Анна Гавальда - Просто вместе
— Сколько ты весишь, Венсан?
— Около шестидесяти…
Шестьдесят кило вызова здравому смыслу.
(Зададим себе неприятный, но интересный вопрос: Камилла Фок протянула этому парню руку, чтобы помочь ему, как думает он сам, или для того, чтобы усадить его, голым и беззащитным, на красный пластиковый стул в кухне и препарировать?
Что это было? Сочувствие? Любовь к человечеству? Да неужели?
А может, она все просчитала заранее?
Его водворение наверх, собачий корм, доверие, гнев Пьера Кесслера, уход с работы, тупик…
Все художники — чудовища.
Нет. Невозможно. Это было бы слишком неприятно Истолкуем сомнения в ее пользу и помолчим.
Эту девушку понять не так-то просто, но хватка у нее бульдожья. А что, если ее врожденное благородство именно сейчас и проявляется? В этот самый момент, когда зрачки у нее сузились и взгляд стал совершенно безжалостным…)
Они не заметили, как стемнело. Камилла машинальным движением зажгла свет. Оба — художница и натурщик — одинаково взмокли от пота.
— Остановимся. У меня судороги. Все тело болит.
— Нет! — закричала она.
Ее жесткий тон удивил обоих.
— Прости… Не… Не шевелись, умоляю тебя…
— В брюках… в переднем кармане… Транксен…
Она принесла ему воды.
— Потерпи еще немножко… Очень тебя прошу… Можешь прислониться к стене, если хочешь… Я… Я не умею работать по памяти… Если ты сейчас уйдешь, мой рисунок можно будет отправить в помойку… Извини меня, я… Я почти закончила.
— Все. Можешь одеваться.
— Это серьезно, доктор?
— Надеюсь… — прошептала она.
Он потянулся, погладил собаку, прошептал ей на ухо несколько ласковых слов. Закурил.
— Хочешь взглянуть?
— Нет.
— Да.
Он выглядел потрясенным.
— Черт… Это… Это круто. И жестоко…
— Нет. Это нежно…
— Почему ты остановилась на лодыжках?
— Хочешь, чтобы я сказала правду или мне что-нибудь придумать?
— Правду.
— Я не умею рисовать ноги!
— А еще почему?
— Да потому… Тебя ведь мало что держит на этой земле, так?
— А мой пес?
— Вот он. Я только что его нарисовала — вид из-за твоего плеча…
— Господи! Какой же он красивый! Какой красивый, какой красивый, какой красивый…
Она вырвала листок из блокнота.
— Вот так и живем, — пробурчала Камилла, изображая обиду, — стараешься, расшибаешься в лепешку, даришь им бессмертие, а их если что и волнует, так только портрет дворняги… Нет, клянусь честью…
— Довольна собой?
— Да.
— Хочешь, чтобы я пришел еще раз?
— Да… Попрощаться со мной и оставить свой адрес… Выпьешь?
— Нет. Пойду лягу, мне что-то худо…
Провожая его по коридору, Камилла хлопнула себя по лбу.
— Полетта! Я о ней забыла!
Комната была пуста.
Черррт…
— Проблема?
— Я потеряла бабку своего соседа…
— Смотри… На столе записка…
Не хотели тебе мешать. Она со мной. Приходи, как только сможешь.
P. S.: Псина твоего парня наложила кучу у входа.
12Камилла вытянула руки и полетела над Марсовым полем. Задела Эйфелеву башню, коснулась звезд и приземлилась перед служебным входом в ресторан.
Полетта сидела в кабинете шефа.
Ее переполняло счастье.
— Я о вас забыла…
— Да нет же, дурочка, просто ты работала… Закончила?
— Да.
— Все в порядке?
— Есть хочу!
— Лестафье!
— Да, шеф…
— Пришлите толстый стейк с кровью ко мне в кабинет.
Франк обернулся. Стейк? Да у нее же зубов совсем не осталось…
Сообразив, что заказ сделан для Камиллы, он удивился еще больше.
Они попытались объясниться жестами:
— Для тебя?
— Дааааа… — она кивнула.
— Толстый большой стейк?
— Дааааа.
— Ты что, с горы упала?
— Дааааа.
— Эй! Знаешь, ты жутко хорошенькая, когда тебе хорошо.
Этих слов она не поняла, но на всякий случай вернула.
— О-хо-хо… — прогудел шеф, ставя перед ней тарелку. — Может, и не стоило бы этого говорить, но… есть же везунчики на этом свете…
На тарелке лежал стейк в форме сердца.
— До чего же он хорош, этот Лестафье, — вздохнул толстяк, — до чего хорош…
— И такой красивый… — добавила бабушка Франка, которая уже два часа пожирала внука глазами.
— Ну… Так далеко я бы заходить не стал… Что будете пить? Вот… «Кот-дю-Рон»… И я с вами выпью… А у вас как дела, мамаша? Что, вам все еще не подали десерт?
Грозный рык главнокомандующего — и вот уже Полетта лакомится помадкой…
— Надо же… — шеф прищелкнул языком. — Он здорово изменился, ваш внук… Я его не узнаю…
Он повернулся к Камилле:
— Что вы с ним сделали?
— Ничего!
— Продолжайте в том же духе! Ему это идет на пользу… Нет, правда… Он в порядке, этот малыш… В полном порядке…
Полетта плакала.
— Эй, в чем дело? Что я такого сказал? Пейте, черт возьми! Пейте! Максим…
— Да, шеф?
— Принесите мне бокал шампанского, пожалуйста…
— Получше?
Полетта высморкалась и принялась извиняться:
— Знали бы вы, через что нам пришлось пройти… Его выгнали из одного колледжа, потом из другого, из училища, с практики и…
— Да какая, к черту, разница, откуда его выгнали, а откуда нет?! — воскликнул шеф. — Взгляните на своего внука! Как работает! Все они пытаются его переманить! Ваш котенок закончит с одной или двумя макаронинами в заднице, вот увидите!
— Что-что? — изумилась Полетта.
— Я имею в виду звездочки…
— А-а-а… Но почему не три?[55] — спросила она разочарованным тоном.
— Ужасный характер… И он слишком сентиментальный…
Он взглянул на Камиллу.
— Вкусно?
— Изумительно.
— Естественно… Ладно, пошел… Если вам что-нибудь понадобится, постучите в стекло.
Вернувшись в квартиру, Франк первым делом зашел к Филиберу. Тот точил карандаш при свете ночника.
— Помешал?
— Конечно, нет!
— Мы почти не видимся…
— Ты прав… Кстати… Ты по-прежнему работаешь по воскресеньям?
— Да.
— Так приходи по понедельникам, если заскучаешь…
— Что читаешь?
— Я пишу.
— Кому?
— Пишу текст роли для моего театра… В конце года каждый должен будет выйти на сцену…
— Ты нас пригласишь?
— Не знаю, хватит ли мне решимости…
— Слушай… скажи-ка… Все в порядке?
— Я не понимаю…
— Между Камиллой и моей старушкой?
— Сердечное согласие.
— Тебе не кажется, что ей поднадоело?
— Ты действительно хочешь знать?
— А что такое? — вскинулся Франк.
— Ей не надоело — пока, но это неизбежно случится… Ты не забыл, что… Ты обещал помогать ей… Говорил, что дважды в неделю будешь сменять ее на вахте…
— Да, я знаю, но…
— Стоп, — скомандовал Филибер, — избавь меня от перечисления причин, по которым ты этого не делаешь. Они меня не интересуют. Знаешь, старик, тебе пора повзрослеть… Это как моя роль… — Он кивнул на исчерканные поправками страницы своей тетради… — Хотим мы или нет — все в один прекрасный день через это проходим…
Франк встал.
— Она скажет, когда ей надоест, как думаешь? — озабоченно спросил он.
Филибер снял очки и начал протирать стекла.
— Не знаю… Она загадочное создание… Ее прошлое… Ее семья… Ее друзья… Мы совсем ничего не знаем об этой юной особе… Я не владею никакой информацией — за исключением ее блокнотов, — которая позволила бы мне выдвинуть хоть какую-нибудь версию о ее прошлом… Она не получает писем, ей никто не звонит, у нее не бывает гостей… Вообрази, что случится, если она в один прекрасный — о нет, ужасный! — день исчезнет, мы даже не будем знать, куда кидаться и где ее искать…
— Не говори так.
— Буду. Подумай, Франк, она меня убедила, она ее забрала, она уступила ей свою комнату, сегодня она с невероятной нежностью занимается ею, да нет, не занимается, а ухаживает. Они все делают вместе… Я слышу, как они смеются и болтают, когда сижу дома. После обеда она пытается работать, а ты не хочешь пальцем о палец ударить, чтобы сдержать обещание.
Филибер снял очки и несколько секунд не отрываясь смотрел на Франка.
— Я не горжусь вами, пехотинец.
Франк на ватных ногах потащился к Полетте — подоткнуть ей одеяло и выключить телевизор.
— Подойди ко мне, — прошелестела она.
Черт. Оказывается, она не спит.
— Я горжусь тобой, мой мальчик…
«Ну надо же…» — подумал он, кладя пульт на тумбочку.
— Ладно, ба… Пора спать…
— Очень горжусь. Конечно, как же иначе…
Дверь комнаты Камиллы была приоткрыта. Он толкнул ее и вздрогнул, когда тусклый свет из коридора упал на мольберт.
