Морли Каллаган - Радость на небесах. Тихий уголок. И снова к солнцу

— Я говорил с чьей-то женой, — сказал он. — Он и его брат провели там весь вечер. Полно свидетелей. Так что они, выходит, чистые.

Только тогда Тони Гонсалес нерешительно поднялся со стула.

— А как же Хуан? — дрогнувшим от ужаса голосом сказал он. — Хуан убит! Что я скажу маме, когда она вернется домой? Как мне объяснить, когда она спросит — за что?

— Это тяжело, сынок. Но объяснить можно, — хмуро сказал инспектор Мэллори. — Когда полиция сигналит: «остановитесь», следует остановиться. А не бежать. Тебе сейчас плохо, я понимаю. Тебя отвезут домой, и кто-нибудь с тобой побудет и поговорит с твоей матерью.

Паренька увели.

— Черт знает какая каша, Джейсон, — сказал Мэллори. — Идемте в кабинет. Составим рапорт и обдумаем положение. Нет, погодите. Надо кое-куда позвонить. Я не хочу, чтобы это сразу дошло до газет. Еще слава богу, что он панамец. Их тут немного, и большого шума они не поднимут. Слава богу.

Джейсон хранил молчание, не пытаясь оправдываться, и на всех его полная достоинства отрешенность произвела большое впечатление. Какой-то частью сознания он мучительно сострадал брату убитого. Он видел, как тот возвращается домой, видел, как ничком падает на кровать, снова вскакивает, дрожа, рыдая, страшась возвращения матери. Но другая часть сознания служила Джейсону щитом от них всех, не допускала к нему ничего извне, оставляя его в странном недоуменном безмолвии.

— Дансфорд, Дансфорд, вы слышите, что я говорю?. Нам нужен официальный рапорт. И от вас тоже, Мастард, — сказал инспектор, который кончил звонить и вернулся. — Начальник где-то на банкете произносит речь. Заместитель сейчас приедет. Я постарался ничего не упустить. Попросил Готлиба подъехать. В такой ситуации нам, конечно, понадобится такой юрист, как он.

Вошел высокий, худой Марлоу — заместитель начальника, рьяный службист. Он уже знал, что произошло. Сначала докладывал Джейсон, потом Айра.

— Я одно вам скажу, сэр, — продолжал Айра. — Ни он, ни я ни о чем подобном и не помышляли. В жизни не видел, чтобы человек так опешил, как Дансфорд, когда он выстрелил, а подозреваемый выдернул руку из кармана и в ней не оказалось пистолета. Он просто окаменел от неожиданности. Может, подозреваемый просто решил пофорсить. Но Дансфорд совсем был ошеломлен — настолько он был уверен, что подозреваемый полез за пистолетом. — Повернувшись к Джейсону, который и теперь был словно не в себе, он добавил: — Не принимай так близко к сердцу, Джейсон.

Приехал Готлиб, сел рядом с ними и заставил их вновь и вновь рассказывать, что произошло. Он докопался до мелких, но существенных подробностей: когда они гнались за машиной, те в ней выкрикивали непристойные ругательства. Это очень важно. Близко ли был убитый, когда сделал угрожающий жест? С угрозой шагнул вперед и внезапно сунул руку в карман? Близко? Вот настолько? Даже ближе? Да. Веские обстоятельства. Откинувшись на спинку кресла, Готлиб задумался. Он рекомендует начальнику и полицейской комиссии, сказал он наконец, не отстранять Джейсона от исполнения служебных обязанностей. Не то возникнет впечатление, будто он в чем-то виноват. И тогда придется провести официальное расследование. Нет, он считает, что пока все может обойтись судебным разбирательством, которое просто установит, каким образом погиб этот человек, от чьей руки, а также была ли его смерть результатом роковой случайности. Затем Джейсона попросили выйти и подождать, пока они закончат совещаться.

Джейсон расхаживал взад и вперед по коридору, не в силах оторвать глаз от пола, выложенного новенькой блестящей плиткой. Он очень надеялся на этого цепкого толстяка Готлиба. Активный участник предвыборных кампаний — не исключено, что скоро будет избран генеральным прокурором. Уборщица протирала шваброй пол. Грузная, седая, с утомленным бледным лицом, она, не поднимая глаз от швабры, мало-помалу приближалась к Джейсону. Он вдруг начал старательно следить, чтобы не наступить на протертую сторону пола, но уборщица все равно ни разу не поглядела на него: для нее существовали лишь его ботинки да пара ног. Он все ждал, что вот-вот его охватит невыносимое раскаяние, и почему-то казалось, что очень многое зависит от того, посмотрит она на него или нет. Один внимательный скользнувший по нему взгляд этой ссутулившейся уборщицы мог бы выбить почву у него из-под ног. Мог бы напомнить ему о матери, которую он уважал, которой восхищался. Но уборщица упорно не поднимала головы. Значит, он обречен терпеть муки раскаяния и одиночества. И вдруг ему стало все равно. Он даже удивился: можно не терзаться, можно вновь почувствовать, как всего тебя переполняет чудесное ощущение собственной значимости, пьянящее ощущение, что ты стал центром событий, — то ощущение, которое он испытал, когда стоял под дождем после выстрела.

— Дансфорд! — позвал инспектор Мэллори, открывая дверь кабинета.

— Слушаю, сэр.

— Можете поехать домой. Или хотите закончить дежурство с Мастардом?

— Хочу закончить дежурство, сэр.

— Молодец!

На следующее утро в газете появилась фотография Джейсона — отличная фотография красивого, улыбающегося, благожелательного полицейского. Снимок был сделан пять лет назад, как раз когда Джейсон узнал, что его жена беременна, и до того, как произошел выкидыш. Его тогда переполняли гордость и счастье. В заметке под фотографией сочувственно рассказывалось о ночном происшествии. Полицейский Дансфорд от исполнения обязанностей не отстранен. Назначено судебное разбирательство, которое определит, каким образом погиб Хуан Гонсалес, поскольку точно установлено, что к грабежу он причастен не был. Измученная горем и страхом мать крикнула репортеру: «Справедливость! Где она — справедливость? Где мой сын? Он был такой хороший мальчик!»

Фотография Джейсона в утренней газете лежала на кухонном столе, прямо у Лизы перед глазами, пока она торопливо пила кофе. Она опять опоздала на работу, потому что последнее время постоянно недосыпала. И только много позже, когда они с Джейком и Уилмой Фултонами после кино отправились в Парк-Пласа выпить, Ал вдруг сказал:

— Надо бы посмотреть, что происходит в мире. Я за весь день не раскрыл газеты.

Он купил газету, и они поднялись в бар на крыше, но на террасе было холодно, а в зале темно. Высокая прелестная Хелина кивнула им и чему-то улыбнулась. Джейку нравилось бывать в этих барах со своей красавицей Уилмой. У него был очень уверенный вид — даже в окружающих он вселял спокойствие. Благодаря знакомствам в барах, которые Джейк завязывал с обычной своей обаятельной профессорской непринужденностью, его уже трижды приглашали принять участие в телевизионных передачах. К тому же он любил со вкусом выпить.

Ал читал газету, и Лиза повернулась к Уилме, чтобы сказать, как ей нравится ее новая прическа. Она теперь похожа на смелую исландскую принцессу-пиратку, сказала Лиза. Эта супружеская пара очень занимала ее. Они всегда были вместе и тем не менее как будто умели обходиться друг без друга. И они, случалось, бурно ссорились. Однажды Джейк дал Уилме пощечину, а она как-то раз попыталась стукнуть его каблуком туфли. Тем не менее они, когда бывали вместо, смеялись и веселились. Уилма, дочь богатого врача, росла с тремя братьями и тремя сестрами, и потому в ней жило то ощущение внутренней уравновешенности и спокойствия, какое дает большая дружная семья. Лизе в ней не нравилось только одно: стоило ей, Лизе, купить новое платье, как Уилма сразу же начинала расспрашивать, где именно она купила и со скидкой или нет, а потом отправлялась туда и требовала точно такое же за точно такую же цену.

— Вот так да, — сказал Ал. — Смотрите, это же мой полицейский.

— Как это — твой полицейский? — спросил Джейк.

— Ну тот, который привязался к Шору.

— И что же он натворил теперь?

— Убил какого-то паренька. Застрелил его.

— Не может быть! Дай поглядеть.

Они передавали газету из рук в руки.

— Невероятно, — сказал Ал. — Мне кажется, Шор с первого взгляда уловил, что страсть к насилию в нем так и бурлит.

— По фотографии этого не видно, — заметила Лиза.

— Он здесь не похож на себя. Совсем не то выражение.

— Конечно, — сардонически сказал Джейк. — У них наверняка имеются снимки на все случаи жизни: например, благодушный, сияющий улыбкой полицейский, друг своей улицы.

— Главное то, — сказал Ал, — что Шор сразу в нем разобрался. Слышали бы вы, как он его отделал!

— И что же он говорил?

— Он знал, что этот тип готов его прикончить.

— А, брось, Ал!

— Но я же был там. Я и сейчас вижу лицо этого фараона — как оно вдруг замаячило в свете фар. Такая в нем была угрюмая злоба! Интересно, в городе ли Шор?

— Позвони ему.

— Может быть, и позвоню.

— Шор — высшая инстанция, верно?

— Вот это мне в тебе и нравится, Джейк. Ты всегда всем точно знаешь цену.