Наш человек в горячей точке - Перишич Роберт
Это так, как будто у меня обнаружили какую-то болезнь, подумал я. Мир вмиг становится другим. Необходимо к этому приспособиться, хотя это и не болезнь, в этом нет ничего физического. Всё только в значениях. Могло бы получиться и по-другому. Это то, что сводит меня с ума. Это могло бы быть истолковано иначе. Всё могло сложиться по-другому, если бы у меня была власть над языком, если бы я мог придать смысл своей истории.
Я подумал, впервые после того, как расстался с драматургией, как бы мне следовало писать. Как бы всё это следовало изложить. Может быть, так я смог бы отдалиться от всего. Сохранить здравый смысл, посмотреть со стороны; скомпоновать всё с каким-то смыслом, в каком-то порядке.
Хотя бы сложить что-то из этого, и положить в какую-нибудь коробку, отложить бумаги.
Вдруг я увидел себя и Маркатовича, как мы сидели в подвале, тогда, когда казалось, что все пути закрыты, что нечем дышать от темноты и тайн.
Мы с Маркатовичем там, в столовке, пьем пиво. Уже тогда мы знали обо всех ужасах, про которые начали писать только сейчас. Мы сразу об этом услышали, нельзя было не услышать, потому что всё слишком близко; зло прикоснулось к нам, оно нас облучило… Мы заражены. Это нас мучает ещё и сейчас, подумал я. У нас нет доверия. Нет доверия к этой реальности, к этому миру, к этим людям, к себе…
Но оттуда мы сбежали, вышли на солнце.
Я сделал большой круг, подумал я.
Были уже сумерки, свет я не зажигал.
Потом зазвонил телефон, обычный.
— Узнаёшь, кто это? — спросил кто-то.
— Не узнаю, — сказал я и положил трубку.
* * *Сижу в кресле. Жду, когда услышу звяканье ключей, когда она придет, застанет меня тут, сидящим в полумраке, спросит, что со мной, забеспокоится.
Позже я услышал, как открывается замок. Она вошла и зажгла свет. — Я здесь, — сказал я.
Когда она меня увидела, её лицо окаменело. Из сумки торчала охапка газет. Много фотографий и хороших рецензий, подумал я.
— Эй! — она посмотрела на меня испуганно. — Что ты сидишь в темноте?
Я знаю, нужно было бы что-то сказать, чтобы всё выглядело нормально. Нужно было бы улыбнуться, подумал я.
— Голова болела, — сказал я, — и я погасил свет.
Она остановилась: — Уже прошло?
Я задумался, потом сказал: — Нет.
— Погасить?
— Как хочешь…
Она зажгла маленькую ночную лампу, погасила верхний свет.
— Лучше бы тебе не курить, если болит голова, — сказал она.
— Да знаю, — сказал я.
— Что ты пьешь? — Она заглянула в мой стакан. — Это что, ракия?
— Нет… Вода.
Она подошла ко мне, присела на корточки и коснулась рукой моей руки: — Ну скажи мне, что с тобой…
— Мне нехорошо, — сказал я.
Она посмотрела на меня так, как будто мы незнакомы.
— Господи… может, вызвать скорую?!
Я смотрел на неё. Почему она впала в такую панику? Неужели мне придется сейчас её успокаивать?
— Нет, не надо.
— Но что с тобой… Почему ты на меня так смотришь?
— Голова болит.
Она медленно встала, потом села на диван.
— Послушай… Что случилось?
Я задумался над её вопросом. Чего только не случилось, подумал я, а ничего не осталось. Вот что пришло мне в голову. Мне захотелось говорить именно так, без бесконечных напрасных объяснений. Меня утомил стандартный язык, вопросы и ответы, они несли с собой печаль, все эти вроде бы умные вопросы и умные ответы; рационализация деятельности.
— Не своди меня с ума, — сказала она, — не молчи.
Я посмотрел на неё. Она расплакалась, как ребенок, которого ударили.
Тут я подумал, что и мне тоже хочется заплакать, но тут же испугался такой мысли. Да, вспомнилось мне, я же проклятый мужчина.
Я закрыл глаза.
— Не надо плакать, прошу тебя, — сказал я. — У меня просто болит голова.
Она смирилась. Поискала в выдвижных ящиках таблетки. Протянула мне одну и сказала: — Выпей эту…
Я выпил.
— Сейчас я буду о’кей, — сказал я. И тут же продолжил: — Сегодня я купил акции Ри-банка. Этой ночью послал по Интернету распоряжение, я вообще-то не соображал, что делаю. Когда я проснулся, всё было уже сделано.
Она спросила: — Как? Ты купил… Давай ещё раз, помедленнее.
— Всё в акциях, — сказал я и с облегчением улыбнулся. — Все деньги, которые у меня были.
— В каких акциях?
— Ри-банка, — повторил я. Потом добавил: — Сейчас они дешевые. Посмотрим, кто его знает…
Она прижала руку к груди и вздохнула: — Ты… Это же безумие… Этот банк лопнул!
— Это пока только слухи, — сказал я.
— Господи, Тин, что с тобой будет?! — спросила она плачущим голосом.
— Это был мой вызов везению! — сказал я с энтузиазмом. — Я хотел избавиться от всего, одним махом, разом.
— Это твои деньги, и ты можешь с ними делать, что хочешь. Но…
— Я ничего не планировал, — сказал я. — Всё это как-то само собой получилось.
Её лицо вытянулось, она смотрела прямо перед собой.
Мы немного помолчали, потом она сказала: — Тебе… тебе, может быть, надо, ну… поговорить с кем-то.
— Так мы и говорим, — сказал я.
— Да, конечно… но я не могу… Я же не психолог какой-нибудь, чтобы понять… Знаешь, может, тебе и правда надо с кем-то поговорить…
Я задумался: — То есть ты хочешь сказать — с психиатром?
— Понимаешь, я не знаю… как это всё на тебя подействовало… Не понимаю. Ты купил эти акции… Это, это… Я, я не знаю…
— Хорошо, о’кей! Я понял.
— Подожди, вот я, вот я тебе говорю и…
— Я понял, что ты мне говоришь!
— Господи! Я пытаюсь… Я же говорю не с плохими намерениями! Неужели после всего, что было, ты можешь подумать, что я желаю тебе зла…
— Не можешь ли ты теперь взять себя в руки? — сказал я. — Ты не должна меня ни о чём спрашивать.
— Почему?
— Ты не понимаешь некоторых вещей, — сказал я. Потом добавил самому себе: — Господи, какой же я идиот!
— Почему ты так говоришь?
— О’кей, с тобой я разговаривать не хочу, — сказал я. — Ты не тот человек, который может со мной говорить о некоторых вещах.
— Подожди… Зачем ты меня оскорбляешь?
— Я? Тебя? — сказал я. И добавил: — Эх, мать твою… ну какой же я… дурак!
— Это невыносимо… — сказала она как бы самой себе.
Я смотрел на выключенный телевизор.
— Знаю… Я знаю, что ты меня бросишь.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
0. ЗАБВЕНИЕ
Эти ключи я нашел во внутреннем карманчике своего старого рюкзака.
Я смотрел на них: три примерно одного размера и один маленький, похоже, от почтового ящика. Никак не мог вспомнить, откуда взялись эти ключи. От чего? От старого дома? От старой квартиры? Кто его знает.
Подержал их в руке, как будто прикидывая вес.
Мусорное ведро там, в углу на кухне — мне нужно их просто выбросить, это ясно.
Не решаюсь, сам не знаю почему.
Странно это — выбрасывать ключи.
Как-то не получается выбросить, думаешь — как знать, может, рано или поздно они что-то откроют.
1. ПОСЛЕДНЕЕ ВРЕМЯ
Я собирал вещи.
Пошел посмотреть, что с ней.
Весь вечер в квартире царило молчание.
По телевизору передача про… Что-то актуальное; звук выключен.
Она лежала на кровати, в спальне, повернувшись к стене.
— Я собираю вещи, — сказал я, стоя в дверях.
Позже я стоял в гостиной.
Я прочистил горло.
— Я пошел, — крикнул хрипло.
Она подошла к двери спальни. Сморкалась, в слезах.
Три дня назад она сказала, с таким выражением лица, с каким сообщают важные новости, что дальше так невозможно. И сразу же расплакалась. — Что, есть кто-то другой? — спросил я.
