Уолтер Абиш - Сколь это по-немецки
Гизела и Эгон.
Они вовсе не обязательно задаются вопросом о смысле вещи. Зачем это им? Не обязательно оценивают, сколь она подлинная, сколь немецкая. Или до какой степени одна из них удостоверяет подлинность другой. Алые гвоздики удостоверяют изысканность формы рифленой вазы. Большое зеркало в тяжелой золоченой раме предлагает объективный вид внутреннего пространства, изящно обрамляя явственную попытку достичь совершенства.
Гизела и Эгон.
Участники продолжающейся немецкой драмы. Интерьер их дома (их загородного дома) предлагает рассудку ряд альтернатив: то, что можно сделать, то, что следует сделать, то, что необходимо сделать. Как таковой, каждый ответ, каждое решение, каждое действие, связано ли оно с тем, чтобы пораньше лечь в постель, или не спеша позавтракать, или посмотреть по телевизору футбол, требует определенного участия одного или нескольких из тщательно подобранных для дома предметов. В конце концов, вещи предназначены здесь для того, чтобы ими пользовались, а не только восхищенно рассматривали. Немецкий философ Брумхольд в своей книге «Die einzige Verfiih- rung», опубликованной в 1927 году, поставил вопрос касательно смысла вещности предмета: «Не подразумевает ли и не вызывает ли достигнутое предметом совершенство соответствующий отклик?»
Причесывающаяся у себя в спальне Гизела: не так-то легко отказать себе в удовольствии от лицезрения самой себя на обложке популярного немецкого журнала, число читателей которого оценивается в полтора миллиона.
Гизела и Эгон.
Эгон в двубортном белом габардиновом костюме, облокотившийся на автомобиль. Точнее, он небрежно (между прочим, нельзя недооценивать эту небрежность) облокотился на левое переднее крыло своего (их?) белого открытого «мерседеса». На переднем плане тень, которая, скорее всего, принадлежит фотографу, сливается с тенью аккуратно подстриженной живой изгороди. Сзади возведенный по проекту Хельмута Харгенау загородный дом Эгона и Гизелы. Они зовут его виллой. Вдоль всей стены — ровный ряд высоких приветливо распахнутых окон. Белые занавески в черную вертикальную полоску чуть заметно колеблются на весеннем или летнем ветерке. В одной из комнат слева от входа виден кабинетный рояль. Гизела в кожаных (черных) брюках в обтяжку и блузке с длинными рукавами (бледно-желтый шелк) и кружевным воротником замерла в нескольких шагах справа от машины. Строго говоря, она не замерла, а нагнулась, грациозно изогнувшись в талии, чтобы поправить ошейник на Дюма, их гигантском шнауцере. Настороженная морда Дюма с недоверием обращена к вторгшемуся, похоже, без спроса чужаку, невидимому фотографу (Рите Тропф-Ульмверт), который подсказывает: Улыбаемся, улыбаемся. Хватит. Больше не улыбаемся. Но давно привыкшая к бесцеремонному вмешательству подобных личностей Гизела, кажется, не встревожена, кажется, не помнит о наведенной на нее, как оружие, камере, когда поправляет ошейник своего пса. Она делает это только потому, что ошейник необходимо поправить. Субботнее утро, и она собиралась на столь необходимую прогулку в ближайший лес, или съездить на машине в город за покупками, за чем-то, в чем возникла надобность, или просто намеревалась отдохнуть с хорошей книгой под деревом — не верьте этому. Пес выдрессирован реагировать на любую случайность. Как любая сторожевая собака, выученная мгновенно откликаться на целый ряд неотложных сигналов, он вырос привычным к зыбкости существования — к состоянию сомнения — в этой растянувшейся между двумя сигналами пустоте. Что касается Эгона, есть и определенные доводы в пользу его небрежного (опять это слово) безразличия к явному риску непоправимо испачкать свой белый костюм машинным маслом: конечно же, в Германии множество умелых итальянских портных, которые за три дня сумеют заменить ему пиджак или брюки, а машина (сверкающая на солнце) была (с любовью?) вымыта, навощена и отполирована до блеска. В каком-то смысле все восемь страниц статьи об Эгоне и Гизеле в журнале «Тrеие» уже изложены и проанализированы на обложке — хотя и существенно более сжатым образом. Смысл, оттенки или слои смысла следует искать в деталях: тут и неотъемлемый габардиновый костюм, и узорчатый галстук; белый шелковый носовой платок, торчащий из нагрудного кармана пиджака; пускающий слюну шнауцер; черные кожаные брюки, сапоги на высоком каблуке, зачесанные назад светлые волосы Гизелы, прическа, подчеркивающая лоск и сексуальную искушенность, еще более выделяющая ее бледное тонкокостное лицо; сверкающий автомобиль и красная кожаная обивка его кресел и, наконец, приоткрытые французские окна на первом этаже, предлагающие вертикальные сколки жизни внутри. Все это складывается в новую немецкую уверенность, в ощущение удовлетворенности и завершенности. Все это здесь… врожденный инстинкт немецкого высшего и отчасти среднего класса к сочетанию по своей сути «совершенного» с «угрожающим». В общем и целом, здесь отражается и новая немецкая нетерпеливость, и общее предвкушение еще большего грядущего величия Германии. Разве все это также не встраивается в рассказ о Германии? Ведь в конечном счете эта тонко развитая чувствительность, это обостренное осознание совершенства вполне может реально воплотиться. Возможно, дело тут просто во времени, и вскоре все в Германии, включая и приезжих рабочих — турков, греков и арабов, — разовьют в себе видение тонкостей немецкого совершенства, видение (зрение, в конце концов, связано с пониманием), которое со временем поспособствует обмену, взаимодействию совершенств между настоящим человеком и его совершенным окружением.
Пока же, в настоящее время… В настоящее время? Да, в настоящее время все это так.
Эгон и Гизела.
Как зафиксировано и представлено Ритой Тропф-Ульмверт. Здесь существенны слова в настоящее время, поскольку все начинания Эгона и Гизелы неразрывно связаны не с профессией или какими-то особыми взглядами, не с результатами определенной подготовки, а с живым импульсом, обязанным своей целью и энергией диалектике вовлеченности в напряженную и насыщенную жизнь Германии. Эгон в настоящее время — владелец издательства «Меглих Ферлаг»: шесть книг в 1975 году, шесть в 1976, шесть в 1977 и пять в 1979. Далее следует краткое описание компании. Обычная история. Льготные инвестиции, банковские кредиты, проблемы с писателями, проекты на будущее, жуткие провалы, проблемы с распространением, отбор рукописей, проекты на будущее и побочные проекты (как говорят в Америке), как то: книжные клубы, права на экранизацию, переводы. Статью сопровождает фотография сумрачного Эгона в деловом костюме; сидя за письменным столом, он подписывает письмо. Рядом с ним, опустив глаза, стоит безымянная молоденькая секретарша. Из широкого окна за столом открывается вид на старый город — заново отстроенная ратуша, собор, Der Englischer Garten, узенькие извилистые улочки. Все должно выглядеть так же, как до войны. На стене слева от Эгона — большая, во всю стену, цветная фотография, на которой мотоциклист в шлеме мчится на своем «харлее» или «хонде» по широко раскинувшейся грунтовой дороге. Облако пыли, поднятое мотоциклистом, слегка затеняет величественный пейзаж Южной Баварии. Трудно не заметить сходство между мотоциклистом и Эгоном. Трудно не заметить на нескольких сделанных Ритой Тропф-Ульмверт у него в офисе снимках, с какой нежностью смотрит Эгон на свою секретаршу. Но эти снимки в статью не попали. В статью попали снимки Эгона и Гизелы дома. Она, вольготно раскинувшаяся на принадлежащем им барселонском кресле Миса ван дер Роэ, в серебристой футболке с красным словом «PONY» поперек груди, обхватив руками свои маленькие торчащие груди. Эгон в коричневом костюме в тонкую полоску, довольно-таки благодушно (или самодовольно?) глядящий прямо в камеру. И все же, за всей его внешней откровенностью, за готовностью отвечать на вопросы, за потоком сведений… Мы всегда просто обожали тайскую кухню… за обсуждением того, что он нюхнул («нюхнул» здесь ключевое слово) по молодости лет кокаина, лежит глубоко запрятанная скрытность, нежелание раскрыть что-либо, что не выставлено напоказ. Он отметил, что его отец был пилотом люфтваффе, а сам он, Эгон, короткое время подвизался на дипломатическом поприще — где бы вы думали? — в Западной Африке. Этим объясняется заглавное D на номерном знаке его автомобиля. Поскольку текст статьи, по сути, представляет собой попытку подать (это излюбленное американское выражение) эту пару или, в сущности, попытку подать Германию, особого внимания заслуживают вещи, которые видны на фотографии. Стратегически расположенная кожаная кушетка, хромированный кофейный столик со стеклянной столешницей, высокое экзотическое растение из Бразилии и ко всему этому еще одна пара (по-видимому, друзья), танцующая на до блеска натертом полу под озадаченным взглядом Эгона. Рита Тропф-Ульмверт также вытянула из него список вполне предсказуемых увлечений: автомобильные гонки, теннис, парус, альпинизм и в последнее время дискотека… В статье этим обнародованным Эгоном увлечениям придается вес, значение, которого они иначе не имели бы, так как их признание указывает на личные убеждения и, следовательно, влечет за собой ту весомую ответственность, которая кроется за каждым личным выбором.
