Гэри Шмидт - Беда
– Найди эту собаку и избавься от нее, – сказала мать Генри, с трепетом осматривая фамильный фарфор. – А потом – за уборку. Ведь это ты привел ее в дом, Генри. Тебе и отвечать.
Возразить Генри было нечего, и он отправился на поиски Чернухи.
Найти ее оказалось несложно, поскольку масляные пятна были хорошо видны на стенах коридора. Он снова подумал о том, какой арахисовый ураган она устроила на кухне – ураган, последствия которого были прекрасно видны, даже когда он наконец нашел ее, завернувшуюся в лоскутное одеяло на его кровати, уткнувшую свой масляный нос под масляный хвост и спящую крепким, счастливым и абсолютно безмятежным сном.
В комнате разило арахисовым маслом.
Он распахнул окна, но при первом же звуке Чернуха вскинула голову, навострила уши и заблестела глазами. Она спрыгнула с постели, волоча за собой одеяло, – «Ну вот что, Чернуха!» – закружила вокруг него, подпрыгивая от радости, – «Тебе придется…» – и наконец хлопнулась ему под ноги и выставила брюхо, – «А ну прекрати!» Она поболтала лапами в воздухе, дожидаясь, пока Генри почешет ее и скажет, какая она хорошая собака.
Что он, разумеется, и сделал.
После чего отвел ее обратно в каретную и обмотал щеколду цепочкой, чтобы предотвратить очередной побег.
Весь остаток вечера он оттирал отовсюду арахисовое масло, а его мать тем временем мыла фарфор и звонила в мебельную мастерскую.
Они ужинали в унылом молчании, стараясь не замечать, как жалобно лает, скулит и воет Чернуха. Но когда настала пора унылого молчаливого десерта, они не могли не услышать звяканья щеколды на задней двери, цоканья когтей по каменному полу и громкого счастливого взлая, с которым Чернуха отыскала Генри в столовой.
Около его стула она шлепнулась навзничь и показала брюхо. «Ну разве я не умница?» – словно говорила она.
Мать Генри выпрямилась.
– Тебе придется выгнать эту собаку, – сказала она.
– Может, она успокоится, если я буду побольше с ней гулять, – сказал Генри.
– Боюсь, ей и марафона не хватит. Кроме того, Генри, уж очень она противная. От нее воняет.
– Это из-за арахисового масла. Я ее вымою.
– И крушит все подряд.
– Я буду держать ее на привязи.
– Вдобавок не думаю, что эти шрамы…
Тишина.
Долгая тишина.
– Да нет, ничего, – прервал молчание отец Генри.
Все они смотрели, как Чернуха лежит на спине, радостно пыхтит и ждет, пока ее почешут.
Потом Генри встал, перешагнул через нее, свистнул, и они вместе пошли в Бухту спасения, где Чернуха принялась неуклюже, но очень быстро носиться по песку, держась подальше от воды и то и дело подбегая к Генри, чтобы показать ему свое пузо.
Поздно вечером Генри привязал Чернуху к клену с распускающимися листочками под своим окном. После того как она часа два жалобно плакала и скулила, визжала и лаяла, Генри украдкой выбрался из дома и пустил ее внутрь. Ему пришлось взять ее на руки, чтобы не разбудить родителей – если они вообще спали, – и она так извивалась и выворачивалась, как будто ее несли на электрический стул. Но как только он притащил ее к себе в комнату, где до сих пор слегка попахивало арахисовым маслом, и поставил на пол, она тут же пустилась вокруг него в пляс.
– Прекрати! – шепотом рявкнул Генри. Должно быть, это получилось у него слишком уж сурово, потому что Чернуха прижала уши к голове и спрятала хвост под животом.
– А ну ложись, – сказал Генри.
Чернуха потопталась по кругам, нарисованным на коврике Генри, и улеглась среди них. Она немного поерзала, устраиваясь поудобнее на мягкой и теплой подстилке, затем опустила голову. Ее глаза – чудесные карие глаза – следили за каждым движением Генри.
– Лежать, – сказал Генри и выключил свет.
За окном сияла луна. Полная и яркая, она заливала серебром всю комнату. Далеко внизу выплескивались на скалистый берег ленивые волны.
– Хорошая собака, – сказал Генри.
Чернухе не понадобилось другого приглашения – она мгновенно подняла голову и одним махом вспрыгнула к нему на кровать.
– Эй, Чернуха! – зашипел он. Но Чернуха уже копалась в стеганом одеяле, устраивая себе местечко. Она посмотрела на Генри, ухмыльнулась и плюхнулась у него в ногах. Через миг она уже спала. Лунный свет бережно отполировал ее шерсть до мягкого желтоватого блеска.
Генри лег на спину.
Но ему не спалось. Он прислушивался к медленному, ровному дыханию Чернухи, и ему казалось, что он различает за ним голос брата.
Катадин.
Он снова видел, как брат шарит глазами по комнате, ища среди всех остальных его лицо.
Катадин.
Эта гора маячила в темноте перед Генри. Ее высокие пики в окружении зеленых равнин. Гора-кольцо, будто стоящая на страже синего озера, в котором она полощет ноги. Ее крутые каменные склоны. Запах разогретого на солнце гранита. Свист ветра, гуляющего по обрывистым тропкам вблизи вершины. Генри лежал, слушая посапывание Чернухи и настойчивый голос брата.
«Катадин».
«Почему именно туда?» – спросил Генри месяц тому назад.
«Потому что потому, – ответил Франклин. – Что, сдрейфил?»
«Нет».
«А зря. Раз тропу назвали Лезвием Ножа, это тебе не просто так. Там знаешь сколько людей погибло?»
Генри слушал его с круглыми, широко раскрытыми глазами.
«Если ты залез на Катадин, значит, у тебя есть характер. Тогда тебе всё по плечу».
«Что всё?»
«Да что угодно. Тебе никакая беда не страшна. Вот, допустим, ты узнал в школе, что кто-то, кому вообще не место в Лонгфелло, разговаривает с Луизой. А может, он и еще чего от нее хочет. Тогда ты должен с ним разобраться. Должен найти этого хмыря, отвести его в уголок, где можно поговорить один на один, посмотреть ему прямо в глаза и сказать, чтобы он от нее отстал. А чтобы он понял, насколько это серьезно, ты должен прижать его к стенке и сдавить ему горло, вот так. – Франклин толкнул Генри к стене и придавил ему горло предплечьем. – Тогда он поймет, что с тобой шутки плохи. Поймет, что ты не потерпишь, чтобы урод вроде него трогал твою сестру… Понял, о чем я?»
«Да», – сказал Генри, хотя он ничего не понял.
Франклин убрал руку с его горла.
«Вот что значит подняться на Катадин, – сказал он. – Если ты это осилил, то у тебя есть характер и ты можешь сам справиться с любой бедой. Только есть тут одна загвоздочка, Генри».
Генри смотрел на него.
«Я видел, как ты играл с ребятами из Кенилуорта, и скажу прямо: с характером у тебя неважно». – И Франклин ткнул его кулаком в плечо. Больно. А потом рассмеялся и ушел.
Генри лежал в темноте. Чернуха поскуливала во сне.
На следующее утро Генри собрался в школу в первый раз после того, как Беда отыскала их дом. Он встал пораньше, чтобы вынести извивающуюся Чернуху из комнаты и дальше, во двор.
И у него почти получилось – только в последнюю секунду на кухню вошла Луиза, которая уже собралась в Лонгфелло. Она ничего не сказала. Поэтому Генри опустил Чернуху на пол, она тут же подбежала к Луизе, завалилась на спину и радостно запыхтела. Луиза присела на корточки и легонько потрепала ее по животу.
– Пахнет арахисовым маслом, – сказала она.
– Я еще не успел ее помыть, – ответил Генри.
– Это для нее не главное, – тихо пробормотала Луиза.
Тут вошла мать. Луиза встала. Чернуха улыбнулась ей и заскулила. Луиза посмотрела вниз, на ободранную, израненную собаку. И вдруг, как будто само время раскололось надвое и из него высыпалась вся начинка, метнулась через кухню к матери и зарыдала в ее объятиях, но без звука и без слов. Мать гладила ее черные волосы. Но это продолжалось всего несколько секунд – потом время снова склеилось, Луиза отпрянула от матери и выбежала из кухни. Они услышали, как по лестнице простучали ее шаги.
Мать Генри оперлась рукой о стол – похоже, у нее подкашивались ноги.
– Выведи собаку из дома, – сказала она.
Генри послушался и повел Чернуху в Бухту спасения. Вода стояла высоко, и волны разбивались о берег, будто повторяя: Катадин, Катадин, Катадин. Сердце Генри сильно застучало в груди, когда он подумал, как понравилось бы Луизе бегать с Чернухой. Как Франклину понравилось бы бегать с Чернухой, а теперь он никогда… Но эту предательскую мысль Генри придушил сразу.
Ничего, Франклин еще побегает. Это же не кто-нибудь, а Франклин Смит – тот самый, наш единственный и неповторимый Франклин Смит!
Но где-то в глубине души у Генри все равно пряталась надежда, что сама Чернуха скорее предпочла бы бегать с ним, чем с его братом или сестрой.
Потом мать окликнула его сверху.
Оказалось, что Смит-старший, который собирался отвезти Генри в школу, все-таки решил остаться дома и сегодня – после несчастья с Франклином он еще ни разу не был в своем бостонском офисе. Так что за руль села мать. Чернуха ехала с ними на заднем сиденье, потому что они не успели помешать ей запрыгнуть в машину. Если не считать ее пыхтенья, они ехали в тишине. Генри уже понял, что Тишина – лучшая подруга Беды.
