Холдор Вулкан - Жаворонки поют над полем
Стараясь их разнять, Фарида стала кричать в панике:
— Пахтаплан-ака! Гурракалон, дорогой, постой! Остановитесь! Не надо драться!..
Но мужики дрались, бросаясь друг на друга как бульдоги. Гурракалон знал несколько приемов рукопашного боя, и неожиданно, схватив за руки тракториста Пахтаплана, ловко заломил их за спину и нанес ему удар коленом в лицо. Нос тракториста Пахтаплана разбился, и из него хлынула кровь. Но тут раздался глухой стук, и Гурракалон, схватившись руками за голову, сначала стал на колени, потом упал на землю. Он лежал без сознания, а вся голова его была крови. Фарида испугалась и, нагнувшись над Гурракалоном, стал приводить его в чувство.
— Гурракалон! Дорогой, очнись! Не пугай меня, любимый! Не умирай! Я не могу жить без тебя в этом мире, слышишь, очнись!.. — плакала она, вытирая кровь мужа платочком. Тракторист Пахтаплан подошел к своему трактору с окровавленным гаечным ключом в руке и сплёвывая сквозь зубы, спокойно завёл двигатель и залез в кабину.
Тут Гурракалон пришел в себя, словно боксер после нокаута, и спросил:
— Где я?
Фарида ещё сильнее испугалась и зарыдала.
— Мы на поле, Таппикасода! Вставай, дорогой, вставай! Пойдем домой!.. — продолжала она плакать, стараясь приподнять мужа.
Гурракалон, опираясь на жену, поднялся и стал уходить, как раненый воин, который покидает линию огня на поле боя в сопровождении санитарки. Нервный тракторист Пахтаплан, резко нажав на газ, развернул свой трактор «Алтай» желтого цвета в сторону Гарракалона и Фариды, и, словно вражеский танкист, который намерен затоптать наших в грязь, стал наезжать на Гурракалона с Фаридой. Трактор рывком двинулся вперед, и Фарида с Гурракалоном еле спаслись, отскочив в сторону. А тракторист Пахтаплан рухнул вместе со своим бульдозером в глубокий овраг. Трактор, перевернувшись, долго катился вниз, поднимая пыль, словно огромный железный сундук. Когда пыль развеялась, Фарида увидела низкорослого, пузатого тракториста Пахтаплана, который чудом остался в живых.
50 глава Одноногий покупатель
Великий сапожник ХХI века Абу Кахринигман бужур Каландар Дукки Кара булут Ибн Абдель Касум шел по обувному базару, как хищный зверь по тайге, который ходит и помечает мочой территорию своего владения. На этом базаре у Абу Кахринигмана бужур Каландар Дукки Кара булут Ибн Абдель Касума были точки, где он реализовывал свои товары. Раз в день он приезжал сюда на своём «Запорожце», похожем на майский жук, проверял ход торговли, собирал выручку, словно инкассатор, и уезжал домой.
Когда Абу Кахринигман бужур Каландар Дукки Кара булут Ибн Абдель Касум подошел к одной из своих торговых точек, то он увидел одноногого покупателя на костылях, который разглядывал сапоги, примеряя то один сапог, то другой на свою единственную ногу. Высокорослый, тощий покупатель с длинным ишачьим лицом и с большими коровьими глазами напоминал Абу Кахри Нигаману бужур Каландар Дукки Кара булут Ибн Абдул Касуму аиста, который стоял в своем гнезде на одной ноге. Наконец, тощий покупатель высокого роста, с большими коровьими глазами и с длинным ишачьим лицом, решил купить кирзовый сапог, который подошёл к его единственной левой ноге.
— Не жмет? — спросил покупателя продавец.
— Нет, вроде, подошел — ответил покупатель, пройдясь туда-сюда на костылях.
. — Простите за глупый вопрос, а что с Вашей ногой? — спросил продавец.
— Э-э, братан, это долгое история. Это было в советское время. Тогда шла афгано-советская война. Я по природе патриот и рвался на войну. Написал заявление в военкомат, мол, я гражданин Журабидинов Шурабидин Турабидиновуч хочу на фронт и прошу отправить меня хоть товарным поездом в Афганистан, на войну, хочу, мол, геройски защищать родину советскую. Но моё заявление не приняли, в связи с тем, что я был рецидивистом и долгие годы скитался по трудовым исправительным колониям тогдашнего Советского Союза. Кроме того, я был форточником, то есть открывал форточки кошельков, карманов, сумок и так далее и тому подобное.
— Извините, гражданин Журабидинов Шурабидин Турабидиновуч, мы Вас в Афганистан отправить не можем. — сказали мне в военкомате. — Мы опасаемся, что Вы можете украсть месячную получку у своих однополчан, находясь в окопе во время артобстрела, или в танке или в БТРе. Мы думаем также, что Вы не побрезгаете опустошить карманы своих командиров, разрезав их кошелёк штык-ножом и лишив их полученной зарплаты.
Но я не мог спокойно смотреть на убийство наших солдат в Афганистане и пешком пошел на войну через перевал Саланг в горах Хиндикуша.
И вот иду я на войну с сапёрной лопатой, которую я украл из амбара военной комендатуры и — на тебе, — меня арестовали бородатые афганские пограничники.
— Ассалому алекум, бародорони азиз, — говорит один из них. — куда путь держим на ночь глядя.
Я говорю, как куда? На войну, говорю.
— Вы мусульманин? — последовал вопрос.
— Нет.
— Ах, понятно, христиан значит?
— Нет, я — коммунист, то есть комсомолец.
— Странно, разве такая религия существует?
— А почему бы и нет? — говорю я им с удивлением. Вот вы молитесь Аллаху, да? А мы наоборот, поклоняемся человеку, ну, этим… вождям, таким, как Карл Маркс, Ленин, Сталин, Хрущев Никита Сергеевич, Леонид Ильич Брежнев, Константин Черненко и так далее.
Тут кто-то из пограничников говорит:
— Астагфируллах!
Другой продолжал допрос. Я бы ответил на его вопросы, если бы один из бородатых пограничников не закричал:
— О, харомизада еретик! Он украл мою пайсу! — вопил он, указывая на меня и глядя на разрезанные карманы своих штанов.
Оказывается, Афганцы называют деньги пайсой. Да, признаюсь сразу, что я по привычке действительно спер его пайсу, незаметно и быстро разрезав карманы его штанов в причудливой форме.
После этого они ударили меня прикладом автомата по голове, и я упал в обморок. очнулся я в землянке. Вы знаете, может, Вы не поверите, это была для меня романтика. Жаль, что не было там печурки, где с треском горят березовые поленья со смолой, и не оказалось гармони. Но я всё же пел без печурки и без гармони свою любимую фронтовую песню на стихи Алексея Суркова «Землянка». Вот так я примерно пел тогда:
Бьется в тесной печурке огонь, На поленьях смола, как слеза, И поет мне в землянке гармонь Про улыбку твою и глаза.
Про тебя мне шептали кусты В белоснежных полях под Москвой. Я хочу, чтобы слышала ты, Как тоскует мой голос живой.
Ты сейчас далеко-далеко. Между нами снега и снега. До тебя мне дойти нелегко, А до смерти — четыре шага.
Пой, гармоника, вьюге назло, Заплутавшее счастье зови. Мне в холодной землянке тепло От моей негасимой любви.
Тут загремели дверные замки с цепями, и в землянку ворвался с автоматом в руках сердитый охранник, у которого я спер пайсу, то есть деньги, и он начал меня бить прикладом автомата Калашникова.
— Ты еще поешь, сволочь, шайтан! — кричал он.
В этот момент зашли еще трое бородатых пограничников, и один из них приказал, чтобы меня вытащили наружу.
Ну думаю, Слава КПСС, что наконец-то они освободят меня. Но не тут то было. Они завязали мне веревкой руки и ноги. Перед тем заклеить мне рот скотчем, палач начал точить нож о камень. Кто-то вырыл кетменем небольшую лунку там, где я лежал. Я говорю, братцы, что вы делаете?
— Мы тебя зарежем, молись, чужеземец — сказал палач, потирая остриё ножа о рукавы рубахи, как бы очистив лезвия ножа.
— Да, вы что, товарищи, на самом-то деле. С ума сошли что ли? Как же я могу молиться, если не знаю молитву — сказал я.
— Это твой последний шанс, и ты можешь говорить все, что хочешь напоследок, давай безбожник, побыстрее, а то у нас времени очень мало — торопил палач.
— Ну хорошо тогда — сказал я, подумав, что они шутят и, настроив свой голос, начал петь:
Вставай, проклятьем заклеймённый, Весь мир голодных и рабов! Кипит наш разум возмущённый И в смертный бой вести готов. Весь мир насилья мы разрушим До основанья, а затем Мы наш, мы новый мир построим, — Кто был ничем, тот станет всем.
Припев:
Это есть наш последний И решительный бой; С Интернационалом Воспрянет род людской!..
— Ну, хватит, достаточно, шайтан, остальные куплеты будешь петь в аду — сказал палач, крепко заклеивая мой рот скотчем. Потом они подтащили меня, словно барана, поближе к лунке и палач, произнося слова «бисмин аллаху акбар» собирался перерезать мне горло, но тут вдруг прилетела наша доблестная военная авиация и началась ковровая бомбардировка. Недалеко от нас упала со свистом авиабомба и взорвалась. Я потерял сознание. Когда пришел в себя, я увидел палача, лежащего с ножом в руках, а его голова лежала рядом с ним.
