Александр Смоленский - Заложник
Хохлов сделал вид, что не обратил внимания на последнюю реплику молодого человека про интерес к контейнеру, и в свою очередь попробовал развить подкинутую тему:
– Значит, ты говоришь, начинить его тухлой информацией, а потом сдать. Любопытно.
– Чего уж проще. Во время войны – я читал и в кино тоже видел, – противоборствующие разведки постоянно подкидывали друг другу «языков» с необходимой дезинформацией. Партизаны тоже этим не брезговали…
А у нас, с целой индустрией заказных убийств, исполнителей почему-то немедленно убирают. Глупо. Куда полезнее, например, помогать задерживать убийц, пусть признаются в «фальшивых» заказчиках, делятся тайной информацией, бросающей тень на третьих лиц. Вот вам, пожалуйста, двойной, тройной эффект за те же деньги. Хотите, я этим займусь, так сказать, на уровне логистики?
«Нет, он сумасшедший. На все сто процентов», – подумал Хохлов, а вслух сказал:
– Мне пора. Спасибо за лекцию. Я подумаю.
Этим же вечером на даче у Дорошина он рассказал, как прошла операция, а заодно пересказал мысли Аудитора.
– Интересно, интересно, – после короткого раздумья сказал Дорошин. – А вообще, Олег Борисович, как далеко может продвинуться следствие? Вы у нас на поверку – единственный специалист. Больше даже не с кем проконсультироваться.
– Не прибедняйтесь, Александр Максович. В этом деле профессиональные знания мало что могут решить. Здравый смысл, вот что здесь нужно! Что же касается моего мнения, то я конечно же его имею. Я рассуждаю следующим образом: раз до вас дошла информация о словесном поносе губернатора, она не сегодня-завтра попадет и в руки следствия, если не попала ранее. Просто дело об убийстве и болтовня о секретном документе, как говорится, предназначены для разных ушей. Я имею в виду разную специфику спецслужб. Но рано или поздно все состыкуется в одних руках.
– И тогда что? – вызывающе спросил Дорошин.
– Тогда одни будут искать убийцу и заказчика, а другие займутся странной информацией о неком секретном документе. Сами подумайте, какой классный материал для политической разведки. Я в этом, кстати, слаб.
– Я вам уже говорил, какие именно из пьяных хвастливых губернаторских признаний дошли до меня. Несколько фамилий, в том числе и моя. Суть документа он вряд ли мог пересказать, поскольку тогда я сразу упрятал его в контейнер. А если бы Листов попытался его вскрыть, ну захотелось человеку перечитать его на сон грядущий, мы бы получили сигнал о попытке вскрытия. Насколько я знаю, такого сигнала за время вашей работы в ведомстве не было.
– Вот именно, во время моей работы. А что потом было? Такую возможность нельзя исключать, хотя и вряд ли.
Хохлов живо представил себе покойного губернатора, сначала возлегающего на диване, потом – сидящего за столом и перечитывающего подписанный им документ.
– Да он, поди, и пароль забыл. С него станется.
– Вы о чем, Олег Борисович?
Гость охотно поделился своими видениями, чем вызвал живой смех Дорошина.
– Я вообще сомневаюсь, чтобы кто-то из людей, подписавших документ, захотел бы перечесть его на досуге. Ну разве что Борис Абрамович?! Да и то вряд ли. Он, полагаю, и так его наизусть знает. Кстати, его фамилия тоже была названа пьяным губернатором.
– Вот это как раз очень хорошо. Эленский сейчас для всех как красная тряпка, пусть туда следствие и движется. Надо же вообще ему куда-нибудь двигаться.
– А вы, Олег Борисович, посоветуйтесь с вашим Аудитором, без чинов. Понимаете? Он парень, как мне кажется, толковый.
«И стрелок отличный», – про себя подумал бывший министр внутренних дел.
Тайный сбор
Апрель 2002 года. Калужская область. 47 месяцев до объявления референдума
Глава 1
В бане невыносимо дурно пахло. В этом весьма традиционном для мужских загулов месте развлекалась странная компания. И хотя собиралась она здесь не в первый раз, привычного веселья на сей раз не наблюдалось.
Приехали без женщин, охотничьих ружей, спиннингов и прочего, поэтому на конюшню, поле для стендовой стрельбы, в бильярдную, на озеро, полное форели, никто даже не заглянул.
Сразу спустились в баню и не покидали ее уже пятый час. Все уже были более чем изрядно выпившими, но при этом не потеряли ориентации в локальном банном пространстве: сауну, бассейн, туалет и стаканы находили безупречно.
Большой дубовый стол был заставлен едой, бутылками с остатками водки и виски, пепельницами, полными недокуренных сигарет.
В дальнем углу, по соседству с дверью в сауну, уже скопилась груда использованных простыней, от которых и несло как с помойки.
С телеэкрана, висевшего под потолком, доносилось эхо какого-то футбольного матча, но сам матч никто не смотрел. Отчасти оттого, что экран просто нельзя было разглядеть из-за повисшего под потолком густого сизого дыма. Отчасти – футбольный репортаж был лишь звуковым фоном разговора, явно не предназначенного для чужих ушей.
– Вы мне все-таки объясните, как могло случиться, что все наши усилия из-за какого-то никем не читанного и даже не виданного меморандума могут превратиться в мираж, дурацкие фантазии дилетантов?
Те, кто следил за выражением лица человека, взявшего на себя роль старшего, бесспорно, обратили внимание на его подчеркнутую брезгливость при произнесении слова «меморандум».
Говоривший носил очки, но как раз в этот момент снял их и картинным жестом, не скрывая раздражения или даже гнева, бросил на стол. К счастью, они опустились не в салат и не в блюдо со студнем, а предусмотрительно точно – на скатерть.
Вопрос, прозвучавший из уст заместителя директора ФСБ Петра Семеновича Кушакова, одного из близких друзей Президента, был адресован человеку, состояние которого можно было диагностировать двумя словами: крепко пьян.
Но так мог подумать человек, не посвященный в тонкости общения присутствующих. Крепко пьяными они бывали довольно часто, но случалось подобное совсем в другом кругу. Это в пору президентства Бориса Николаевича Уралова пили, не боясь быть пьяными. И алкогольного куража в своем обществе не скрывали.
Сейчас в чиновничьей среде все обстояло иначе. Пить – пили, но этим не бравировали и в любой ситуации старались держать себя в руках.
Так что седоватый, но еще не старый мужчина, которому был адресован вопрос, не нуждался ни в рассоле, ни в купании в ледяной воде.
– Спросите у тех, кто стряпал ту бумагу. Это будет по адресу. А заодно и у оперативников, которые у себя под носом пропустили большой щелбан. Как же! Они были по горло заняты тем, что помогали олигархам выбрасывать на свет божий компромат друг на друга! Или я не прав? – довольно резко парировал начальник аналитической группы ФСБ полковник Мацкевич.
По складу своего характера он был совершенно чужд соблюдению любой иерархии, тем более якобы в своем кругу. Что, разумеется, не нравилось многим.
Леонид Сергеевич Мацкевич давно приучил сослуживцев, что всегда называл вещи своими именами. И от этого многим, в том числе и любителям попариться, становилось жарче, чем в сауне.
– Не надо кидать камни в мой огород, – немедленно огрызнулся его сосед по парилке, руководитель оперативного управления ФСБ Анатолий Петрович Попов, который был старым знакомым Кушакова еще со времен прежней службы в питерском управлении КГБ. Сейчас же ему совсем не хотелось ударить перед другом и начальником в грязь лицом, хотя вопрос Кушакова больше был по его части. – Тогда самого не закидают. Библию читал? И не надо тут про олигархов. Иных уж нет, и других не будет.
– Читал, и пораньше тебя. А что мне говорить – решу сам, – похоже, озлобился Мацкевич.
Однако на этот раз заводиться особо не стал, так как прекрасно понимал, что его вынужденный оппонент в действительности вряд ли в чем виноват. Слишком серьезная команда заварила всю эту кашу с меморандумом. Не чета, кстати, нынешней будет. Но вслух свою мысль не стал развивать.
Он перехватил недобрый взгляд Кушакова, который, слушая эту словесную перебранку, поймал себя на мысли, что ему совсем неинтересны тонкости работы спецподразделений. Его стихией всегда были политические манипуляции и, особенно в последнее время, интриги внутри постепенно формирующейся питерской команды политиков.
Если бы не предстояло докладывать наверх, они вообще вряд ли доверились бы Кушакову. Но докладывать было надо. Причем самому Президенту. Иного, как говорится, не дано. Вот почему и решили, прежде чем пустить информацию по служебным каналам, обсудить ее в неформальной обстановке. А Кушаков был именно тем человеком, который мог все преподнести Президенту как надо и сделать это раньше, чем другие. В аппаратных играх подобный маневр называли скромным глаголом – вскрыть нарыв.
– Что, собственно, произошло? – вызывающе спросил Попов. – Пьяница-губернатор насочинял историю о неком меморандуме, который он якобы подписывал аж три года назад в компании нескольких чиновников самого высокого ранга, включая самого Уралова.
