Андрей Гуляшки - Три жизни Иосифа Димова
Потом мы идем на площадь. Там нас осыпают конфетти, юноши и девушки в голубых форменных халатиках предлагают бесплатно конфеты, мороженое и другие сласти, обижаются, если кто не берет. На площади играет духовой оркестр, кружится огромный хоровод, площадь так и кишит народом, и каждый приветствует нас добрым словом. Вокруг счастливые лица, счастливые улыбки. Кто сказал, что жизнь не похожа на прекрасную песню?
Автобусы, на которых красуется множество ярких бантов и алых флажков, везут нас на аэродром. Там стоят самолеты, летчики машут шлемами, приглашают: „Садитесь, товарищи, садитесь скорее!”
Как знакомо и дорого мне это слово – „товарищи”!
Что ж. пилотов обижать не стоит, в их стране люди не знают, что такое обида. Мы залезаем в самолет и поднимаемся в воздух.
Внизу заводы, похожие на роскошные дворцы. Ни одно облачко дыма не омрачает небесный свод, здесь давно забыли, что такое дым и копоть. Проплывают широкие поля, похожие на пестрые ковры, безбрежные водоемы, темные леса. Мы со Снежаной любуемся этим прекрасным миром, радостно улыбаемся и целуемся.
Самолет садится на большой поляне, где бурлит, словно разлившаяся река, деревенский народ. Отовсюду доносятся смех, шутки. Тут угощают вином, там – виноградом. Всего много, хватает всем и даже с избытком. Пожилые люди разожгли костры, одни разгребают жар, другие поворачивают на вертелах молочных ягнят и жирных годовалых баранов. Как всегда в праздничные дни люди сядут за общий стол. Играют оркестры народных инструментов, вьются по зеленой траве хороводы, молодежь взлетает на качелях в поднебесную высь, нарядные передники и юбки развеваются, как флаги.
Какое красивое гулянье, господи, нигде не слышно ни ругани, ни пьяных криков!
Ну разве можно отказать виночерпиям? Ведь это омрачит праздник! И мы со Снежаной выпиваем по чаре рубинового вина – вино общее, с общего виноградника; усатый весельчак сует нам в руки по ягнячьей лопатке.
– Ешьте, детки, на здоровье! Чем богаты, тем и рады!
– За ваше здоровье, товарищ!
Но вот мы вновь на самолете, он описывает круг над нашим городом, сверкающим праздничными разноцветными огнями. Снежана ведет меня на тихую улицу, осененную двумя рядами раскидистых, недавно расцветших лип. Их райский аромат пьянит, как крепкое вино, от этого божественного запаха я совсем теряю голову и целую Снежану в губы прямо на улице.
Она мне отвечает поцелуем, и странно – в то же мгновенье в небо взвиваются мириады разноцветных ракет. Сверху сыплется радужный дождь.
Потом Снежана показывает мне наши комнаты – сверкающие белизной, с белыми постелями и занавесками.
– Почему все белое? – спрашиваю я.
– Потому что эта ночь будет нашей настоящей свадебной ночью!
Она обнимает меня, крепко прижимается, целует в губы, от ее лица веет жаром.
Это была праздничная ночь, и мы решили пойти прогуляться на главную площадь. Свадебную ночь нужно отпраздновать по-настоящему.
– Хочешь, я поведу тебя к памятнику нашему главному конструктору? – спросила Снежана.
Когда я услышал сорвавшееся с ее губ слово „конструктор”, у меня защемило сердце, но я промолчал. В свадебную ночь невесте не принято отказывать ни в чем, к тому же я был уверен, что мы опять вернемся в нашу белую комнату.
В сотне метров от массивного памятника Ленину зеленела небольшая лужайка, тут и там пестреющая простыми полевыми цветами. Лужайка напоминала расшитую деревенскую скатерть. Посредине на пьедестале черного мрамора возвышался бронзовый бюст. Бородатый человек смотрел из-под строгих бровей в небо, туда, где в эту секунду торжественно рассыпалась на мириады рубиновых звезд праздничная ракета. В ее ярких сполохах я прочел слова, написанные на черном мраморе золотыми буквами:
„Знай, что путь к счастью пролегает через простые дела и умеренную жизнь”.
ЖИВИ ПРОСТО
Надпись не произвела на меня особого впечатления. Не снимая руки со снежаниного плеча я спросил:
– Кто этот человек и что хочет сказать эта надпись?
– Эта надпись? – переспросила Снежана и на минуту умолкла. Она казалось, хотела придать своему ответу больший вес или же преодолевала какое-то внутреннее сопротивление, кто ее знает. Наконец она сказала: – Это памятник нашему великому ученому, математику и гуманисту. Он, как и многие знаменитые ученые вашей страны – во главе с тобой, разумеется, – работал в области современной кибернетики и роботики, но в отличие от тебя и других ваших ученых подчинил науку вот этому принципу: „Живи просто!” _ Снежана указала на золотую надпись. – У нас принцип „Живи просто!” (что вовсе не значит -примитивно!) свято соблюдается во всем… Ты, наверное, и сам уже успел убедиться, что мы живем просто, но в довольстве. Погоня за люксом, вещемания, чрезмерно утонченные удовольствия нам неведомы.
Я помолчал. Золотая надпись и слова Снежаны помогли мне в одно мгновение понять то особенное, – с ним я сталкивался на каждом шагу в Стране Алой розы, – и красивое, что лелеяло душу и очаровывало разум, то, что я тщетно пытался найти у нас… Истина, которую я так мучительно искал, сверкала, запечатленная в нескольких буквах!
Я прижал руки Снежаны к моим губам, положил их себе на лоб – словно я был осужден на смерть и вымаливал у них жизнь.
Потом мы вернулись на улицу с цветущими липами. На ша белая комната была прекрасна, но я провел свадебную ночь в одиночестве – в пути. Нужно было спешить, спешить, – я держал в руках факел, который хотел передать людям моей страны. Я не знал, хватит ли у меня времени и сил. Мне предстояло одолеть препятствия повыше Чомолунгмы и безбрежнее Тихого океана!
Я переоделся в зимнюю одежду, и белый сверкающий автобус отвез нас в аэропорт.
Поднявшись по трапу, я хотел помахать Снежане рукой. Но там, где она стояла, никого не было. „Та, которая грядет” была со мной, как во сне, и исчезла, как во сне.
Кто-то сильно тряс меня за плечо. Сквозь белую пелену, что трепетала перед глазами, я, кажется, различил Досифея, великого врачевателя, а из-за его плеча выглядывал мой любимый и преданный Эм-Эм.
P.S. Эти последние заметки написаны мной в больнице, где меня лечил мой добрый старый Досифей. Я успел их окончить до того как уехать в Микронезию, или в Напландию, или черт знает куда…
