Рейчел Джойс - Операция «Перфект»
И по какой-то причине каждый день – даже если Дайана правильно воспринимала все сказанное и, как прежде, готовила детям «здоровый завтрак», а также стирала и гладила их одежду, – стоило им сесть в машину, непременно наступал такой момент, когда всем ее правильным поступкам наступал конец. Она вообще была уверена, что с того дня, когда она сбила ребенка и не остановила машину, и началась ее неправильная жизнь. И теперь, что бы она ни делала, стремясь искупить вину, этого никогда не будет достаточно, потому своим поступком она как бы привела в движение Беверли, у которой была совсем иная траектория движения. Так что свои действия обе женщины совершали в разное время и в разных местах.
– Я ничего не понимаю! – как-то раз призналась Байрону мать. При этом она смотрела в пол так внимательно, словно надеялась найти там ключ к этой загадке. – Тогда они сказали, что у нее всего лишь ерундовая ссадина на коленке, – помнишь, когда мы в самый первый раз ездили на Дигби-роуд? Отчего же она вдруг утратила способность ходить? Разве так может быть?
– Не знаю, – сказал Байрон. – Может, у нее с головой что-то не так?
– Все у нее с головой нормально! – почти закричала Дайана, и ее голубые глаза вспыхнули каким-то безумным светом. – Она ходить не может! Врачи без конца обследуют девочку, но никто ей ничем не может помочь. Господи, как бы я хотела, чтобы все это оказалось просто ее выдумкой! Но нет, она не выдумывает, Байрон, она хромая! И я просто не знаю, что мне делать!
Иногда Байрон приносил матери с луга маленькие подарочки – какое-нибудь красивое перышко или камешек, – надеясь, что это заставит ее хотя бы улыбнуться. Принесенные вещи он оставлял в таких местах, где Дайана могла неожиданно на них наткнуться, а потом проверял, обнаружила ли она приготовленный сюрприз. И эти подарочки действительно порой куда-то исчезали, а потом он находил их у нее, скажем, в кармане пальто, и понимал, что принес ей капельку счастья. Но при этом никто из них не говорил друг другу ни слова.
* * *Последняя соломинка сломалась в конце второй недели августа. День был дождливый, и Беверли была раздражена. Она сидела у французского окна, растирая свои больные пальцы, и вздыхала, глядя на затянутую грязным занавесом дождя террасу и верхнюю лужайку. Похоже, руки у нее действительно очень болели. Она уже разок наорала на Люси, когда та вырвала у Джини куклу.
– Знаешь, Дайана, мне понадобятся кое-какие вещи, – вдруг сказала она. – Особенно теперь, когда Джини хромая.
Лицо у Дайаны сразу стало растерянным, она судорожно вздохнула, и Беверли это заметила.
– А что это ты, собственно, так напряглась? С моей стороны это самое обычное проявление практичности, – заявила она.
Дайана молча кивнула. Она стояла, выпрямившись и высоко подняв грудь. Байрон сразу заметил, что она почти не дышит.
– Ну, и о каких вещах ты подумываешь? – спокойно спросила она.
Беверли порылась в своей сумочке и вытащила список. Глянув матери через плечо, Байрон был поражен: примерно такой список мог бы составить и Джеймс, только почерк у Беверли был чуть более мелким и не таким разборчивым, да и листок она не слишком аккуратно вырвала из дешевой записной книжки, где на обложке было написано: «Любовь – это…» Список состоял из невероятного количества всяких мелочей, туда входили и таблетки от головной боли, и чай в пакетиках, и запасной резиновый коврик – видимо, на всякий случай.
– Но, разумеется, те вещи, о которых я стала подумывать теперь, гораздо практичней, – сказала Беверли.
– Например? – спросила Дайана.
Беверли скользнула взглядом по кухне:
– Во-первых, это те, что облегчают жизнь. Например, твоя морозилка…
– Ты хочешь забрать мою морозилку?
– Зачем мне твоя морозилка, Дайана? Она тебе самой нужна. Но я бы хотела такую же. Сейчас все покупают себе морозилки. К тому же теперь, когда столько возни с Джини, мне приходится экономить время и силы. В конце концов, силы мне нужны, чтобы помогать ей буквально во всем. Она ведь даже одеться сама толком не может. А у меня артрит, и ты прекрасно знаешь, что в иные дни я и пальцами-то с трудом могу пошевелить. – И она тут же вытянула перед собой руки, словно желая напомнить Дайане, какие ужасные страдания она испытывает, и, поскольку Дайана уставилась на ее руки, буквально открыв от удивления рот, Байрон подумал: а может, Беверли права, что напоминает его матери о своем недуге? Однако он все же спросил:
– Но я все-таки не понимаю, чем морозилка может помочь Джини?
– Ну, я, например, могла бы попросить автомобиль, только уж это-то твой отец скорее может заметить. – Беверли улыбалась, но в ее голосе отчетливо чувствовалась угроза, и Байрону показалось, что он разговаривает одновременно с двумя женщинами – одна добрая, а вторая, стоящая у нее за спиной, злая.
– Автомобиль? – переспросила Дайана. – Не понимаю. Ты хочешь автомобиль?
– Нет-нет, автомобиль мне не нужен. Я же не умею водить. Просто Уолт как-то обмолвился, что неплохо было бы иметь автомобиль. Но – на днях я и соседке своей то же самое сказала – нет ничего плохого в том, чтобы просто ездить на автобусе. В конце концов, сотни калек на автобусе ездят.
– Но ведь сейчас я вас вожу. – Байрон видел, что Дайана опять говорит очень осторожно и неуверенно, словно тот язык, на котором они разговаривают с Беверли, для нее не родной. – И мне это совсем не трудно.
– Но это трудно Джини. Стоит ей сесть в твою машину, как она сразу все вспоминает, а потом ей ночью снятся кошмары. Собственно, в основном из-за этих кошмаров я так устаю и чувствую себя совершенно измученной. А вот чего бы я действительно хотела… – Она не договорила. – Нет, не скажу, не могу сказать!
– Может быть, все-таки попробуешь? – тихо предложила Дайана.
– Чего мне действительно хочется, так это иметь свой орган!
Байрон судорожно сглотнул: он представил себе, что Беверли держит в руках какой-то окровавленный орган, например сердце. Словно прочитав его мысли, она с улыбкой пояснила:
– ОргАн, а не Орган. В любом доме нужна музыка.
Возникла пауза. На этот раз первой ее нарушила Дайана:
– Значит, не морозилку? – спросила она.
– Нет.
– И не автомобиль?
– Нет-нет.
– Ты хочешь именно орган?
– Да, «Вурлитцер». Как тот, который вы слушали, когда без меня ездили на побережье. Как раз такой сейчас выставлен в витрине универмага.
Дайана явно растерялась и с трудом подбирала слова:
– Но… как же я… То есть какие-то мелочи мне вполне по силам, но… – Она вдруг умолкла; выглядела она совершенно растерянной. – Что я скажу Сеймуру? И потом, разве ты умеешь играть на органе? Я не знала.
– Я и не умею на нем играть, – сказала Беверли, – но чувствую, что легко научилась бы и даже пристрастилась бы к этому. Мне главное на учебу настроиться. А что касается Сеймура, то, полагаю, тебе вновь придется применить тот же трюк с оторванными корешками. Ведь раньше это вполне срабатывало. У тебя ведь богатый опыт, верно, Ди?
* * *Орган доставили на Дигби-роуд сразу после выходных. Дайана отправилась прямиком в указанный магазин и оплатила покупку чеком. Если верить Беверли, половина обитателей Дигби-роуд собрались посмотреть, как четверо носильщиков снимают орган с грузовика и пытаются пронести его через калитку, а потом по узенькой садовой дорожке. Беверли сказала, что большинство ее соседей никогда не видели, как товары доставляют на дом, а уж электрооргана фирмы «Вурлитцер» им видеть и подавно не доводилось. Калитку в итоге пришлось снять с петель, и, по словам Беверли, самое удивительное – что калитка даже не скрипнула, когда рабочие ставили ее на место.
Орган установили в гостиной, напротив новых вращающихся, как в пивной, дверей, ведущих на кухню. К органу прилагался специальный табурет с двойным сиденьем и подушкой в кожаном чехле, сиденье можно было поднимать и опускать, а под ним имелся удобный ящик для хранения нот. Едва Беверли воткнула вилку в розетку, как орган сам собой замурлыкал, и над клавиатурой взметнулся вихрь зеленых и красных огней.
В последующие несколько дней визиты Беверли в Кренхем-хаус совершенно прекратились, и Байрон заметил, что Дайана снова начала волноваться. Она дважды ездила на Дигби-роуд, но только проехала мимо дома Беверли, ни парковать машину, ни заходить к ней она не стала. По ее словам, там не было ни малейших признаков жизни, даже белье на веревке не висело. Но уже в четверг Беверли снова позвонила им из автомата и сообщила, что нога у Джини совсем разболелась, поэтому они так долго и не приезжали. Байрон в эту минуту сидел у ног матери и слышал каждое слово.
– Джини так ужасно страдала, бедняжка, что я даже на минутку не могла из дома выйти, – говорила Беверли. – Но есть и хорошие новости.
– Вот как? – Дайана плотнее прижала трубку к уху, и Байрон заметил, как она скрестила пальцы, отгоняя нечистую силу.
