Марина Юденич - Сент-Женевьев-де-Буа

Знакомы ли мы! — пьяный Стива говорил громко и возбужденно. Но она слишком хорошо знала брата, чтобы поверить ему Совершенно определено — Стива врал Возможно, когда-нибудь, мельком, он и видел таинственного поэта, но уж точно не был с ним приятелем и тем более другом Однако от того, что Стива так просто и в обычной своей развязной манере говорил об этом человеке, несколько успокоило ее, волнение улеглось и ей теперь было всего лишь любопытно взглянуть на того, о ком говорил последнее время так много и так странно. Сейчас она не была пьяна — опьянение выпитым в большом количестве шампанским прошло вместе с лихорадочным радостным возбуждением, теперь ее охватывала вязкая сонливость, голова все более тяжелела и готова была вот-вот разболеться всерьез и она хорошо знала, что выйти из этого состояния сможет только одним способом — вдохнув солидную порцию кокаина — тогда прояснится сознание, ее посетят самые фантастические идеи, все как одна радужные и воздушные как чистый снег летящий из прозрачной синевы морозом схваченных небес, тело станет легким, гибким, звонким и потребует неистовых ласк, которые она наверняка обретет этой сумасшедшей пьяной новогодней ночью Но за этим, точно надо было ехать на Васильевский — мысли о Вороне отступили у нее на второй план Авто, отчаянно сигналя звонким фальшивым клаксоном и рискованно виляя корпусом на поворотах, неслось по ночному городу, безмолвному и, казалось безразличному ко всему, что происходило нынешней ночью в его каменных лабиринтах.

— Что, говоришь, здесь было?

— Сначала психушка, а до нее — монастырь, а потом опять хотели монастырь, но денег не нашли Теперь — пустует, уже года два, может и побольше Хорошее место, Мага, дело говорю — Повтори еще раз, но так, чтобы понятно было всем Кто из нас не русский, я что-то не пойму, ты, Граф, или — я? Ты что-нибудь понял, Аха?

— Был монастырь, из-за горы и нынче видит пешеход столпы обрушенных ворот…

— Это что такое?

— Это не что, Мага, а кто Это Лермонтов, великий русский поэт Ты в школе учился?

— Учился, не умничай, литератор Так что здесь было? Кто-нибудь из вас будет говорить?

— Только не бей, Мага, только не бей, я все скажу, — тот кого назвали Графом изобразил крайний испуг, замахал даже руками и сам тут же громко засмеялся своей шутке Однако шутки его оба спутника не оценили. Тот кого звали Магой, высокий широкоплечий чеченец, смуглый с яркими зелеными глазами был красив, какой-то свирепой красотой то ли истинного сына гор из какой-нибудь исторической драмы, то ли героя второго плана из современного боевика Он не был старшим среди них ни по возрасту ни по рангу, но привычка принимать ответственные решения в необходимый момент, выработанная и отшлифованная всей прошлой его биографией давала себя знать и он невольно переходил на командный тон, не встречая, впрочем, особого противления со стороны компаньонов Тот кого назвал он Графом возражать бы просто не посмел На самом деле, он был мелким довольно бандитом, каковым, впрочем, считал и объявлял себя сам. Вероятнее всего, истинные бандиты считали его не более чем средней руки жуликом, всегда готовым подсобить в их преступном труде, если помощь не была сопряжена с большой опасностью или серьезным сроком Он имел за плечами несколько лет проведенных в заключении за разные не очень серьезные преступления и сейчас промышлял тем же Разумеется, не был он и графом, кличка прилипла к нему, как водится, из — за фамилии и относительно недавно Звали его Василием Орловым и представляясь как-то приехавшему что-то покупать или продавать в те места довольно крупному столичному предпринимателю, он вдруг совершенно не похоже на себя, с достоинством коротко произнес — Орлов Предприниматель был к тому моменту в сильном подпитии, но отреагировал адекватно и моментально: "Граф? " Принимающая сторона, имеющая в инвестициях предпринимателя сильную нужду с готовностью разразилась дружным хохотом Впрочем, шутка, похоже, действительно удалась, потому что и после отъезда гостя никто Ваську-Орленка иначе, чем Графом не называл Он был доволен Третий был в их компании действительно старшим, принятие решений было в его компетенцией, но он был человеком творческим В прошлой, довоенной своей жизни, действительно писал стихи и философские эссе, образование получил в престижном московском институте Война сильно изменила его, но и теперь он мог позволить себе роскошь не следить за соблюдением формальностей и легко уступив видимую часть руководства операцией отстранено цитировать Лермонтова, которого на самом деле любил Никто из двоих чеченцев не засмеялся шутке Графа, хотя причина тому была у каждого своя. Для Маги это была несмешная шутка — потому что он был убежден и имел многократную возможность проверить это убеждение на деле — бить человека дело вполне серьезное, чему же тут смеяться? Ахмет Графа просто предпочитал не замечать, тот был отвратителен ему своей трусостью, которая постоянно и очевидно для всех боролась с жадностью, и наоборот Но он был местным — обоим до поры приходилось его терпеть Впрочем требовалось от него да и от них на сей раз немного — необходимо было найти подходящее место для промежуточной базы основного отряда в непосредственной близости с границей Ичкерии, но на территории России Готовилась крупная и очень серьезная операция с прорывом на российскую территорию, проведением мощных террористических актов и захватом в плен целого ряда известных весьма персон Джип Графа Орлова был настолько приметен и известен в области каждому бандиту и милиционеру, что лучшей машины для передвижения было не найти, кроме того он родился в этих краях, именно этих, ныне приграничных и знал их отменно. Сейчас он привез их к непонятному строению, вернее целой системе ветхих построек обнесенных сильно разрушенной, просто не существующей в некоторых местах стеной, совершенно одиноким в раскаленной пыльной, раскинувшейся от края до края, так по меньшей мере казалось, стоило отъехать от околицы ближайшей станицы, степи Причем, когда это самое « от края до края» возникало в голове, то имелось в виду, ни много, ни мало, а именно от края до края мира Мысль эта, естественно, посетила Ахмета, более на такие философские осмысления никто из троих способен не был Он же степь не любил, она рождала в нем глухую, как ноющая зубная боль, тоску и ощущение собственной мизерности в огромном чужом, не приемлющем его мире Он начинал казаться себе сухой травинкой, выдернутой с корнем из земли или того меньше — крохотной частицей раскаленной почвы, которую горячие порывы ветра гонят прочь, как чуждое инородное этой земле тело То же ощущение захлестывало его и в больших городах, особенно в Москве, куда приехал он семнадцатилетним мальчиком, любимцем своей семьи, своего рода и своего маленького горного селения Там он был самым умным, всем на удивление образованным и романтичным, но никто не смеялся над ним из-за этого. В нем, как-то сразу, и все, начиная от патриархов рода и заканчивая сверстниками, превыше всего вообще-то почитающими физическую силу и жесткость в умении постоять за себя, признали талант художника, которым вскоре будут все они гордиться непременно С тем и приехал он в Москву, чтобы впервые отхлебнуть из горькой чаши неприятия, непонимания и безразличия к человеку буквально на уровне жизни или смерти Он был уверен, случилось ему вдруг распластаться на рельсах метро под колесами рвущегося в бесконечную бездну тоннеля поезда, вечная толпа на платформе лишь всколыхнется на несколько минут — ровно на столько, сколько потребуется сноровистым рабочим или милиционерам, чтобы убрать растерзанное тело с ее глаз, и снова увлеченно уткнется в свое неизменное чтиво, причем в ту пору это мог быть и Борхес, и Кастанеда Тогда — то и почувствовал он себя впервые мелкой частицей чего-то недостойного даже внимания людского, что гонит ветер по серому, часто мокрому и всегда грязному асфальту московских улиц Но там было еще и другое, более страшное и унизительное для него — все дело было в том, что Москву-то он любил, любил безумно, и это был настоящая неразделенная любовь со всеми полагающимися ей муками — страстью, ревностью, желанием владеть безраздельно, жгучим стремлением сломить, поставить на колени и одновременно вознести до небес Эта рана не заживала никогда Здесь было легче — степь не вызывала в нем никаких чувств, кроме одного — тупой тяжелой тоски Итак, это был заброшенный монастырь Графу Орлову пришлось объяснять все еще раз, пока не понял Мага — монастырь, причем женский существовал в этом месте до революции Впрочем, тогда это были отнюдь не развалины, вокруг на изрядном правда расстоянии, но не для привыкших к степным просторам казачьих коней, располагались богатые казачьи станицы — монахини ни в чем не знали нужды, правда и сами трудились не покладая рук, во многих домах до сих пор берегут сплетенные монахинями удивительной красоты тончайшие кружевные скатерти, салфетки и покрывала, искусно вышитые шелком занавески и сорочки, уникальной ручной работы украшения, крохотные сумочки, кисеты для табака и целые картины-панно из бисера — все творения рук монашеских С приходом большевиков все это закончилось разом. Причем именно этот монастырь разоряли комиссары как-то особенно жестоко и кроваво. Не многим сестрам удалось унести ноги после страшного большевистского погрома, многие нашли свою смерть тут же на монастырском дворе, порубанные лихими буденовцами и чекистами, некоторые как гласит молва сгорели заживо, потому что закончив свое кровавое дело, красные воины монастырские строения подожгли и адский воистину огонь долго бушевал в них, раздуваемый горячими степными ветрами, пока не выжег все дотла, оставив только обугленные кирпичные стены, да ненужную теперь каменную ограду.