Дженди Нельсон - Я подарю тебе солнце
Хотя бы он передумал прыгать, говорю я себе и поворачиваюсь.
Мы очень давно не виделись. Задние фары грузовика Франклина светят Зефиру в глаза, он прикрывает их рукой. Хорошо. Я не хочу видеть этих узких зеленых ястребиных глаз, я их и без того достаточно часто себе представляю.
Вот что было сразу после того, как я два года назад потеряла с ним девственность: я села, подтянула колени к груди, как можно тише глотнула соленого воздуха. Я думала о матери. Ее разочарование распускалось у меня в груди черным цветком. Слезы жгли глаза. Я запретила им течь, и они повиновались. Я была вся в песке. Зефир подал мне трусы от купальника. И мне захотелось его ими придушить. На камне я заметила использованный окровавленный презерватив. Какая мерзость, мелькнуло у меня в голове. Я и не знала, что Зефир его надел. Я о защите даже не подумала! Меня выворачивало наизнанку, но это я себе тоже запретила. Зефир улыбнулся мне так, словно все отлично. Словно то, что случилось, – ПРЕКРАСНО! Я улыбнулась в ответ, будто соглашалась с этим. Он хоть знает, сколько мне лет? Я помню, что я об этом подумала. О том, что он, наверное, забыл.
Франклин видел, как мы с Зефиром шли после этого с пляжа. Начался мелкий дождь. Я пожалела, что я не в гидрокостюме, не в тысяче гидрокостюмов. Рука Зефира свинцовым грузом лежала у меня на плечах, вдавливая в песок. Накануне вечером он повел меня на вечеринку и рассказывал всем, как круто я катаюсь на доске и что с обрыва Дьявола я не прыгаю, а ныряю. И еще повторял, что я такая оторва, и я действительно себя такой ощущала.
Это было меньше чем за сутки до того.
Франклин каким-то образом узнал о том, что между нами было. Когда мы поравнялись, он взял меня за руку и прошептал на ухо так, чтобы Зефир не услышал: «Теперь моя очередь. А потом Баззи, а потом Майк, а потом Райдер, ага? У нас так заведено, чтоб ты знала. Ты же не думаешь, что нравишься Зефу?» А я именно это и думала. После этих слов пришлось вытирать ухо, потому что оно было в слюне Франклина, а потом я вырвалась и проорала: «Нет!», наконец найдя в себе это проклятое слово, хотя и слишком поздно, и на виду у всех дала Франклину коленкой по яйцам, со всех сил, как научил меня делать папа в случае чего.
Потом я неистово рванула домой, слезы жгли щеки, по телу побежали мурашки, в животе революция, я бежала к маме. Я сделала самую ужасную в жизни ошибку.
Мне нужна мама.
Мне нужна мама.
«Случилась авария», – объявил мне папа, как только я влетела в дом.
Случилась авария.
И тут я закрыла Ноа уши руками.
Папа взял меня за руки, убрал их оттуда и не отпускал.
И даже когда полицейский рассказывал нам всю эту ужасную историю, от которой рушился мир, меня еще крючило от моего ужасного поступка. Он вместе с песком застрял в каждой поре моей кожи. Его ужасный запах все еще лип к моим волосам, к телу, стоял в носу, и с каждым вдохом проникал все глубже внутрь. И сколько я ни мылась в последующие недели, как ни пыталась его оттереть, какое мыло ни пробовала – и лавандовое, и грейпфрутовое, и жимолость, и розу, – мне не удавалось от него избавиться, не удавалось отделаться от Зефира. Один раз я даже пошла в магазин и залила себя всеми пробниками духов, что были на прилавке, но он все равно не ушел. И до сих пор. Он все еще на мне. Этот запах того дня с Зефиром, запах маминой смерти – это один и тот же запах.
Зефир выходит из света фар. Я думаю о нем, как о вороне, предвестнике смерти и безысходности. Он колдун, высокий светловолосый столп тьмы. Зефир Рейвенс[6] – затмение солнца.
– Ноа домой пошел? Давно?
Он качает головой:
– Нет. Не домой. Вон туда, Джуд. – И он показывает на самый высокий утес, у которого даже своего названия нет, потому что кто же осмелится? Иногда туда забираются дельтапланеристы, и всё. Прыгать оттуда слишком высоко, это раза в два выше Мертвеца, а внизу – такой выступ, что если прыгнешь недостаточно далеко, то разобьешься о него, даже не долетев до воды. Я слышала, что только один парнишка пытался. И не смог. У меня все внутренние органы по очереди в пятки уходят.
– Мне пришло эсэмэс. Они напились и играют во что-то. Проигравший прыгает, и, по всей видимости, твой брат специально этого добивается. Я как раз туда собирался, чтобы попробовать его остановить.
Я тут же бросаюсь сквозь толпу, сбивая бутылки, людей, мне все равно, лишь бы добраться до ведущей туда тропы, по которой можно добраться быстрее всего. За спиной ветром ревет бабушкин голос. Она летит прямо за мной. Хрустят ветки, ее тяжелые шаги лишь на несколько секунд отстают от моих, но потом я вспоминаю, что ее шагов не слышно. Я останавливаюсь, в меня врезается Зефир и хватает меня за плечи, чтобы я не полетела лицом вниз.
– О господи, – говорю я, выпрыгивая из его хватки, подальше от его запаха, который опять оказался слишком близко.
– Ой, блин, извини.
– Зефир, не надо за мной идти. Вернись, прошу тебя! – Голос мой полон искреннего отчаяния. Сейчас мне его только не хватало.
– Я каждый день по этой тропе хожу. Я знаю ее, как…
– Как будто я нет.
– Тебе потребуется помощь.
Это правда. Но не от него. Кто угодно, только не он. Но поздно, он уже обогнал меня и рванул в эту залитую лунным светом темноту.
Зефир несколько раз заходил после маминой смерти, пытался уговорить снова встать на доску, но для меня океан высох. Еще он снова попытался быть со мной, притворяясь, что хочет меня утешить. Ключевое слово: притворяясь. И не только он. И Фрай, и Райдер, и Баззи, и все остальные, только они не притворялись, просто домогались. Непрестанно. Все за одну ночь превратились в скотов, особенно Франклин, он как взбесился и писал обо мне на форуме Хайдэвея всякие пошлости, а в каждом сортире намалевал «Вечная шлюшка Свитваин» и переписывал заново каждый раз, когда кто-то – Ноа? – это зачеркивал.
Ты правда хочешь быть такой? Сколько раз спрашивала меня мама за эти лето и осень, когда я надевала юбки все короче и короче, каблуки все выше и выше, красилась помадой все ярче и ярче, а сердце злилось на нее все больше и больше. «Ты правда хочешь быть такой?» — спросила она и вечером перед смертью – это последнее, что мама мне сказала – увидев, в чем я собираюсь на вечеринку с Зефиром (хотя она и не знала, что я куда-то с ним иду).
А потом она умерла, а я и вправду оказалась такой.
Зефир задает высокую скорость. Мы взбираемся выше, и выше, и выше в полном молчании, а легкие кувыркаются у меня в груди.
– Я за ним все еще присматриваю, как и обещал, – вдруг говорит он.
Однажды, задолго до того, как мы сделали то, что сделали, я попросила Зефира поглядывать за Ноа. Гора Хайдэвей периодически начинает напоминать «Повелителя мух», а в моем сознании семиклассницы Зефир был словно шериф, поэтому я и обратилась к нему за помощью.
– Я и тебя берегу, Джуд.
Я сначала пропускаю это мимо ушей, а потом все же не сдерживаюсь. Пронзительно вырываются полные обвинений слова, острые, как дротики.
– Я была слишком мала!
Мне кажется, я слышу, как он резко и глубоко вдыхает, но сложно говорить наверняка – громко шумят неустанные волны, бьются о камни, разъедают сушу.
Вот и я тоже – бью ногами по грязи, выбиваю из суши дурь, ударяя по ней с каждым шагом. Я была в восьмом классе, он в одиннадцатом – на целый год старше, чем я сейчас. Хотя ни в каком возрасте нельзя относиться к девушке так – как к подстилке. И тут меня словно молнией в голову ударяет, и я понимаю, что Зефир Рейвенс – никакой ничего не предвестник. Он не приносит беду – он просто бесповоротный пустой дебил, неудачник и гад, и да – в обиду будет сказано.
И то, что мы сделали, тоже не повлекло за собой беду – это повлекло бесконечное внутреннее фу, сожаление и злость, и…
Я плюю на него. Это не метафора. На куртку, на жопу, а потом попадаю этому выродку и в голову. Этот плевок он почувствовал, но решил, что это какой-нибудь жук, которого можно стряхнуть рукой. Я попадаю еще раз. Зефир разворачивается.
– Какого?… Ты что, плюешься в меня? – изумленно спрашивает он, запустив руку в волосы.
– Никогда так больше не делай, – говорю я. – Ни с кем.
– Джуд, я всегда считал тебя…
– Мне плевать, что ты считал и что считаешь сейчас. Просто больше так не делай.
Я пролетаю мимо него, удвоив скорость. Теперь я чувствую себя оторвой, спасибо большое.
Может, мама все же ошиблась насчет такой. Потому что такая плюет на пацанов, которые плохо с ней обращались. Возможно, именно такой теперь и не хватает. Может, это такая пытается вырваться из камня у Гильермо. Может, только такая понимает, что мамина машина потеряла управление не из-за того, что я сделала с этим придурком накануне. Не я навлекла на нас беду, хотя очень в это верила. Она сама пришла. Она всегда приходит сама.
И может, у такой хватит смелости признаться брату в том, что она наделала.
