Пенелопа Лайвли - Жаркий сезон
Весна в этом году запоздала. В апреле была еще зима, земля коченела от холода. Медленно, неохотно по изгородям поползла зеленая дымка, терновник окутался белой изморозью цветков. А к концу месяца температура резко пошла вверх. Полина ловит себя на том, что уже не может вспомнить, как выглядит зимний пейзаж. Не может вызвать его в памяти так, как вызывает прежние воплощения Терезы. Казалось бы, отсюда следует вывод, что земля эфемернее человека, а это, очевидно, не так. Полина думает о ложной неизменности «Далей», об их сгинувших обитателях.
Она берется за письмо, и тут звонит телефон.
— Это я, — произносит Хью в трубке. — Мешаю?
— Мешай на здоровье. Я все равно отлыниваю от работы.
— Не надоело тебе еще в деревне?
— Здесь весна, — отвечает Полина. — Кукушки, цветы. Все такое.
— У нас то же самое. Сегодня я проезжал на автобусе мимо Грин-парка, там очень симпатично. Когда собираешься в Лондон?
— Наверное, скоро. Надо иногда заглядывать в квартиру. Только не говори, что соскучился.
— Конечно соскучился, — возмущается Хью. — Ты никогда раньше не удирала на все лето.
— У меня работы выше головы. Приезжай ты на денек-другой.
— Мм… может быть.
— Хью, — говорит она, — что с тобой? Ты закоренелый горожанин. Пугаешься, если на шаг сойдешь с асфальта. Итак… что происходит?
Хью Фоллет — букинист. Он большой и неуклюжий седеющий брюнет с круглым розовым лицом, в толстых очках, которые всегда хочется с него снять и хорошенько протереть. Полина привязана к нему больше, чем к кому-либо из своих знакомых.
У Хью есть магазин и свое дело. Еще у него есть дом в Хенли, где он живет с женою, Элейн. У нее что-то с головой — какая-то психическая болезнь, превратившая ее в инвалида. У этой болезни нет названия. Элейн не бывает на людях и не принимает гостей. Не может путешествовать. Она почти не выходит из дома, где живет, укрывшись в коконе своего невроза.
Если кто-нибудь заглядывает к Хью — что случается крайне редко, — Элейн уходит к себе в спальню. Она не берет телефонную трубку. Когда Хью нет дома, включен автоответчик.
Когда и как это началось, Полина не знает. Порой она гадает, какая душевная травма довела несчастную женщину до то такого состояния. Уж конечно, это не мог быть какой-то поступок Хью. Доброго, порядочного, мягкосердечного Хью. И он никогда не говорит про жену, хранит по ее поводу полнейшее и, возможно, красноречивое молчание. Довольно и того, что он не уходит от Элейн, не жалуется и будет терпеть до конца. Хью почти всегда ночует дома, а если уезжает, то обязательно звонит, оставляет сообщение на упрямо молчащем автоответчике. Раз в сто лет Элейн перезванивает, в чем Полина имела возможность убедиться, и у них происходит короткий разговор о практических мелочах: бойлер плохо работает, кто-то пытался дозвониться до Хью…
Некоторое время назад у Полины и Хью был роман. В какой-то момент казалось даже, что после стольких лет героической самоотверженности Хью все-таки уйдет от Элейн. Однако этого не случилось. Они оба удержались от решительного и, возможно, безответственного шага, а роман как-то сам собою сошел на нет. Это с самого начала был уютный, безбурный секс — Полине думалось, что такой, наверное, бывает супружеская близость у давно женатых пар. Для Хью, насколько она поняла, постель была не слишком важна, так что они по молчаливому согласию отказались от этой стороны отношений — спокойно и без всяких взаимных обид. Между ними сохранилась теплая дружба с легким оттенком чего-то большего. Общие знакомые наверняка считают их любовниками. Как-то Полина, мучимая угрызениями совести, спросила, что почувствовала бы Элейн, если бы узнала о его ночевках у нее в Лондоне или (реже) в «Далях». Хью ответил без всякого выражения: «Элейн это совершенно не интересует», — и в его словах Полине послышалась глубокая безысходность.
Впрочем, у Хью есть своя жизнь, состоящая из работы и отдыха. Его рабочая жизнь целиком отдана чрезвычайно узкоспециализированному магазину (который хочется по старинке называть книжной лавкой), отпугивающему случайных посетителей минималистской витриной (один-два избранных раритета) и интимной атмосферой (ковры, деревянные шкафы со стеклами). Вся работа Хью так или иначе связана с этой лавкой, хотя времени в ней он проводит немного: там заправляет его давнишняя помощница Марджери, которая одинаково хорошо умеет одним взглядом отшить тех, кто заглянул просто так, и приветить давнишних клиентов Хью — их она всех помнит в лицо. Подав такому посетителю кофе и новый каталог, она тихонько отходит к телефону и вызывает Хью из дома или из клуба.
Клиенты приезжают отовсюду. Коллекционеры, перекупщики. Американцы, немцы, японцы. Хью тоже довольно много разъезжает по книжным делам. О своих поездках не распространяется, просто исчезает на время. Со временем Полина узнает, что он летал в Лос-Анджелес или на пару дней заскочил во Франкфурт. Раз или два она отвозила его в Хитроу. В заношенном плаще, с потертым старым портфелем, Хью вовсе не похож на серьезного бизнесмена. Из этого портфеля он иногда достает первоиздание Джойса или том Шекспира, выпущенный в тридцатых издательством «Нонсач пресс» тиражом в полторы тысячи экземпляров. Как-то вытащил завернутый в газету томик эротики восемнадцатого века с изящными картинками, на которых были изображены пары в немыслимых позах. Не совсем его область, смущенно объяснил Хью, но попалось на глаза, а он знает, кому это пристроить. Полина отметила роскошный переплет и великолепный гравированный фронтиспис.
— О да, — ответил Хью, — любители клубнички всегда предпочитали красивые книги.
Полина сильно огорчилась бы, если бы узнала, что у Хью есть женщина, хотя первая бы признала, что это нелепое собственническое чувство. Впрочем, скорее всего, у него никого нет. Полине хорошо известна его размеренная жизнь: обеды в клубах, поездки на провинциальные аукционы, встречи с клиентами. Разумеется, в Америке или во Франции может происходить все что угодно — в конце концов, он ничем ей не обязан. Как и она ему. Они дорожат друг другом, но еще больше дорожат своей независимостью, которой окружили себя, словно крепостной стеной.
— На прошлой неделе я был в Париже, — говорит Хью. — Нашел новое местечко, где замечательно кормят.
Он подробно рассказывает о двух ленчах и одном обеде. Полина терпеливо слушает. Она никогда не понимала гурманских наклонностей Хью. Иногда ей кажется, что он ищет в еде утешения, компенсации за то, чего недополучил в жизни. А может, изысканная кухня вызывает у него те же чувства, что и полиграфическое искусство. И его рассказы о съеденном не утомляют, в них есть даже что-то заразительное. Полина любит обедать с ним в хорошем ресторане, хотя и понимает, что не может разделить все тонкости ценительства, и Хью это известно.
— Сходил на замечательную выставку русских икон. Тебе бы понравилось.
— Не сомневаюсь. У нас тут только сельские ярмарки и распродажи из машин. Боюсь, мне предстоит все лето кататься по старым поместьям — Морис собирает материал для своей книги о туризме.
— Приезжай на выходные. Я попробую добыть билеты на «Парсифаля» в Национальную оперу.
— Мм… может быть, чуть позже. Я тут пока так хорошо акклиматизировалась.
— Вот что, дорогая. Если ты вздумала окончательно похоронить себя в глуши, я ничего поделать не могу. Придется как-нибудь заехать и вытащить тебя в приличный ресторан.
Полина смеется. Она слышит на заднем плане голос Марджери. Значит, Хью у себя в кабинете при магазинчике.
— Мне надо будет сейчас отойти, — говорит Хью.
Они болтают еще минуты две, потом она вешает трубку.
Хью был бы хорошим отцом, но у них с Элейн детей нет. Иногда, когда речь заходит о детях, Полина видит у него на лице странное выражение. Он любит молодежь, всегда интересуется, как дела у Терезы.
Без сомнения, Хью был бы Терезе хорошим отцом.
Первые годы после того, как они с Гарри расстались, Тереза время от времени спрашивала:
— А папа вернется?
— Нет, — отвечала Полина. — Боюсь, что нет.
И детское личико дочери грустнело.
Тереза давно перестала ждать отцовского возвращения, однако сохранила ту же опасную веру в лучшее. Она сама бесхитростна и никому не желает зла, поэтому ждет того же от других, а сталкиваясь с подлостью, только удивляется. Опыт ничему ее не учит. Ей по-прежнему невдомек, как можно поступать дурно. Она не видит рифы, когда они внезапно проступают из тьмы.
Тереза всегда плыла по течению. В детстве она двигалась как во сне, проживая день за днем в некоем подобии зачарованного транса. Полина изо всех сил пыталась ее расшевелить, настроить на более решительный лад. По контрасту с ней одноклассники Терезы выглядели целеустремленными и активными: они пробивались в университеты, осаждали рекрутинговые агентства. Тереза сказала, что хочет учиться в художественном колледже.
