Сергей Довлатов - Речь без повода... или Колонки редактора
Грешно мне злословить на эту тему. Человек вы пожилой, усталый. Может, вам свойственно что-то хорошее? Может, будоражат вашу совесть какие-то нотки раскаяния? Или кошмары мучают вас по ночам?..
Честно говоря, меня интересует другое. Мне кажется странным, что ваши недуги так усиленно рекламируются. Что ваше запущенное лицо становится достоянием международной общественности. Что ваши невнятные речи повсюду слышны.
Сталин, например, действовал по-иному. Он вообще не появлялся. Он превратился в бессмертный и неосязаемый символ. О его кончине известили несколько дней спустя.
Нечто аналогичное произошло с товарищем Мао. Ходили слухи, что его подменяют роботы или двойники. (Трудно ли подобрать двойника в Китае?)
Человеческие слабости вождей принято таить от народа. И вдруг — такая неожиданная откровенность! Такой обескураживающий материализм!
Могучий генсек шатается от слабости на виду у бессердечных западных корреспондентов. Вместо пламенной здравицы издает какое-то невнятное шипение…
Мне кажется, это неспроста. Мне кажется, вас усиленно гримируют под нормального человека. Вернее, под коммуниста с человеческим лицом.
Мне кажется, ваши служащие преследуют далеко идущую цель. Они как бы говорят мировому империализму:
— Видите, буржуи, как слаб наш Леонид Ильич?! Так что не откладывайте переговоров! Подписывайте СОЛТ! Спешите договориться по международным вопросам!
А то придет на смену Леониду Ильичу — жлобина. Какой-нибудь здоровенный Романов из Ленинграда. И всех мгновенно раздраконит!
Спохватитесь тогда, но будет поздно!..
Вот какие у меня соображения. А сьезд, как и ожидалось, прошел благополучно. Все идет хорошо. Скоро, говорят, большевики Америку догонят. И даже перегонят.
А может, зря торопятся?! Ведь там же — пропасть!
«Новый американец», № 56, 3–9 марта 1981 г.КР НЕ КАЖДОЕ ПИСЬМО ДОХОДИТ…
Не каждое письмо доходит из Союза. Бывает, что подолгу нет известий от родных. Мы начинаем беспокоиться, звонить…
Затем вдруг переписка налаживается. Одно, другое, третье письмо…
Они — бесценны. Мы читаем их внимательно, слово за словом. Расшифровываем намеки. По крупицам добываем информацию.
Вот письмо из Ленинграда. Абсолютно сдержанное. Неожиданно взрывается строка:
«…К Олегу заявились гости. Учинили страшный беспорядок. Пропали важные бумаги…»
Речь идет о знакомом поэте. Неужели — обыск?! Неужели конфисковали рукописи?!
Читаю дальше:
«…Мы живем хорошо, как в Удельной…»
Что значит — «в Удельной»? Ах да, понятно. В Удельной, под Ленинградом, расположен знаменитый сумасшедший дом…
Переворачиваю страницу:
«…Костя очень плох. Врачи совсем его замучили. Заставляют принимать лекарства. Костя отказывается…»
Костя? Костя Азадовский! Около двух месяцев под следствием. Инкриминируются наркотики. Виновным себя не признает…
А вот письмо из Таллина:
«…Вечерами слушаем радио. Читаем газету с большим увлечением…»
Значит, слышали мое интервью по «Голосу». Значит, видели экземпляр «Нового американца»! Ведь не «Правду» же они читают…
Но бывают и другие письма. Редко, но бывают. Вот одно из них. Автор — пожилая женщина. Бывшая соседка. Вроде бы неплохо относилась. Образованная, начитанная дама. Мужа ликвидировали в тридцать седьмом году. Дочка — искусствовед — годами без работы. Зять — библиотекарь с высшим филологическим образованием. У самой — ничтожная пенсия. Трое — в однокомнатной квартире.
Письмо же — гневное. Более того — негодующее. Вот несколько строк из этого письма:
«…Дорогой Сережа, как вы изменились! Зачем вы клевещете на свою родину?! Зачем попираете ногами святыни?! Родина вам образование дала. А вы?!..»
Несчастная, безумная старуха! Все забыла, все простила, всем довольна!
Бедность, голод, унижения — все ей родина дала…
Сострадания достоин узник, томящийся за решеткой. Презрения достоин раб, возлюбивший свои оковы. Свою тюрьму. Свою галеру. Свою черствую пайку. Свою омерзительную робу.
Какое счастье, что наши дети вырастут иными!
«Новый американец», № 57, 10–16 марта 1981 г.КР МЫ ЧАСТО СЛЫШИМ…
Мы часто слышим:
«Какого направления придерживается ваша газета? Против чего она выступает? С чем борется? Кого ненавидит?..»
Нас удивленно спрашивают:
«Кто вы такие, ребята? Антикоммунисты? Антимонархисты? Антихристы?..»
Нас подвергают допросу:
«Какова ваша идейная платформа? Партийная тенденция? Конечная политическая цель?..»
Еще Достоевский высмеивал газеты с направлением. Высмеивал и презирал. В его «Скверном анекдоте» фигурирует корреспондент «Головешки» (пародия на революционно-демократическую газету «Искру») — уязвленный и хамоватый болван…
Любая позиция АНТИ — несостоятельна и малоплодотворна.
Мне кажется, великий Эйнштейн не был антиньютоном. Он был Эйнштейном и все. Он полагал, что этого достаточно.
Шостакович не был антимоцартом. Он был Шостаковичем. За что ему огромное спасибо.
Достоевский не был антитолстым. Бродский — не антиевтушенко. Солженицын — не антигрибачев. И слава Богу!..
Разве что Энгельс был антидюрингом. Ну и что хорошего? Оба так себе…
Антикоммунисты ли мы? То, что не коммунисты, — это ясно. Но анти?..
С научным коммунизмом десятилетия борются ученые, философы, экономисты.
Реальный коммунизм сложнее. Ведь то, что происходит на родине, от коммунизма бесконечно далеко. Эту жуть даже Брежнев коммунизмом называть стесняется…
Дальнейшее прошу напечатать крупными буквами. Чтобы все было ясно как дошкольнику, так и любому старику:
МЫ — НЕ ПРОТИВ! МЫ — ЗА! ЗА ПРАВДУ! ЗА СВОБОДУ! ЗА ЧЕЛОВЕЧЕСКОЕ ДОСТОИНСТВО! ЗА МИР И КУЛЬТУРУ! ЗА УЛЫБКУ И ЮМОР! ЗА МАТЕРИАЛЬНЫЙ ДОСТАТОК! ЗА ДРУЖЕЛЮБИЕ И КОРРЕКТНОСТЬ! ЗА СВОБОДУ ДУХОВНЫХ И НРАВСТВЕННЫХ ПОИСКОВ! ЗА МУЖЕСТВО И ТАЛАНТ! ЗА НАШУ МНОГОСТРАДАЛЬНУЮ РОДИНУ! ЗА ПРИЮТИВШУЮ НАС БЛАГОРОДНУЮ И ГОСТЕПРИИМНУЮ АМЕРИКУ! ЗА ЖИВОЙ, БЕСКОНЕЧНО МЕНЯЮЩИЙСЯ, ВЕЛИКИЙ РУССКИЙ ЯЗЫК!
Мы переживаем ужасное время. И так было всегда. Любое время представлялось нормальному человеку — ужасным.
Мир полон зла. И это зло — внутри нас. А значит, человек должен победить СЕБЯ. Преодолеть в СЕБЕ — раба и циника, невежду и труса, карьериста и ханжу!
Навсегда убить в СЕБЕ — корыстолюбие, чванство и продажность!
Уничтожить в СЕБЕ ядовитые ростки коммунистического лишайника:
Нетерпимость к чужому мнению. Фанатизм и жестокость. Беззаветную преданность собственным интересам. Баранье единодушие. Жалкий страх перед ересью и новизной…
Свершится ли все это? И на чьем веку?.. Я хотел бы посетить этот мир через тысячу лет.
«Новый американец», № 59, 24–31 марта 1981 г.КР С КАЖДЫМ ГОДОМ…
С каждым годом она все больше похожа на человека. (Не в пример большинству знакомых журналистов.)
Принес я ее домой на ладони. Было это двенадцать лет назад. Месячный щенок-фокстерьер по имени Глаша. Морда кирпичиком. Хвост морковкой. Короче, Глаша была неотразима…
Воспитывали мы ее довольно невнимательно. Кормили чем попало. Зато подолгу с ней беседовали. И я, и мама, и жена. А потом и дочка, когда сама научилась разговаривать…
Глаша росла толковой и мужественной. К трем годам она совершила несколько подвигов. Во-первых, спасла щенка, который тонул. Вытащила его за хвост из лужи. Кроме того, побывала с моим братом на охоте. Первая отыскала след медведя-шатуна.
Очередной подвиг Глаша совершила в Таллине. Я уехал в командировку. Отдал Глашу знакомой машинистке из ЦК. Машинистка затопила печь. Раньше времени закрыла трубу. И уснула.
В квартире запахло угарным газом. Все спали. Но проснулась Глаша и действовала разумно. Подошла к хозяйскому ложу и стащила одеяло. А потом громко залаяла…
Днем ей принесли из буфета ЦК четыреста граммов шейной вырезки. Случай уникальный. Может быть, впервые партийные льготы коснулись достойного объекта.
Глаша не интересовалась политикой. Однако лаяла на милиционеров, когда они являлись без приглашения.
Консервы «Завтрак туриста» вызывали у нее аллергию. Как и у меня…
Наконец мы собрались уезжать. За Глашу пришлось уплатить небольшой выкуп. По три рубля за килограмм. Глашу оценили чуть дешевле нототении. И чуть дороже постной свинины…
В Америке Глаше нравится. Она помолодела и готова выйти замуж. (Скоро дадим объявление в «НРС»…)
Говорят, все эмигранты перессорились. Это не так. Глаша одинаково симпатизирует Вагину и Янову, Бернштаму и Эткинду, Рафальскому и Парамонову…