Джеймс Чейз - Зарубежный детектив (1989)
— Выясним. Когда пришел… ушел…
— Прибыл после девяти, перед самым появлением Залеской. А ушел почти сразу после ее прихода, не прошло и пяти минут. Сразу направился домой, то есть в замок, залез в постель, немного почитал, потом уснул. Утверждает, что ничего не знает.
— Что делает в замке? Живет здесь?
— Только в настоящее время. А вообще проживает в Праге у разведенного отца и его подруги. В замке проводится инвентаризация. Не хочу снова поучать тебя, но это что-то среднее между ревизией и оформлением документации. На каждый предмет заводится карточка, куда заносятся все известные данные и приклеивается фотография. Фотографирует весь этот хлам Бенеш.
— Значит, инвентаризация. А я думал, здесь готовят какую-то выставку.
— И это тоже. Поэтому здесь столько народу. Инвентаризацией руководит некая Альтманова, фотографирует Бенеш, перекладывает барахло Беранек. Помогала им и Залеска, потому что была крупным специалистом. Стоило ей бросить взгляд, и она уже знала, что, к примеру, вон тот разрисованный стеклянный кубок — семнадцатого века. Поэтому их институт разрешил ей доступ в Хранилище, хотя она и не из отдела инвентаризации. Кроме того, Залеска была душой готовящейся выставки старого европейского искусства, хотя руководитель подготовки экспозиции — Рудольф Гакл. В институте он возглавляет маленький отдел выставок и пропаганды. Залеска была его подчиненной. Выставкой занимается также архитектор Карел Яначек, сорока лет. Ну и наконец, есть здесь еще девочка на побегушках, девятнадцатилетняя куколка Ленка Лудвикова. Постоянный экскурсовод.
— А все другие что, какие-то непостоянные?
— Сезонные. Их принимают только на лето. А эта — сотрудница института и круглый год живет в замке. Постоянное место жительства… наверное, есть у нее где-нибудь мама или папа. Гакл, Альтманова, Яначек и Лудвикова утверждают, что вечером и ночью были в своих комнатах.
— Рудольф Гакл… Это имя мне где-то встречалось.
— А мне нет. Видно, согрешил, когда я еще сидел за партой. Хотя он еще далеко не старый. Тридцать лет. Мужчина в самом соку.
— Я не о том. Знаю его фамилию потому, что он что-то написал… что-то интересное… Проклятый склероз! Седлницкого я сразу вспомнил. Недавно была его выставка в Праге, привлекла к себе внимание.
— А мое внимание привлекла Альтманова. Эмила. Одного возраста с Залеской. Вместе учились, остались подругами после института. Полтора года вместе жили в Праге. Эмила переехала к Марии из какого-то отдаленного полуразрушенного замка, который, наверное, уже рухнул. Другого жилья у нее нет, поэтому не удивлюсь, если она по наследству станет хозяйкой квартиры первой категории…
— Что ты мелешь, — не понял капитан и вдруг начал хлопать себя по бокам. — Черт возьми, я сижу на муравейнике!
— Это чепуха, у них здесь всего лишь тропа. Так вот, в последнее время верные подружки здорово между собой ругались, и Залеска даже выгоняла Альтманову из квартиры. Сказала мне об этом Лудвикова, а точнее, успела сообщить между всхлипываниями, потому что беспрерывно ревет.
— Что тебя очень тронуло.
— Это не мой тип. И вообще здесь нет женщин…
Их разговор прервал скрип дверцы. Оба оглянулись. Появилось растерянное лицо ротного Коубы:
— Я ей говорил, — он откашлялся, — что никто не смеет вам мешать…
Но мимо него на верхнюю ступеньку лестницы уже проскользнула молодая женщина. Янда с Коваржем встали.
— Я — Альтманова, — сообщила она им. — И пришла спросить: quousque tandem? До каких же пор? Я имею в виду нашу изоляцию. Понимаете, все проголодались, нервы — как струны, и вообще… Вам это не пойдет на пользу.
Оба внимательно посмотрели на женщину. Коварж сравнил ее с типичным капитаном женской футбольной команды, которая где-то нюхнула классического образования и при любом удобном случае выставляет это напоказ. Зато Янде она поправилась. Сам довольно высокий и крепкий, он всегда был равнодушен к хрупким созданиям. К сожалению, напомнил он себе, женщины, подобные этой, легко могут манипулировать тяжелым предметом с полуострой гранью…
— Вы совершенно правы, — кивнул Янда. — Сейчас все организуем. А вы подождите меня здесь, мне необходимо с вами поговорить.
Оп прошел с поручиком во двор. Эмила осталась ждать. Ей казалось, что время ползет неимоверно медленно, еще медленнее, чем в конференц-зале. Она начала прохаживаться, со злобой отшвыривая попадавшиеся под ноги голыши и неприязненно поглядывая на ротного Коубу, который терпеливо стоял на ступеньках с таким видом, будто ничто его не касается.
Наконец появился Янда. Извинился за долгое отсутствие и послал Коубу к Коваржу.
— Пойдемте, пани Альтманова, — улыбнулся он ей, — если не боитесь муравьиных троп, можем сесть на ступеньки и поговорить.
— Допрос? — спросила она хмуро, садясь рядом с капитаном на ступеньку и теребя в руках носовой платок.
— Ну что вы, ведь вы же все рассказали поручику Коваржу. Завтра нужно будет только повторить, чтобы занести в протокол, понимаете? Возможно, вспомните что-то еще, сегодня вы очень взволнованы… Я же хочу расспросить вас как специалиста совсем о другом. Но пока не забыл: после того, как поговорим, съездите с Петром Коваржем в Прагу и окажете ему одну любезность — покажете квартиру умершей, которая… хм… является ведь и вашей.
— Вы хорошо информированы, — заметила она язвительно, а про себя чисто по-женски подумала: «Хорошо, что перед поездкой сюда мы с Марией убрались в квартире».
— Поручик и двое или трое его коллег вас не задержат надолго, — успокаивающе добавил Янда.
— Понимаю и подчиняюсь необходимости, — кивнула Эмила. — Полиция еще никогда не выворачивала наизнанку мою квартиру. Но человек должен испытать все. Для чего я вам нужна как специалист?
— Чтобы вы растолковали мне, что это за художественные произведения, — указал он на странные скульптуры. — Вначале они меня немного испугали, мой подчиненный даже опасался, как бы я не заболел на нервной почве.
— Поначалу они потрясают каждого. Мимо них равнодушно не пройдешь, правда? — Лицо ее немного проявилось. — Они действительно вас интересуют?
— Можете, конечно, подумать, что я хвастаю или пытаюсь произвести на вас впечатление, что считаю почти невозможным, но я действительно интересуюсь изобразительным искусством. Иногда хожу на выставки, что-то смотрю, читаю. Я видел выставку папа Седлницкого и жду — не дождусь, когда, как вы говорите, выверну наизнанку его квартиру и обнаружу новые полотна… Знаете, я хорошо помню сравнительно недавнюю моду на поп-арт, но такое искусство, наверное, еще никто не выдумывал.
Эмила кивала и с гордостью глядела на кикимор.
— Так расскажите, кто и когда их создал и зачем. В общем-то, мне понятно, почему вы их с таким благоговением сохраняете. Ведь это уникальные творения.
— История их такова… — Эмила похлопала себя по карманам вельветовых брюк.
— Курите? — догадался Янда и предложил ей сигарету.
— Благодарю. — Она наклонилась к огоньку зажигалки.
— А теперь рассказывайте.
— О создателе этих скульптур известно, — начала Эмила, — что звали его Матес. Мы, правда, не знаем, имя это или фамилия. В молодости был вором, даже грабителем — это уже ваша область, пан капитан. Только в те времена с такими не нянчились и сажали надолго, а не на два-три года, как сейчас.
— Ошибаетесь… — начал было Янда, но Эмила махнула рукой и продолжила рассказ.
— В общем, вышел он из тюрьмы уже в зрелом возрасте. Даже в перезревшем. Что дальше? О таких несчастных во все времена заботились разные благотворительные организации. Так было и в середине прошлого века. В то время замок Клени арендовал у дворянского рода женский монастырь, кажется, урсулинок. У них здесь было что-то вроде педагогической школы для послушниц ордена, отсюда они разъезжались по всему миру. Им как раз нужен был садовник, и они наняли старого Матеса. Вам будет небезынтересно знать, что вел он себя здесь как паинька, короче, руки не распускал. Да и возраст уже не тот. Он был рад, что у него есть крыша над головой, что может хорошо поесть, а от работы в саду не надорвешься. В свободное время вырезал из дерева фигурки. Ему приписывают несколько работ из раздела народного творчества нашей коллекции. Большинство из них сделано на религиозные темы по довольно примитивным каноническим шаблонам. Но умело. А потом обуяла его гордыня.
— Решился на создание большого произведения?
— Точно. Как родилась идея — неизвестно, но существует предположение, что побывал он в Куксе, и это вдохновило его. Как утверждает Рафаэль Седлницкий, садовник мог ездить туда за какими-нибудь саженцами. Мне это кажется притянутым за волосы. К тому же, как сами изволите видеть, нет и намека на влияние Брауна. Только тема. Но, утверждают, что и Маттиас Браун заимствовал тематику то у Бернини, то у Калло… В конце концов, аллегорические фигуры, олицетворяющие семь смертных грехов, в прошлые века не были редкостью. Но, я считаю, Матес несколько изменил принятую когда-то трактовку этих образов. Сейчас их скорее можно назвать олицетворением наиболее отрицательных черт характера, а в целом нельзя не согласиться: здесь выбраны действительно самые гнусные человеческие пороки. Это тщеславие, жадность, зависть, разврат, обжорство с пьянством, злоба и лень.
