Шимун Врочек - Рим 2. Легионы просят огня
Я говорю:
— Говори в другое ухо, пожалуйста. Я плохо слышу.
Арминий замолкает. Лицо его внезапно, на несколько мгновений, становится лицом Луция.
— Ох, Гай.
Это я слышу.
— Ничего, брат, — говорю я. — Прорвемся.
* * *— Честь и слава! — говорю я хрипло. Поднимаю меч, привязанный к руке. У меня осталось не так много центурионов, поэтому я встаю на правый фланг, занимая место одного из них.
— Честь и слава! — орут легионеры. Мой Семнадцатый мать его так Морской Победоносный легион.
"Что должен делать легат?"
Командовать?
"Для этого у тебя есть центурионы".
Тит Волтумий и Эггин. Они стоят в призрачном строю — рядом, плечом к плечу — и кивают мне. Легат. Легат. А где-то за их спинами улыбается мне легионер Виктор.
Мои центурионы.
— Тогда что?
Луций — мой брат Луций — тот самый, что сгорел в пламени погребального костра, улыбается сквозь огонь.
— Твой легион идет в атаку — ты стоишь, отступает — ты стоишь. Бежит или разгромлен — ты все равно стоишь. Умирает — ты стоишь и умираешь. Это твоя работа.
Некоторое время я молчу.
— Так в чем же смысл?
— Ты должен стоять и улыбаться. Как положено легату.
Мой умный старший брат.
Мой мертвый старший брат.
Я на мгновение закрываю глаза. Солнечный свет проникает через окна и ложится на пол комнаты. Мальчишеская рука с обгрызенными ногтями. В ней зажат…
"Смотри, Гай. Кузнечик".
Открываю. Поворачиваюсь к легиону, смотрю на своих "мулов".
— По манипулам, по центуриям — стройся! — орет за моей спиной центурион. — Смирно! Тишина! Слушай мою команду…
Арминий опускает на лицо серебряную маску римского кавалериста. С гладкого красивого лица смотрят на меня две черных дыры. Глаза маски.
Нет, это не мой брат.
Мой брат умер в германском лесу полтора месяца назад. Он умер как воин и гражданин Рима.
Так — было.
Иначе, будь мой брат жив, он стоял бы сейчас рядом со мной под сверкающим орлом Семнадцатого легиона.
В это я верю.
Да, кое-что я все же знаю о своем брате.
— Легат, — кивает Арминий.
— Царь, — я киваю в ответ.
Мы расходимся. В разные стороны, как и положено смертельным врагам.
Я стою под орлом Семнадцатого мать его так Морского Победоносного легиона…
Я улыбаюсь.
"Я не знаю, как должны умирать старшие центурионы", сказал Тит Волтумий.
Сложное сделать — простым.
Ревущая толпа варваров идет на нас, бежит в едином жутком потоке, выкрикивая на ходу ритмичную боевую песнь.
Я поднимаю гладий, привязанный к искалеченной руке. Эх, будет потеха!
Я не знаю, как должны умирать последние легаты…
Но очень надеюсь: быстро.
Эпилог. Земля Германии
В лавке темно и холодно. На столе — светит единственный огонек в красном масляном светильнике.
Ученик повертел в руках фигурку крошечной птички, пожал плечами. Бросил ее в ящик с другими украшениями. Ничего интересного. Это даже не серебро, похоже. Эти варвары хватают все подряд, а ты разбирайся.
Ученик — худощавый, невысокого роста юноша.
— Господин? — говорит он глухо, простуженным голосом.
— Собирай вещи, — торговец поправил черный завиток у виска. — Грузи повозку. Завтра мы уезжаем. Здесь нам больше нечего делать. За нас здесь все уже сделали…
Торговец огляделся. Лавка забита под завязку. Гора украшений и фалер, оберегов и серебряной посуды — все, скупленное у германцев по дешевке. Под конец цены упали так низко, что золото отдавали на вес, а серебро рубили ножами.
И часто вещи были в плохо отмытой крови.
Германцы — шумные и веселые. Часто пьяные. Кричали и хвастались, рассказывали взахлеб, как убивали римских солдат. Три римских легиона уничтожены. Просто не верится, торговец покачал головой. Говорят, по эту сторону Рения не осталось ни одного римлянина. Германия снова обрела свободу.
Ходят слухи, сейчас Арминий-херуск — Германн, сын Сегимера, герцог всех германцев, ведет свои орды на штурм Ализона, последнего оплота Рима в этих землях.
Что ж… Арминий времени даром не теряет.
Может быть, когда-нибудь то же самое сделает Иудея? Восстанет против власти Римского цезаря и обретет свободу? Правда?! Хотелось бы верить. Иудей покачал головой. Он давно разучился верить в детские мечты.
— Нам нужно ехать, — сказал иудей помощнику. — И лучше поторопиться… пока они не взялись за нас. С победителями всегда так — сначала они радуются и пьют, потом вспоминают, что во всем виноваты иудеи.
— А куда мы едем? — ученик поднял голову.
— В Вифлеем, — помедлив, ответил торговец. — Я давно не был дома…
Он вышел из лавки. Запрокинул голову — сырой, холодный ветер донес запах падали. Еще не скоро он исчезнет с этих полей. Со всех просторов Германии.
Очень не скоро.
Двадцать тысяч римлян — всемогущих, страшных римлян уничтожены. Три легиона! Даже трудно себе представить… Иудей покачал головой. Очень трудно.
Казалось, вся лавка пропиталась трупным запахом.
Он прошел во двор, вдохнул, выпрямил спину. Как трудно снова привыкнуть стоять прямо, когда ты полжизни провел в полусогнутом состоянии. Где-то далеко выли собаки… От порывов холодного ветра — сразу заслезились глаза.
Левий бен Ицхак, торговец стеклом и переводчик, поднял голову. Ветер овевал измученное лицо.
Над ним плыло серое германское небо. Вечер. Сплошные облака, перетекающие друг в друга — медленно, устало.
Над всей Германией — облачное небо.
А какое небо над Иудеей?
Он вздрогнул. На мгновение… меньше, чем на мгновение, Левию бен Ицхаку показалось, что он видел призрака. Высокого человека, словно сделанного из прозрачного дымчатого стекла.
* * *Тиуториг открыл глаза. Еще жив? От потери крови кружилась голова. Над ним — пасмурное небо Германии девятого года от рождества того, кто еще никем не стал.
Но — станет.
Заделаться, что ли, в волхвы? Он с трудом усмехнулся. Запекшиеся губы лопнули. Почему нет? Осталось набрать даров. И можно в Вифлеем. Или в Назарет… или где он там живет?
Этот сын плотника.
Человек, с которым лучше бы познакомиться лично.
* * *Он видел все.
Как падающие от усталости, израненные, изможденные люди штурмовали стены, выстроенные варварами — раз за разом наступая и откатываясь. И снова шли в атаку.
Как упал легат.
Фурий видел, как клинок появляется из спины легата… Мелькнул и исчез.
Гай Деметрий Целест умер. Фурию казалось, что легат до последнего улыбался.
Над его телом сразу образовалась свалка. Оставшиеся в живых легионеры Семнадцатого отбивали тело своего командира. Германцы, ревя от ярости и победного азарта, пытались добраться до него…
Фурий держал древко.
"У нас должен остаться один единственный орел".
А потом умерли и последние из легиона.
"Уходи, парень", — приказал Марк Целий, последний уцелевший центурион.
Он отрубил древко. Гладий врезался в дерево, крошил позолоту… и никак не хотел перерубать. Фурий бил и бил. По щекам катились слезы.
Наконец древко треснуло.
Мальчишка поднял орла. Теперь они остались вдвоем: он и золотая птица. Пока орел не потерян, легион продолжает сражаться…
Семнадцатый Морской Победоносный.
Волчонок спрятал орла под туникой, на груди. Тот был холодный и суровый. "Мальчик, — словно говорил орел. — Ты достоин?"
Фурий залег среди трупов. От голода и усталости он едва не задремал, веки слипались…
Вождь варваров что-то резко приказал. Тело легата вынесли и положили перед германцем. Светловолосая девушка, что приехала с вождем, вскрикнула и отвернулась.
Германец опустился на колено перед мертвым римлянином.
Германцы собрали огромную гору из веток и стволов деревьев. Сверху положили тело легата, завернутое в римскую тогу. Ниже уложили изуродованные тела — одних римлян, похоже. Солдаты Семнадцатого уходили в последний путь со своим командиром.
Германец держал факел.
Порывы холодного ветра рвали пламя, дергали германца за волосы.
Пламя охватило погребальный костер. Огромный. Такого не постыдились бы и в Риме…
Последний легат Семнадцатого легиона уходил на небо вместе со своими "мулами". Взлетал в серое, затянутое облаками небо Великой Германии.
Позже.
Кочка поддалась и мягко спружинила, когда Волчонок поставил правую ногу. Фурий вытянул левую — ямка уже наполнилась коричневой болотной водой — и шагнул дальше, на следующую кочку.
Он сам не понял, как ему удалось забраться в такую глубь болота и не утонуть. Вокруг были мягкие кочки, наступаешь и уходишь вниз. И вокруг ступни выступает коричневая вода. Запах торфа. Испарения болот.
