят на берегу в здешних отелях, ожидая, когда появится катер с туристами. Эти не похожи ни на книжных дикарей, ни на отельных, вот ты и нервничаешь.
— Вы хотите сказать, что вам тут ничего не кажется странным?! Здесь, кажется, нет ни змей, ни ядовитых пауков, отдельные комары, пара мошек. Цикады.
— К тому же мы здесь недолго, может оказаться, что какая–нибудь гадость еще найдется.
— Сам этот островок гадость!
— А потом, тут неподалеку есть острова с таким же здоровым климатом, я бывал. И ты бывал.
— Ну да, вы все про Бали. Бали, Убуд. У нас тут какая–то Убудь. Мы прибудь на Убудь. Какая барыня ни будь…
— Денис, я просил!
— Ладно–ладно. Хотя материться хочется непрерывно. Просто непрерывно хочется материться.
— Я прошу.
— Ладно, скажу не матерясь. Знаете, что мне у них не нравится? У них нет вождя! Проще говоря, нет власти. С кем договариваться?
— По–моему, они просто по–другому организованы. Живут как бы родами. В каждом таком хуторе есть что–то вроде вожака, или авторитета. Так, по крайней мере, мне кажется. Власть нужна, чтобы что–то делить–распределять. А здесь и еда дается сравнительно легко: по моим наблюдениям, должно быть как минимум четыре урожая в сезон. А то и больше. Тепло — вообще даром, поэтому роль власти и не так заметна. Во всем остальном — как у всех: старики, молодежь, дети. Правда, со стариками они носятся прямо как в Норвегии. Такое отношение к старикам — признак высокоцивилизованного общества. С детьми все и всегда тетешкаются, а вот старики…
— Падение нравственности начинается, когда культ предков заменяется культом потомков.
— Что это?
— Надо знать изречения своих идолов. Маркс.
— Я реалист, а не марксист.
— Хрен…
— Денис!
— Я про хрен редьки.
— Ты смотрел японский фильм «Легенда о Нараями»? Там стариков утаскивают в горы и оставляют умирать. Освобождается еда для подрастающего поколения.
— Бред!
— Эскимосы, я слышал, тоже отвозят стариков в тундру и скармливают песцам. По крайней мере, в голодный год. И это не зверство, а необходимость. Если заставить племя кормить стариков, пока они живут до естественного конца, то еды не хватит молодым охотникам. То есть, если навязать им наши европейские стандарты, все племя вымрет, а не только старики.
— Вы думаете, что сразили меня неразрешимым парадоксом? Не надо жить в тех местах, где приходится выкидывать дедушек и бабушек на мороз для собственного спасения! Мы, кстати, не в тундре. Здесь еды хватает, дядя Саша.
— Да. Мне даже кажется, что они не перетруждаются на своих полях. Этот злак сам прет из земли. Обтяпал, кротов погонял, да и все. Может, поэтому такие нравы.
— Понимаю, почему вам нравится этот островок, вам здесь не грозит лет через двадцать оказаться в тундре.
— Я предполагаю выбраться отсюда пораньше.
— Мы можем предполагать, а…
— Только не надо, эту тему мы договорились закрыть, если ты помнишь.
— Да, дядя Саша, помню. Но вы скажите мне — почему они молчат?
— А вот тут ты неправ. Пока ты валяешься в теньке…
— У меня депрессия! Реактивное состояние. Чем дальше, тем все больше я уверен: мы отсюда не выберемся. Нас не ищут, мы, видимо, в каком–то проклятом местечке, что на радары не попадает и самолеты над которым не летают.
— И что ты предлагаешь?
— Плот, лодку надо строить, но как? С одним ножичком?! Я думал, что мы с ними рано или поздно договоримся. Они нам помогут своими мотыгами. Свалим десяток деревьев. А они молчат, собаки! Как их построить?!
— Они понимают язык жестов.
— Сделайте им пару соответствующих жестов, дядя Саша.
— Что–то мне подсказывает — с ними все же надо сначала объясниться. Может, предложить что–то. Заинтересовать.
