Александр Васинский - Сады Приапа, или Необыкновенная история величайшего любовника века

На полминуты замедлил шаг возле нищего, сидевшего на корточках на грязной земле и с головой накрытого огромным черным зонтом с сильно провисавшей между спиц материей, где кое-где катались мелкие серые лужицы. Прохожий нагнулся, вставил стоймя сотню в банку из-под «Туборга» и свернул в общественный туалет. Какая-то худая грязная рука под-под зонта, жеманясь, повертелась возле солидной купюры и в мгновение ока двумя пальцами извлекла ее из банки.

Глава II

На мне б с ума сошла анатомия: Сплошной уд — и ничего более.

Еще когда он шел по Тверской от Пушкинской площади, многие заметили, что его сопровождали по меньшей мере трое телохранителей, а по проезжей части вслед за ними медленно двигался огромный черный лимузин «линкольн» с затененными стеклами.

Когда босс свернул в сторону общественного туалета, его опередил телохранитель, двое других заняли места по правилам своей службы.

Тот, что зашел впереди шефа, быстро осмотрел свободную кабину, а сам пристроился перед писсуаром, имитируя подобающие в такой позиции действия и профессиональным слухом ловя звуки посторонние, подозрительные, металлические. Но все было штатное. Вот шумно обрушился водопадный захлеб смыва в одной из угловых кабинок. Кафельные стены и высокий потолок чисто резонировали: различались чье-то затрудненное дыхание, шуршанье бумаги, всхлипы облегчения… Потом чутким ухом телохранитель из нужной кабинки засек хорошо ему знакомый выхлест тугой мощной струи: хозяин облегчался.

Лимузин уже стоял возле Дома Хонжонкова, успев развернуться за Белорусским вокзалом.

— Сколько осталось до презентации? — спросил босс у человека, сидевшего рядом с шофером. Это был Лапиков, отвечавший в фирме за связи с общественностью и вообще за все связи шефа.

— Сорок минут, — ответил Лапиков.

— Включи свет, я еще пробегу текст речи, — сказал босс. Он прошел в салон лимузина, в тот отсек, который назывался кабинетом. Были в этом лимузине еще ванная, бар и биотуалет. Босс перечитал свою речь на предстоящей презентации театрального проекта и остался очень доволен.

— Ты помнишь, Лапиков, мой провал в прошлый раз? Не вороти морду, Юджин сделал меня личностью. Согласен? Ну не дано тебе писать речи. Баб для меня снимать — вот это дано! — Он захохотал, обнажив крупные и белые как мел зубы.

Лапиков хотел было что-то сказать, но босс его остановил.

— Ладно, ладно, ты мне вот что лучше скажи. Почему застопорилось дело у Афродиты?

Афродитой была депутат Госдумы Екатерина Афродина по прозвищу Афродита.

— Она отказывается его лоббировать, шеф.

— Но она по-прежнему член комитета по промышленности и инвестициям?

— Да, шеф.

— Что ты все «шеф», «шеф». — Он злился. — Я ничего не понимаю. Мы же с ней договорились.

— Да, но она говорит, что к ним якобы должна нагрянуть аудиторская проверка и… копают, в общем. Она боится обвинений в коррупции.

— Нас никто не услышит?

— Спецсвязь, босс. Исключено. Блокировка, пеленгация, рассеивание.

— Хорошо, Лапиков, но что же делать?

Речь шла о проекте под условным названием «Звездная пыль» — о закладке в Поволжье цементного завода, который, правда, не будет построен никогда, но на его строительство, по замыслу коммерческого директора, должны будут из бюджета отпускаться деньги в течение восьми лет. Идея проекта тянула на 12 миллиардов рублей. В долю должен был войти губернатор, представитель президента, нужные люди в Госдуме и Белом доме. Не удалось купить только одного местного чайника из общества охраны природы, ему, дураку, не объяснишь, что вред окружающей среде от строительства завода будет только на бумаге, потому что и сам завод-то бумажный, фиктивный, дальше не очень глубокого котлована под очистные сооружения дело за восемь лет не зайдет. Для фирмы босса и всей компании причастных лиц главным было пробить на этот объект финансирование. Чтобы в бюджете появилась отдельная строка. И все.

— Так что же нам делать, Лапиков? — повторил Уд. — Мы не можем это упустить, слишком многое на это завязано, понял?

— Ежу понятно, шеф.

— Или я ее в прошлый раз не очень… а, Лапиков? — глаза босса подернулись сальной пленкой.

— Да что вы, босс, — поспешил успокоить его Лапиков. — Лучше не бывает. Она даже одной подруге — это радиоперехват, босс, — сказала, что у вас эта штука вроде как со смещенным центром тяжести, мол, пули такие бывают, и что, мол, пробирает до самых, мол, потаенных уголков, босс…

— Так какого черта?! Почему она артачится?!

Лапиков посмотрел шефу в глаза.

— Наверное, хочет повторить, шеф. И тогда согласится.

Уд в свою очередь посмотрел в глаза ответственному по связям.

— Повторить? — он покачал головой. — Ну, бля-я-ди, ну, бля-я-ди… Как работать, Лапиков? А?

Помолчал, подумал.

— Ладно, устрой свидание на завтрашний вечер. Мы не можем тут проколоться.

— Понимаю, шеф, — сказал Лапиков и уже не таким служебным, более интимным голосом добавил: — И как вас на всех хватает, Уд Николаевич? Это ж какая нагрузка!..

— Хорошо вам, импотентам. — Босс неопределенно улыбнулся и отпустил слугу от себя.

Афродита — это назавтра. А сегодня была презентация театрального проекта, который наряду с другими меценатами спонсировала его фирма «Кичхоков корпорейшн. Алкогольный и цементный бизнес». Некоторое время назад, когда эта затея только обговаривалась с главными режиссерами нескольких московских театров и начальством ВТО, все уже собирались в Доме актера, и подхалимы вытащили Уда «сказать несколько слов». Тогда в его штате еще не было спичрайтера Юджина Манкина, «речугу накалякал» ему этот самый Лапиков, и все получилось бездарно. Денежный мешок никому не понравился, перед ним даже не очень пытались заискивать и мельтешить, хотя он отвалил на проект несколько миллионов. Тогда, до Юджина, Уд в самом деле не мог связать двух слов. Он даже придумал себе — ум-то у него всегда был! — коммерческий псевдоним КИЧХОКОВ, чтобы как бы на свою нерусскость списать дефекты речи, непреодолимое в ту пору неумение чучмека строить фразы. У него будто случался запор в уме: пока силился разродиться двумя-тремя простенькими русскими фразами, пыжился, вращал глазами, вспотевал, помогал языку руками. С такими муками ничего и нельзя было произвести на свет, кроме неуклюжих тяжеловесных банальностей. Ведь виртуозные афоризмы выпархивают из ума, как бабочки. Или выстреливаются, как стрижи.

Теперь, благодарение Юджину Манкину, он не ударит в грязь лицом перед капризной безжалостной аудиторией артистической богемы. И он ее сегодня покорит. Он сегодня будет говорить легко, остроумно, без бумажки. И о секрете будут знать в том зале только двое — распорядитель мероприятия главный режиссер модного театра и киномеханик. Дома актера. Дело в том, что Юджин, когда Уд нанял его в спичрайтеры, придумал потрясающую вещь: они вместе за полторы недели освоили технику сурдоперевода, и с тех пор Юджин прятался где-нибудь в условном месте, а босс, глядя на жесты и мимику Юджина, озвучивал его мысли как свои.

— В этом-то вся идея, босс! — заводил его Манкин. — Восемнадцать академических часов учебы, а столько решается проблем! Видели по российскому телевидению — диктор говорит, а маленькая фигурка в уголке руками и губами сучит? Вот так и мы будем, только наоборот.

— Да это… Юджин… ну я не знаю… как в анекдоте будет… — мямлил косноязычный босс.

— Ну и что? Да вся жизнь, босс, это анекдот. — Юджин замер, ему пришла в голову находка. — Да, шеф, вся жизнь — это анекдот. Большой анекдот от Бога.

Вот этими фразами спичрайтер всегда подкупал босса. Юджин обещал и его обучить умению поддерживать любой разговор, а главное, овладеть искусством говорить ни о чем, без всякой темы, цели и видимого смысла.

— Запомните, босс, — наставлял Юджин восхищенного ученика, — бессодержательность — это самый сложный раздел риторики, и она дается только незаурядным людям.

Когда речь зашла об овладении сурдоязыком, Юджин вдолбил боссу, что он, босс, не попугай, это будут его собственные — бессовы — мысли. Каким образом? Да, это ваши мысли, босс, говорил Юджин, но они у вас там толпятся в нестройном множестве, в то время как ваш речевой аппарат еще несовершенен и не обладает соответствующей пропускной способностью, мысли застревают, и образуется, босс, пробка. Тромб. Понимаете?

Еще он сказал, что интонация, с которой произносится текст, важнее самого текста.

— Скажите с пафосом — дословно — то, что с иронией говорил Печорин, и вы получите то, что вполне мог сказать Грушницкий. Да, босс, одно и то же, но с другой интонацией.