Надежда - Шевченко Лариса Яковлевна

— От нищеты глухая жестокая рознь в семье. Папа так говорит.

— Твоя же мама не скандалит? От характера человека все зависит.

— Не все! Не хочу про это думать!

— Тогда станешь как твой папа. Ты должен жалеть и защищать свою маму! Я бы защищала.

— Не получается, — вздохнул Леша.

Толян не вмешивался в разговор. Он машинально крутил в руках деревянный автомат.

А мне вспомнился огромный городской аквариум. Я с Ириной ходила в зоопарк. Меня тогда поразила спокойная совместная жизнь рыб разных пород. Камбала улеглась на хвост красноперой рыбе, а та даже не вздрогнула. Краб неторопливо перелез через рыбу-змею. Она тоже не заволновалась. И две рыбешки — пестрая и красная — рядом откусывали улиток со стены аквариума и не ссорились. Почему же люди в семьях ругаются?

ЛЮБОВЬ

Уже полторы недели не вижу Толика. Сегодня опять вытащила из шкафчика любимый плащ, накинула коричневую шальку и вышла на крыльцо. Вертикальный дождь плясал на тротуаре, высекая пузырьки на мгновенно образовавшихся лужах, отчего их поверхности казались скачущими. Пузыри плавали, лопались, вздрагивая, ныряли и навсегда скрывались под водой. Кипящие потоки неслись по асфальту вдоль бордюра. Вскоре сетка дождя поредела, капли стали мельче. Дождь прошел. В одном углу под навесом ребята играли в «ножички», в другом в «пристенок». Скучная игра, однообразная. Но мальчишки обсуждают каждое падение монеты с таким азартом, что дело доходит до ссор. Что они находят в этой игре? В «ножички» и то интересней. Тут ловкость вырабатываешь. Девочки у крыльца в кучку сбились. Шушукаются. Тоска.

Толя все же вышел, но не один, с воспитательницей.

— Запомни, — донеслось до меня, — только на два часа и ни ногой в город, понял?

Мой друг в ответ кивнул. Я обрадовалась и побежала на хоздвор. Толя пришел туда же. Он был в чистой вельветке (курточке из вельвета) и фуражке. Лицо бледное, от этого черные круглые, как у плюшевого медвежонка, глаза казались еще темней.

— Все нормально? — спросила я.

— Порядок. Сейчас за нами следят из окна. Поняла? Давай залезем в кабину грузовика, а когда им смотреть надоест, потихоньку выберемся, пройдем вдоль забора, и я «слетаю» в город.

— Ты же обещал не убегать?

— Я быстро. Гляну, все ли у мамки в порядке, и вернусь.

— Может, не надо?

— Надо!

— Давай вместе.

— Нет! — решительно возразил Толян.

Но я все равно пошла за ним, только так, чтобы он не видел. Несколько минут Толя с видимой скукой слонялся по двору, а потом неожиданно быстро поднырнул под доску, висевшую на одном гвозде.

Дорога то и дело виляла и наконец привела на окраину города. Всюду потрепанные домишки, поломанные штакетники, пыльные обочины. Осенняя листва, гонимая ветром, перебегала мне дорогу.

Толян юркнул в распахнутую, висевшую на одной петле калитку, осторожно заглянул в окно, затем быстро прошел внутрь. Через минуту и я таким же манером — за ним. Спряталась в узеньком коридорчике и сквозь щель в дверном косяке стала наблюдать, что происходит в комнате.

На ржавой железной кровати покрытой цветастым лоскутным одеялом сидела молодая пьяная женщина. Толян склонился над ней, прижался головой к плечу. Она обнимала его, гладила неверными движениями рук, целовала лицо, голову и, рыдая, повторила:

— Толечка, любовь моя, радость единственная. Прости меня, глупую, несчастную.

А он тоже гладил ее по волосам, плакал и сбивчиво говорил:

— Мамочка, потерпи еще немного. Я вырасту, пойду работать и заберу тебя. Мы будем жить вместе, и никто нам не нужен. Потерпи, не пропадай совсем. Ты будешь со мной счастливая. Я тоже потерплю.

Я застонала сквозь зубы и сползла на пол. Ноги не держали. Слезы залили глаза. Вспомнились слова учительницы: «Почему убегает? Одет, обут, накормлен... Что ему ещё надо?»

Да разве только это ему нужно! Он знает, что мама его любит, и бежит к ней, потому что для него ее любовь — самое главное. Ради нее он согласен терпеть холод и голод. А еще он стремится сюда, потому что тоже любит, жалеет и искренне верит, что спасет маму.

Я выбралась из дома и, спотыкаясь, побрела по улице.

ИСТОРИЯ СЕМЬИ ТОЛЯНА

Толяну десять лет. Третьеклассник, учится плохо.

— Думаешь, только тебе не хочется учиться? — сказала я как-то другу. — Вот послушай, что старшеклассница мне рассказала. У ее учительницы дочка в девятом классе была, а учиться не любила. Говорила: буду работать, буду самостоятельной! И отец ее уговаривал. Бесполезно. Тогда мама отправила ее на лето со знакомыми геологами в поле — глину какую-то особую искать. И просила не жалеть девочку, а спрашивать с нее как с простого рабочего. Пусть на всю экспедицию обед готовит или глину целый день копает. Геологи так и сделали. К сентябрю вернулась дочка и говорит: «Спасибо, мама, я окрепла, научилась многому и поняла главное — работать головой я могу лучше, чем руками». Теперь на инженера учится.

— В четырнадцать лет меня все равно сдадут в ремесленное. Я в профессора не лезу, рабочие всюду нужны, — безразличным тоном сказал Толян.

Я умолкла. Не хотелось терять друга.

Сегодня созналась Толе, что видела его маму. Он сражен. Почему? Стесняется ее? Я чувствую себя виноватой: влезла без разрешения в чужую тайну.

— Прости, у меня совсем никого нет. Я хотела увидеть, какая у тебя семья. Ну, папа, мама... Как это бывает... — оправдывалась я.

— Зря ходила. Мне не повезло с родителями, — скрежетнул зубами Толян.

— Расскажи, пожалуйста, о семье. Она сразу была плохая? Тогда зачем ее заводили?

— Мои родители смешно познакомились. Папа был студентом. Направили его в село на практику. Вскочил он в автобус, а на его месте — пожилая и очень полная женщина. Ее муж стал упрашивать моего папу пересесть. Папа рассердился и стал доказывать, что не для того за неделю брал билет, чтобы теперь два часа трястись на заднем сидении. Мужчина поднялся и пошел в конец салона. Прямо с дороги папа появился в кабинете биологии и увидел там красивую черноглазую пухленькую девушку. Она работала лаборанткой. Он поговорил с ней полчаса и, уходя, представляешь, что сказал? «Через неделю будешь моей женой». Каждый день после уроков он приходил в кабинет и обхаживал понравившуюся девушку. А потом напросился в гости.

Дверь ему открыл грузный, огромного роста мужчина. У папы чуть букет не выпал из рук. Родители у мамы интеллигентные, виду не подали, что узнали его, но не советовали выходить за папу. Говорили, что с ее добрым характером такого мужа в руках не удержать. Но у мамы была первая любовью. Через год я появился. Папа меня сначала тоже очень любил. А потом познакомился с плохой тетей. Они стали вместе пить водку. Мама плакала, просила, чтобы он не ходил к женщине, но папа стал злиться и бить маму. Она меня прятала у соседей, а сама убегала. Мама жалела папу. Чтобы удержать его дома, начала пить с ним, а меня оставляла в детсаду неделями. Потом ее прогнали с работы. Папа все-таки ушел к чужой тете, и у меня появился отчим. Часто они пили вчетвером, а потом дрались. В первом классе меня сдали в детдом. Когда я жил дома, отчим и папа меньше издевались над мамой. А теперь, как ни приду, — она вся побитая.

— Как же можно бить своего, родного, любимого.

— Для пьяного нет родных, ему — все враги.

— Терпеть не могу, когда сильные обижают слабых! Они хуже зверей.

— Звери не пьют. Если отец трезвый, он добрый. Говорит, что не помнит себя, когда бьет. Плачет, прощения просит. А отчим не просит. Он кремень и трезвым может ударить.

— Что же делать?

— Вырастать скорей.

— Не боишься, что таким, как папа...

— Нет, я в маму: жалостливый, молчаливый. Я за всю жизнь столько не говорил, как с тобой.

— Значит доверяешь. К тому же мы похожи. Не лицом, — засмеялась я, — увидев его удивление. — Невезучие мы с тобой. Вот и все.