Питер Ватердринкер - Кольцо Либмана
— Добрый день, — здоровался Карел. — С вами говорит ван Назарет. Я бы хотел на 25 декабря заказать стол. На тринадцать персон.
Ему отвечали «пожалуйста» и интересовались, на чье имя принять заказ.
— И. ван Назарет, — повторял Карел, глядя на всех по очереди и посверкивая передними зубами. — На тринадцать персон… ха, ха! — после чего с ликующим криком бросал трубку на рычаг.
В жизни у Карела был спорт, его любимые рыбки, коллекция марок и теперь вдобавок еще и компьютер. Он звал к себе в гости в ближайшее время, вернее, просто настаивал на этом. Этой ночью в благостном сне ему был голос. Какой же я был идиот, что согласился! Уже на следующий день я сидел у него в гостиной. Он спросил, как у меня дела, и я ответил, что хорошо. Затем он предложил кофе, и я опять сказал: «хорошо». После этого он начал про интернет.
— Это целый мир, — рассказывал он. — Захотел, к примеру, в парижский Лувр — пожалуйста, ты уже в Лувре в Париже. Вздумается что-нибудь узнать о золотых рыбках, стоит лишь напечатать «золотая рыбка», и все появится у тебя на экране: ее история, уход, различные сорта. Столько возможностей, что голова крэгом. А какое удовольствие я получаю по линии моих почтовых марок!
Весь в испарине, с дрожащими от возбуждения ноздрями он колошматил по клавиатуре компьютера. Прибор был установлен в нише, рядом с визгливым волнистым попугайчиком в клетке, и я вдруг подумал: «Пора сматываться. Как только допью кофе, сразу же смотаюсь».
— Итак, о чем бы ты хотел узнать?
Я взглянул на часы у себя на руке и спросил, во сколько отходят автобусы отсюда в 3*. Каждые полчаса или каждые пятнадцать минут?
— Что за чепуха? При таком потрясающем средстве связи у тебя как на ладони тайны всего земного шара, а ты канючишь про такую банальную вещь как автобус. Гражданская война в Испании; сведения об огнестрельном оружии; сахар; древние египтяне; сухая экзема; потливость ног; хищные птицы; рецепты тортов; теория электрического поля; Нантский эдикт. Ты можешь спросить, о чем пожелаешь.
— Жемчужная ракушка, — сказал я, — это слово вдруг выскочило откуда-то из глубин моей памяти.
— Окидоки, жемчужная ракушка, — хмыкнул Карел, — говоришь, значит, жемчужная ракушка? Ну ты и субчик…
И он принялся печатать.
— Итак, различают настоящий жемчуг, искусственный жемчуг и декоративный жемчуг. Безумно интересно. Никогда не знал. Слушай, вот: откуда берется жемчуг? Жемчуг растет особым образом в раковине жемчужницы. Ты слышишь, Либман? Вот она, твоя жемчужная ракушка!
— Инородный предмет, — продолжал зачитывать он, — например, песчинка, попадает внутрь жемчужной ракушки. Как бы это ни беспокоило моллюска, он не может вытеснить непрошеного гостя. Тогда срабатывает тонкий механизм, который позволяет моллюску защитить себя: он обволакивает соринку слоем перламутра. Слой за слоем до тех пор, пока… Эй, что это с тобой? Тебе, никак, плохо…?
Я больше не мог. Мерцание экрана так подействовало на мою сетчатку, что мои мозги стали потихоньку заворачиваться, точь-в-точь как спицы старомодного зонтика. Мне захотелось уйти, поскорее вернуться в свой роскошный курятник на море, но я опасался, что, как зонтик, окончательно захлопнусь на улице. («У вас странно скачет кровяное давление», — сказал мне врач за месяц до этого.) Я засмотрелся вдаль, на судоходный канал Лейдсеваарт за окном, в котором однажды чуть не утонул, катаясь по нему зимой на коньках. Когда это было? Сорок пять лет назад? А может быть, сорок?
— У тебя не будет еще кофе? — вымолвил я наконец. При этом у меня сильно кружилась голова.
— Кофе, кофе, есть ли кофе? — затараторил Карел… Он скрылся в кухне, и вскоре вернулся с дымящейся кружкой в руках, вновь уселся за компьютер и, сосредоточенно наморщив брови, громко спросил:
— Ну как?
Втянув голову в плечи, я сказал, что у меня аллергия на разного рода технику и приборы и что мне больше по душе природа.
— Но тогда это как раз то, что тебе нужно! Интернет — настоящий рай для любителей природы.
Кончики пальцев досрочно вышедшего на пенсию бухгалтера пробежались про клавиатуре и набрали слово «лебедь», после чего во всю ширь экрана нарисовался лебедь, с желтыми бусинками глаз и с голубыми крыльями.
— Я могу пустить его плавать, — сообщил сияющий, как наливное яблочко, Карел. — Вернее, в принципе могу, но у меня проблемы с памятью.
Он уже знал, на что потратит отпускные деньги: на дополнительную память. Электронный волшебный сундучок позволял не только играть в червы или в пинг-понг, или, к примеру, отправлять письма — с его помощью можно было также разыскивать людей. Да-да, сама сущность любви стояла на распутье, готовая раз и навсегда изменить свое лицо. Еще будучи студентом торгового училища, Карел много лет подряд (типичный знак его души) был влюблен в девочку по имени Иоланда. В тот день, когда он поставил у себя дома компьютер, он набрал на клавиатуре ее имя — и моментально вступил в контакт примерно с двадцатью Иоландами. «С одной из них в будущую субботу у меня свидание; когда часы пробьют три, мы встречаемся возле обезьяньей клетки в зоопарке».
— Ты это серьезно? — удивился я.
Карел удовлетворенно кивнул.
— Ну так, назови какое-нибудь имя.
Он застал меня врасплох, но что мог он знать о моей жене? Я пытался вспомнить, говорил ли я когда-нибудь о ней на работе. Будучи почти уверен, что нет, я решился.
— Эва, — сказал я, — когда-то я был влюблен в девочку по имени Эва.
— Окидоки, — обрадовался Карел и вновь принялся барабанить по клавиатуре.
(Боже мой, полное впечатление, что я никогда не уходил с работы). Появилась целая вереница Эв. Помню там были и Эва Онлайн и Эва Льюшн. Своей мышью Карел навел на Эва Форэва, после чего внутри у компьютера что-то недовольно заурчало. Экран заволокла трескучая метель из мелькающих точек, как это бывало раньше, давно, когда я порой засыпал на своем стуле перед телевизором после окончания последнего выпуска новостей. Вдруг весь экран заполнился яркими портретами девушек, они возникли из ниоткуда, словно игральные карты в руках у фокусника.
— Мы сейчас в России! — восторженно провозгласил Карел, навалившись грудной клеткой на клавиатуру. — Твоя Эва привела нас по сети в русский город Санкт-Петербург.
Мышью он моментально увеличивал или уменьшал снимки. Эта игра ему не надоедала, время от времени он бросал на меня полный гордости взгляд. Курносые носы, толстые губы, грубые бледные лица с пустыми глазами. Слишком густой грим. Нет, что ни говори, зрелище было не слишком привлекательным.
— Клевые киски, — сглотнул слюну Карел, — фруктовый блеск его лица заменило сияние хрустальной люстры в лучах солнца.
Он еще раз нажал кнопку мыши и (о, прирожденный хохмач!) сыграл со мной злую шутку: на экране появилась, снова юная, двадцатилетняя, в незнакомом мне платьице с вырезом уголком, моя родная и любимая Эва. Брови вразлет, пухлые губы, даже та самая родинка слева от носа. Откуда Блок откопал эту фотографию? Как этот снимок попал в его обывательские лапы?
— Откуда у тебя эта фотография? — закричал я, вскакивая и в дикой ярости хватая его за горло. — Выкладывай, Иисус из Назарета, откуда она у тебя? Черт возьми, кто тебе ее дал?
Я схватил пустую кофейную кружку и шарахнул ею несколько раз по птичьей клетке — лацканы моего пиджака сплошь покрылись перьями. Карел, побледнев, отпрянул и закричал. Мне жаль, что все так получилось; да-да, ужасно жаль, но как я мог знать тогда, что…
— Помогите! — завопил Карел.
Что было потом, я уже не помню.
Когда я очнулся на диване у себя в комнате на море, в мое дремлющее сознание стал медленно просачиваться голос: «Ну-ну, господин Либман, проглотите-ка вот это». Это была недотрога Лидия, которая каждую субботу, украв у меня газету «Фолкскрант», просматривала новые колонки вакансий, — я ведь всегда все замечаю. «Вот и умница, так мы снова успокоимся, славно успокоимся…»
«Успокоимся, — подумал я, — в могиле: в ней лежать всегда спокойно!»
6
Сегодня ночью я опять плохо спал; мне кажется, это потому, что я больше не принимаю свои лекарства. На этой неделе я спустил все коробочки, капсулы и порошки сквозь заржавленные решетки в петербургскую канализацию. Во сне я сидел в саду (раньше у нас в Хаарлеме был большой сад) и развлекался с белым одуванчиком. Тут вышел мой отец — в военной форме он казался свирепым и мощным. Брюки, заправленные в сапоги, пузырились как галифе у гусара.
— Йохан, — послышался с кухни голос моей матери. До меня донесся сладковатый запах куриного супа — стало быть, это была суббота. — Ребенок здесь ни при чем, оставь Янтье в покое.
Мой отец уселся рядом со мной, взял у меня из рук одуванчик и дунул — белые зонтики разлетелись в разные стороны.
