Татьяна Москвина - Мужская тетрадь
6
Счастье – это преодоление себя.
Н. Михалков [13]Дерзкое единоборство со временем, затеянное Н.С. Михалковым, кажется, достигнет в «Цирюльнике» кульминационной точки.
В творчестве Михалкова был только один эпизод усиленных свиданий непосредственно с окружающей действительностью – начало 80-х годов, когда он создал «Родню» и «Без свидетелей» и снялся в нескольких фильмах о той же современности. И фильмы, и роли были откровенно насмешливы. Эстетически царить над временным пестрым человеческим хламом было, в общем, не столь уж трудно. В свое время михалковский «роман с действительностью» меня заинтересовал, и закончила я свой разбор следующими словами: «Посмеяться – значит избавиться, победить, освободиться… но если бы отчаяние (я имела в виду отчаяние от человеческого падения и несовершенства. – Т.М.) составило лейтмотив его фильмов – они были бы, наверное, великими. Для своего времени. Для времени, от которого нельзя освободиться путем иллюзорной эстетической победы»[14].
Я уже как-то смутно понимаю, что тогда имела в виду. В конце концов всякая эстетическая победа иллюзорна. Если реальное время не сообщало Михалкову поэтического вдохновения, а подталкивало к фарсу и насмешке, так это более чем понятно.
Он хочет жить в своем собственном времени. Он придумал свою гражданскую войну, свой тридцать шестой год, своего Гончарова, своего Чехова.
Все его основные герои, кроме С.П. Котова, доросли до среднего возраста, где и остановились.
Нету над ними старших. Старшие, если и появляются, сами ничего толком не знают и никому не указ. «Папа, не спи!»
Но мальчик вернулся, девочка плачет. В речке мелко – а если вены резать в теплой воде, кровь не сворачивается.
И все-таки Офелия не утонула, она отлично плавает. Мама не выходила замуж за дядю. Розенкранц и Гильденстерн живы. Бывает все на свете хорошо.
За Веру, Царя и Отечество.
Ура, господа юнкера.
Февраль 1997
Один разгневанный мужчина
Из всех ролей, с блеском исполненных Никитой Сергеевичем Михалковым, самой трудной и неблагодарной оказалась для него роль Председателя Союза кинематографистов России. Любой шаг, любая инициатива его вызывает споры, любой вопрос решается с криками, скандалами, подозрениями. Вот и на недавнем стихийном собрании части кинематографистов в Доме кино, посвященном будущей судьбе здания на Васильевской улице, разразилась буря. Собравшиеся даже выразили недоверие руководству союза – Председателю, Никите Михалкову, и Секретарю, Михаилу Пореченкову.
Речь велась как будто о том, как лучше и выгодней поступить – ремонтировать дом каждый год понемногу или провести капитальную реконструкцию с привлечением инвесторов. Никаких решений еще не принято и не может быть принято за спиной Союза. Но злых упреков, голословных обвинений, даже прямых оскорблений высказано предостаточно. Нет мира под оливами! Нет согласия среди профессионального сообщества, где люди, объединенные одним делом, вроде бы должны хоть как-то понимать друг друга. Что же думает обо всем об этом сам Председатель?
– Никита Сергеевич, даже у самого выдающегося человека время и силы ограничены, если тратить их на одно – на другое уже не хватит, и приходится выбирать. Я уже десять лет смотрю на эту историю с Союзом кинематографистов и вижу, что она достаточно изнурительна психологически для вас, с одной стороны, а с другой, как-то не очень ощутима польза. Скажите – зачем это вам?
НМ: Вот скажу как на духу: по глубинному, по большому счету – это абсолютно не мое. И не было у меня никогда начальственных амбиций! В самые счастливые годы моей жизни, когда, после моего выступления на Пятом съезде кинематографистов в защиту Сергея Бондарчука, меня отлучили от Союза, я занимался себе своим делом и даже не знал, где он и находится, со всеми своими дрязгами, проблемами, выяснениями отношений. Что такое секретарь Союза кинематографистов 25 лет назад? Это черная «волга» под задницей, это кремлевская больница, большие финансовые возможности, это Театр киноактера и бюро пропаганды советского искусства, от которого актеры ездили по стране, помню, мой покойный дядька Петр Глебов ездил с приклеенным чубом, пел про пташку-канарейку… все это было. Но когда я пришел в Союз, там ручки дверные были свинчены и документы пачками стояли в коридорах! И это ничья вина, это общая беда такая случилась. В перестройку, когда Союз возглавил Элем Климов – ничего не могу плохого о нем сказать, Царство ему небесное! – пришло ощущение, что вот наконец свалено ярмо советской власти и наступила свобода. В Союзе было 70 миллионов рублей, когда доллар стоил 60 копеек. Никогда я никого ни в чем не подозревал, но денежки эти не умножились и ни на что грамотно не потратились – их так, профуфукали, на поездки, на семинары, на что-то еще… Никогда не спрашивай у Бога «за что», спрашивай «зачем». Я пришел в Союз от стыда. Я подумал: у меня есть возможности помочь людям и надо помочь. В мыслях не было что-то там для себя утянуть. Да вы представляете, что бы со мной сделали, если хоть что-то из подозрений моих противников подтвердилось, хоть на капельку? Но нет ничего.
– В чем же корни вашего конфликта с частью кинематографистов? Он постоянно возобновляется. В чем его почва?
НМ: Не будем сбрасывать со счетов очень знакомый фактор – зависть, страшную зависть. Господь определил мою судьбу, словно по названию моего первого фильма – вот именно, что я свой среди чужих и чужой среди своих. Близкие мне люди любят меня и верят мне, но есть и другие. А я по воспитанию своему не могу опуститься до такого уровня, чтоб объяснять, мол, не краду я, не краду… Возьмем эту историю с Киноцентром. Стояли 23 тысячи квадратных метров в центре Москвы, и там нормально так дербанили деньги, все шло мимо Союза кинематографистов России, я пришел, надеясь, что могу применить свои связи для пользы Союза. Но я наталкивался на абсолютно инертную массу с одной стороны и активно сопротивляющуюся – с другой. Я увидел просто «наперсточников»… Я предложил нашим коллегам из бывшего СССР – давайте сложимся в один котел и будем вместе использовать наши возможности, но они, под красивую демагогию о дружбе народов, оставили у себя все, даже в доле не вернув России. А дружба народов стала активно воспроизводиться на этих 23 тыс. кв. м. Там четырех человек убили вообще за эти годы. Ладно, судились-рядились, регистрировали-перерегистрировали, и выяснилось, что 32 процента акций от этих 23 тыс. кв. м приносит Союзу кинематографистов России 40 тысяч долларов в год. При таких площадях? Я все хотел, чтоб был прозрачный менеджмент, выгодный Союзу, и все трендел в надежде, что меня слышат и доброжелательно понимают, а пока я это все трендел, яйцеголовые юристы так поработали, что это здание вообще перестало существовать как собственность СК России, туда пришли чужие люди, начались суды… Все это я честно на себе тащил. Потом мы решили – может быть, выкупить эти проценты у наших коллег? Во что они оценят эти 68 процентов? Они сказали, что подумают, ответа не было, а через некоторое время я узнал, что 68 процентов акций Киноцентра проданы. По бумагам – за 2 миллиона сколько-то там тысяч долларов. И мы остаемся с нашими 32 процентами в абсолютно чужом пространстве! Где сауна «Голубые дрозды», дискотеки, рестораны… Я хотел выяснить, когда мы получим хоть какие-то дивиденды от наших процентов, и мне ответили – когда владельцы отобьют то, что вложили в ремонт здания. Это называется «неотъемлемое улучшение». Я рассказываю эту ситуацию на пленуме: так и так, можем оставаться там на наших 32 процентах и терпеливо ждать, когда отобьется «неотъемлемое улучшение», или можем продать акции. Но если будем ждать, акции будут падать в цене, потому что наша-то часть Киноцентра ветшает, мы ее не ремонтируем. Нас обязали продать за пять миллионов, а мы продали за шесть, потому что я пришел к конкретному человеку и сказал ему – ты же понимаешь, что по бумагам 68 процентов акций стоили 2 миллиона, сколько ж тогда будут стоит наши бедные 32, но это же несправедливо. И конкретный человек сказал: «Ладно, Сергеич». И продали за 6 миллионов, очень выгодно.
– Какова судьба этих денег? Куда они пойдут? На собрании в Доме кино очень большие были крики насчет этого.
НМ: Я лично тратами денег Союза кинематографистов не занимаюсь. Я сказал одно, что, по моему мнению, эти деньги должны стать Пенсионным фондом нашего Союза. Их нельзя тратить на мелкие текущие нужды, на косметические ремонты, на какие-то поездки, потому что иначе мы их просто проедим. Уже проели что-то два с лишним миллиона. Я к этому не имею никакого отношения. Моей подписи нет ни на одном финансовом документе. Хоть какие комиссии присылайте. Знаете, какая вокруг меня атмосфера? Я примерчик приведу. Первый мой приказ был об увеличении моей зарплаты вдвое. Второй – о передаче этой зарплаты в Дом ветеранов кино, в «Матвеевское». Так опубликовали только первый! Вот так вот.
