Кун-Суук Шин - Я буду рядом
Спустя несколько дней я отправилась на вокзал, откуда поехала к отцу в дом престарелых. Человек в соседнем кресле читал газету, из нее прямо на меня смотрел с фотографии Мен Сё. В газете была напечатана статья о его фотовыставке. Я не могла отвести глаз от газеты, и потому попутчик отдал ее мне при выходе из автобуса. Я развернула ее и пробормотала: «Эмили, его фотографии просто изумительны!», словно кошка сидела рядом со мной. Выставка называлась «Обнимающаяся молодежь». Там были представлены фотографии молодых людей из разных стран мира, обнимающих друг друга, в том числе и фотографии молодежи на Арбате в Москве. В статье говорилось, что он путешествовал по миру около трех месяцев и сделал тысячи фотографий молодых людей, обнимающих друг друга. Вероятно, он уехал сразу после похорон профессора Юна. Журналист спросил: почему его привлекли именно фотографии обнимающих друг друга людей? Мен Сё ответил: когда-то его преследовало навязчивое стремление к саморазрушению, но именно вид обнимающих друг друга молодых людей помог ему справиться с этой проблемой. Он рассказал, что из всех людей, которых ему довелось повидать во время путешествий, меньше всех улыбаются москвичи. Но даже они радовались при виде обнимающихся на Арбате детей. Он добавил, что сам обнял сотню незнакомых людей на той самой улице.
Чувствовал ли он то же, что и я?
В моей жизни случались времена, когда мне казалось – я разваливаюсь на части, словно в меня угодила бомба. Тогда я пыталась побороть странную, будто сковывающую меня тревогу, отмахивалась от страха и неторопливо усаживалась за письменный стол. Сейчас, глядя на фотографию Мен Сё рядом со статьей, где говорилось, что он обнял сотню незнакомых молодых людей, я вдруг ощутила грусть и принялась смотреть на полуденный город за окнами автобуса. Давно минувшие дни, когда мы прогуливались по городу, утаивая наше одиночество и наши мечты, пристально смотрели на меня с газетной страницы в салоне автобуса.
В тот день в церкви еще одна студентка подняла руку. Она спросила меня:
– Когда вам было двадцать лет, что вы хотели бы сказать нам, будущим двадцатилетним юношам и девушкам?
Я бросила взгляд на Ю Сон среди других студентов, а затем внимательно посмотрела на задавшую вопрос девушку. Вероятно, она волновалась – ее голос дрожал.
Я мгновенно произнесла:
– Надеюсь, у каждого есть тот, кому вам захочется сказать: «Давай навсегда запомним этот день, каждое мгновение, когда мы вместе».
Студенты восхищенно зашумели. И я радовалась вместе с ними.
– Также…
Молодые люди думали, что я закончила, но они тут же затихли, когда я снова заговорила:
– Надеюсь, все вы станете людьми, которые в нужный момент без промедления скажут: «Я буду рядом».
Это был как раз тот день, когда ветеринар сообщил, что у совсем старой и с трудом передвигающейся Эмили образовалась опухоль в желудке и операция невозможна. Посреди ночи я сквозь сон услышала слабый телефонный звонок. Звонок становился громче и настойчивее, буквально буравил мои барабанные перепонки. Я сняла трубку, и незнакомый голос попросил к телефону Чон Мин. Я ответила, что он ошибся, но молодой человек неожиданно разразился слезами и принялся умолять меня позвать Чон Мин к телефону. Я положила трубку рядом с аппаратом, через некоторое время снова поднесла ее к уху и услышала, что юноша все еще плачет. Для него не имело значения, слушают его или нет. Ему просто требовалось время, чтобы выплакаться в телефонную трубку. Потом он испытал бы облегчение, и его чувства к этой незнакомой мне Чон Мин слегка ослабели бы. Эмили лежала свернувшись клубочком на тумбочке. Тут она проснулась, медленно перебралась на кровать и улеглась на мой живот, теперь у нее не хватало сил, чтобы ласково топтать меня своими лапками. Когда я спросила ветеринара, сможет ли она пережить операцию, он ответил так: «Эмили прожила на удивление долгую жизнь, и неужели я хочу теперь подвергнуть ее таким тяжелым испытаниям?»
Я вернулась домой с Эмили на руках, положила на кровать и ласково поглаживала ее шею, пока не услышала длинные гудки в трубке. Возможно, юноша перестал плакать или же нас просто разъединили.
Спать не хотелось, некоторое время я сидела за столом, а затем открыла самый нижний ящик и вытащила стопку конвертов, распечаток, словарь китайских иероглифов, а затем бросила взгляд на коробку, где лежал дневник Мен Сё под названием «Коричневая Книга». Я запечатала дневник в эту коробку, когда почувствовала, что научилась жить без него. Я достала коробку, открыла ее и взяла дневник.
Я часто думаю, почему в то время все не сложилось по-другому. Тогда я постоянно винила во всем себя, слова «если бы только» то и дело срывались с моих губ в самые неожиданные моменты. Внезапно я начинала понимать: причины, по которым испытывала те или иные чувства, не имели ничего общего с происходящим в то время. И я оставалась наедине с такими вопросами и ощущениями, какие невозможно было понять и принять, сколько бы времени ни проходило.
Когда я смогла бы рассказать ему, что побывала в Базеле или в Перу? Когда смогла бы рассказать, как перед картиной Арнольда Бёклина «Остров мертвых» в Базельском музее я произнесла ее имя: «Миру». Затем обернулась, ведь мне послышался ее тихий голос: «Да?»
В пустыне Наска у подножия Анд на земле нарисованы загадочные геометрические фигуры, невидимые человеческому глазу, их можно рассмотреть лишь с высоты. Говорят, эти рисунки принадлежат людям, жившим в пустыне Наска пятнадцать столетий назад. В то время еще не было домашних животных. Фигуры состоят из сотен длинных линий, выделяются на каменистой поверхности: такие огромные птицы, если бы они ожили и взлетели, то тени их крыльев закрыли бы собой большую часть пустыни. Эти прекрасные, загадочные и неизвестные мне создания были выгравированы в каменистой почве пустыни людскими руками, словно некий шифр. Говорят, рисунки сделали пятнадцать столетий назад на широте, где должна была быть буйная тропическая растительность, а сейчас здесь простиралась пустыня по той причине, что за последние десять тысяч лет там ни разу не шел дождь. «Ни разу не было дождя за десять тысяч лет!» – пробормотала я себе, не в силах охватить умом такой огромный отрезок времени. С земли невозможно разглядеть необычные символы. Необходимо подняться на высоту по меньшей мере в три сотни метров, чтобы увидеть их полностью. Вместе с другими путешественниками мы полетели над пустыней на вертолете, чтобы сверху взглянуть на таинственные рисунки. Зигзаги, звезды, растения, лица невероятных размеров, круги, треугольники, квадраты, трапеции… Казалось, этим символам не будет конца. Геометрические фигуры и другие таинственные символы покрывали не только огромное, бесплодное пространство пустыни Наска. Гигантские линии, невидимые с земли, шли дальше за пределы пустыни, пересекали острова, глубокие ущелья и реки и изгибы Анд… Вершина огромного треугольника выглядела стертой, но птица, которая словно летела на юг, ясно выделялась на каменистой почве. Древние люди в то время еще не использовали в работе животных, всю работу выполняли собственными руками. И как только они смогли вырубить в почве пустыни эти гигантские символы? Их невозможно было рассмотреть целиком с земли до изобретения летательных аппаратов, на которых можно подняться в небо и взглянуть сверху на плоды их труда. Я не сводила глаз с рисунков, созданных пятнадцать столетий назад, и не переставала спрашивать себя: зачем, как? А внизу, под нами, раскинулся в песке пятидесятиметровый паук.
Могла ли я предположить, что когда-нибудь мне представится возможность взглянуть на паука, запечатленного в песках пустыни пятнадцать столетий назад? Я подумала о Дэне, о нашем пути в ночной темноте к маминой могиле, преодолевая свой ужас перед пауками. Во время восьмичасового перелета, пересадки в Лос-Анджелесе и следующих двадцати часов полета, чтобы, наконец, добраться до пустыни Наска у подножия Анд с изображением огромного паука, я не переставала думать о Дэне. И неожиданно в потаенный уголок моей души, где давно царили темнота и ледяной холод, ворвался яркий луч одинокой звезды, сияющей на рассвете над горизонтом, и прогнал тьму. Я почувствовала тепло, взглянула на простирающуюся внизу пустыню Наска и одними губами прошептала его имя. Образ Дэна заслонил собой изображение огромного паука, запечатленного в пустыне пятнадцать столетий назад. Я тихо произнесла:
– Не бойся. Я никогда тебя не забуду, – и подумала – моя душа соткана не только из когда-то пережитого мною. Все, что я вижу и чувствую, принадлежит и Дэну, и Миру. Их внезапно оборвавшиеся жизни продолжились во мне.
Перелистывая одну за другой страницы его дневника, я не заметила, как первые лучи утреннего солнца упали на мой стол. Эмили собрала остатки сил, запрыгнула на стол, свернулась клубочком, но голову подняла ко мне.
