Олег Верещагин - Мы живём на границе
Глеб сдернул пятнистую майку, скинул камуфляжные штаны, стянул спортивные трусы и, бегом влетев в реку, чтобы поменьше общаться с комарами, бухнул не глубину…
…Человек, проснувшийся от шума и плеска, уже минуту, не меньше, наблюдал из кустов метрах в десяти вверх по течению за тем, как один русский мальчишка, негромко, но эмоционально ухая, плещется в реке, а второй, стоя у берега, тщательно умывается. Пальцы человека стискивали рукоятку большого американского ножа. Он бы добросил его до того щенка, на берегу, но этот, в реке… Как и все жители его мест, человек не умел плавать и остро жалел, что у него нет бесшумного пистолета. А с другой стороны – благословлял Аллаха за то, что не взял такое оружие. Он бы не удержался, но тут не запуганная и равнодушная средняя полоса России, где можно не стесняться. Если пропадут двое казачьих щенков, то через полсуток его будет искать не ленивая и продажная милиция, а сотни обозленных местных жителей с оружием. А если (не если, а – когда) поймают – просто убьют. Человек не боялся смерти. Но погибать сейчас – значило совершить глупость. Он подался назад – и бесшумно исчез в зарослях…
…– Неси полотенце, ты чего?! – Глеб присел на мелководье, отгоняя от лица и плеч комарье. – Э, Сергей, ты чего?
– Ничего, – Сергей сморгнул, отвел взгляд от кустов на противоположном, совсем близком, берегу. – Показалось… Я сейчас принесу…
…Дорога через поля так и подмывала пуститься галопом, что Мирослав и Володька несколько раз и проделывали. Глеб орал на них, потом вытянул Серба сложенной нагайкой между лопаток, тот не остался в долгу и ожег своей круп жеребца Глеба – тот с полминуты не мог с ним справиться.
– А мы что, не обратно едем? – спросил Сергей, принимая от Петьки четвертушку шоколадки. Тот прищурился:
– А ты откуда знаешь?
– А по солнцу, – Сергей задрал нос. – Как ехали на запад, так и едем.
– Обратно после полудня повернем, – сказал Петька. – Увидишь, от Каменной Бабы.
– От какой бабы? – не понял Сергей. Петька махнул рукой с висящей на запястье нагайкой:
– Ну, памятник такой. Скифский или еще чей, я хрен его знает.
– Скифский, – подтвердил Глеб. – Только ты его, Сергей, сейчас не увидишь… Мы к Вану завернем, потом обратно.
– А Ван кто такой? – поинтересовался Сергей. Глеб зевнул:
– А… Кореец. Ван-кто-то там. Тут все земли вообще-то станичные считаются но у нас народу мало, ну и арендуют землю иногородние. Он помидоры выращивает. Скиба просил, чтобы мы ему насчет столовой записку передали… Ты слушай, – Глеб почесал нос. – Давай мы тебя как-то поудобней называть будем.
– В смысле? – не понял Сергей. Глеб засмеялся:
– Ну! Я – Глебыч, Мирослав вон – Серб, Петька – Сухов, потому что на Петруху не похож, Володька – Джигит… Давай тебя хоть Серым звать будем, хоть у нас их уже трое!
– Лучше Бокс, – сказал Сергей и сам удивленно моргнул глазами вместе с остальными.
– Почему Бокс? – удивился вслух Мирослав. Сергей пожал плечами:
– Я… не знаю. Вырвалось…
…Плантация Вана оказалась здоровенной – как хорошее поле, в дальнем конце которого виднелся хороший дом с пристройками в окружении небольшой рощицы. Среди кустов с еще только начавшими краснеть завязями возились полдюжины пропитых личностей – нанятые корейцем за харч и одежду на лето бомжи из Буденновска и еще каких-то городов. На мальчишек они внимания не обратили.
– Мы с тобой? – спросил Мирослав, придерживая коня. Глеб отмахнулся:
– Да зачем толпой? Тут тропинка узкая, потопчем… Я один. Держи повод, Серб, – он ловко перебросил ремни другу, с шиком соскочил наземь, поправил кубанку и зашагал через поле к домам по натоптанной тропе, помахивая нагайкой – то в воздухе, то твердо пристукивая по голенищу сапога.
Идти было далеко, Глеб взмок, упрятал кубанку за ремень и мечтал о том, как он сейчас попьет воды из колодца, устроенного корейцем в старой артезианской скважине. Тень деревьев приближалась, но там было безлюдно. Ван жил один, без семьи – то ли ее вообще не было, то ли дожидалась хозяина в Корее… Кто его знает?
Оставалось сделать еще десяток шагов, когда кореец материализовался – с улыбкой, легко одетый, в сандалиях, излучающий гостеприимство. Он говорил по-русски с неизбежным легким акцентом, но почти незаметным и не делавшим его речь смешным, как это часто бывает.
– А, Глебыч заехал! Пить хочешь? Тебе чего – воды, квасу… – он хитро подмигнул, – …пива?
– Воды налейте, пожалуйста, – Глеб достал из кармана листок блокнота. – Вот, господин войсковой старшина просил вам передать.
– Конечно, конечно, – Ван просмотрел бумажку, кивнул: – Скажи – все сделаем, быстро сделаем… Пошли, попьешь, пошли в дом, там прохладно, – и он первым поспешил к высокому крыльцу.
Глеб зашагал следом – но сделал всего десяток шагов, повернувшись к сараю, на двери которого висел замок – она как раз содрогнулась от удара изнутри, что-то неразборчиво прокричал человек.
– Это кто? – Глеб споткнулся. – Кто там у вас?
– А, там? – Ван тоже остановился, повернулся.- Рабочий. Напился вчера ночью и буянит, едва скрутили… Пошли в дом, пошли.
– А, – Глеб сделал еще шаг – и снова остановился – в дверь нанесли второй удар, и сорванный мальчишеский голос закричал уже отчетливо:
– Кто там?! По-мо-ги-те!!!
– Рабочий? – Глеб не двигался с места. В дверь били еще и еще. Ван пожал плечами:
– Да мальчишка, бомжонок тоже… Мало того, что пьет, еще и вороватый, спасу нет… Пош…
– Погоди-ка, – Глеб мотнул головой в сторону сарая. – Ну-ка откройте… пожалуйста.
– Да зачем, Глебыч? – Ван скривился. – Он еще не проспался, сам слышишь, сейчас, не дай бог, какую доску подхватит, тогда…
– Откройте, – приказал Глеб. Ван помедлил, вздохнул, пожал плечами:
– Ну сейчас. Ключ принесу, – и поспешно исчез в доме.
Глеб, не очень спеша, подошел к сараю. Удары прекратились, но через дверь слышалось дыхание.
– Ты кто? – спросил Глеб. Но ответа не получил. Из дома истошно закричал кореец:
– Сорвался, ай-я, сорвался, спасите!
Обернувшись, Глеб увидел только одно – по тропинке на него молчаливой белой молнией несся угловатый, словно собранный из детского конструктора, большеголовый пес, в пасти которого, казалось, ничего нет, кроме сотни зубов.
Это был бультерьер.
Глеб никогда раньше не видел у Вана собак, а теперь понял – глупо, конечно, какая плантация без собаки? Бультерьер – тупая злобная тварь… Молнией промелькнули в голове все истории о вырванных животах, перегрызенных в муку костях, откушенных головах… Но это были мысли, а не действия. А сделал Глеб только одно.
Бультерьеры почти не чувствуют боли. Но Глеб и не сделал ему больно, он просто убил похожего на спятившего робота пса одним ударом нагайки в лоб.
И только после этого ощутил, как подкашиваются и дрожат ноги.
Он любил собак. Но лежащую возле его сапог помесь крысы и крокодила невозможно было воспринимать, как собаку, друга и защитника. В псе было столько же общего с овчаркой или сенбернаром, как у маньяка-убийцы с человеком. Поэтому Глеб просто перешагнул через труп с протекшей через оскаленные зубы кровью и пошел к дому, играя нагайкой и переводя дух. Про себя. Незаметно.
Ван еле сползал с крыльца, придерживаясь одной рукой за перила, а другой прижимая сердце. В этой руке был ключ.
– Сорвался… – простонал кореец. – Как ты его… это вот везение… я уж думал…
Глеб взглянул в его узкие глаза и, уловив хвостик страха, прижал его каблуком…
…Ван судорожно мыкнул и медленно перевел взгляд на руку – ту, что лежала на перилах. В миллиметре от пальцев лиственничный брус был перерублен на четверть длины ударом нагайки.
– Вырвалась, – сказал Глеб. – Неудачно, а если б по руке? Пойдемте, покажете, какой там у вас малолетний преступник… Пойдемте, пойдемте… а то ведь опять вырвется, не дай Господин Ван, вам не рассказывали, как наши прадеды германских кирасир нагайкой наповал убивали, с одного удара? Тюк по каске – и лапти врозь…
Нехотя, косясь на Глеба, кореец открыл сарай – тяжело лязгнул выпущенный им из рук пробой. В небольшом помещении, почти сплошь заставленном какими-то инструментами, в неудобной позе лежал на полу мальчишка лет 12,загорелый дочерна, здорово грязный, одетый только в вылинявшие шорты, с копной растрепанных светло-русых волос. Он приподнялся на локте – и Глеб понял, что руки у него скованы за спиной в запястьях, а другой цепью – притянуты к так же закованным ниже щиколотки ногам. Из-под колец цепей сочилась кровь, на острие какой-то бороны висел мокрый, разлохмаченный тюк кляпа. Глаза у пацана были сумасшедшие.
– Буянил… – Ван улыбнулся, – я же говорю… вот и пришлось…
– Влет он все! – отчаянно и напропалую закричал мальчишка, катаясь по полу.
