Чимаманда Адичи - Половина желтого солнца
Когда покидали убежище, кто-то крикнул:
— Бомбили начальную школу!
— Нашу школу разбомбили, варвары, — сказала миссис Муокелу.
— Гляньте-ка, еще один бомбардировщик! — Соседский парень со смехом показал на грифа в небе.
Оланна и миссис Муокелу вместе со всеми поспешили к начальной школе Аквакумы. Навстречу им двое мужчин несли обугленный труп. Дорогу к школе разворотила воронка от бомбы, такая огромная, что в нее мог провалиться и грузовик. Крыша учебного корпуса превратилась в груду бревен, железа, мусора; и свой кабинет Оланна не узнала. Все окна в здании выбило взрывом, на школьном дворе, где дети всегда возились в песке, кусок шрапнели оставил в земле изящный след. Помогая выносить немногие уцелевшие стулья, Оланна не переставала удивляться, что смертоносный металл может выписывать на земле такие красивые завитки.
На следующее утро тревогу не объявляли. Оланна разводила кукурузную муку для Малышкиной каши, когда внезапно раздался гул бомбардировщиков — и она похолодела. Пришла чья-то смерть. Возможно, сегодня все они умрут. Смерть казалась единственной реальностью, пока Оланна сидела в убежище, сжавшись в комок, растирала землю в пальцах и ждала, когда бункер взлетит на воздух. Взрывы звучали все ближе и громче, земля дрожала. Оланна ничего не чувствовала, словно душа отделилась от тела. Прогремел еще взрыв, снова содрогнулась земля, захихикал кто-то из голых малышей, поймав сверчка. Взрывы смолкли, народ вокруг зашевелился. Если бы она умерла, а вместе с ней Оденигбо, Малышка, Угву, в бункере все так же пахло бы свежей землей, как на вспаханном поле, и так же всходило бы солнце, и прыгали бы сверчки. Война продолжалась бы, но уже без них. Мысль о собственном ничтожестве заставила позабыть о страхе, привела Оланну в бешенство. Ну уж нет, она не жалкая песчинка. Пока Биафра не победила, нельзя существовать в ожидании смерти, нельзя позволять вандалам диктовать условия твоей жизни.
Оланна первой выбралась из бункера. Рядом с мертвым ребенком каталась по земле женщина. «Говон, что я тебе сделала? Говон, olee ihe т mere gi?» — рыдала она. Несколько женщин поставили ее на ноги. «Тише, хватит плакать, — говорили они. — Подумай о других своих детях!»
Оланна пошла на задний двор, достала ведерко с золой и начала просеивать. Разводя огонь, она закашлялась — от дыма щипало в носу.
Угву наблюдал за ней.
— Давайте я сам, мэм.
— Не надо. — Оланна высыпала золу в таз с холодной водой и размешала с такой силой, что облила ноги. Поставила таз на огонь. Угву молча ушел в дом — наверняка почувствовал ярость, что кипела в ней. Женщина на улице уже охрипла от плача. «Говон, что я тебе сделала? Говон, olee ihe т mere gi?» — повторяла она. Оланна добавила в остывшую смесь пальмового масла и мешала, мешала, покуда руки не онемели от усталости. Все доставляло ей удовольствие: и струйки пота под мышками, и сила в каждом ударе сердца, и пахучее пенящееся месиво, которое у нее получилось. Она сделала мыло.
На другое утро по дороге в школу Оланна не стала перебегать площадь. Осторожность — признак слабости и безверия. Она шла твердой поступью, то и дело вскидывая голову и выискивая в ясном небе бомбардировщики, — покажись они только, она зашвыряет их камнями, осыплет проклятиями. На уроки пришло не больше четверти класса. Ребята сидели на струганых досках, и неяркое утреннее солнце светило в комнату, лишенную крыши. Оланна, развернув полотняный флаг Биафры, который взяла у Оденигбо, объяснила смысл символов. Красный цвет — это кровь наших братьев и сестер, убитых на Севере, черный — скорбь по ним, зеленый — грядущее процветание Биафры и, наконец, половина желтого солнца — славное будущее. Она научила ребят салютовать, как Его Превосходительство, и велела срисовать портреты двух вождей — ее собственные наброски. Его Превосходительство вышел у нее крепким, мускулистым и был обведен толстым контуром, а замухрышка Говон был нарисован тонкими линиями.
Нкирука, ее лучшая ученица, оттенила лица и несколькими штрихами снабдила Говона злобным оскалом, а Его Превосходительству подарила широкую улыбку.
— Я хочу убить всех вандалов, мисс, — сказала Нкирука, подходя к Оланне, чтобы отдать рисунок. На губах ее играла улыбка отличницы, осознающей свою правоту.
Дома, когда Оденигбо вернулся, Оланна рассказала ему, как легко слетело с уст ребенка слово «убить» и как ее обожгло чувство вины. Они сидели в спальне, тихо бормотало радио, за стеной звонко смеялась Малышка.
— Никого она не собирается убивать, нкем. Просто ты привила ей любовь к родине. — Оденигбо избавился от туфель.
— Не знаю, не знаю…
Однако слова Оденигбо и гордость на его лице воодушевили Оланну. Ему понравилось, что в этот раз она горячо говорила о правом деле, как полноправная его участница.
— Красный Крест сегодня вспомнил о нашем директорате. — Оденигбо кивнул на коробку, что принес с работы.
Оланна открыла коробку и выложила на кровать пузатые банки сгущенки, высокую узкую жестянку молочного коктейля и пачку соли. Настоящее сокровище. Звучный голос сообщил по радио, что доблестные защитники Биафры теснят врага под Абакалики.
— Давай устроим праздник! — воскликнула Оланна.
— Праздник?
— Пусть скромный, но все же праздничный ужин. Ну, знаешь, как когда-то в Нсукке.
— Войне скоро конец, нкем, и мы вволю напразднуемся в свободной Биафре.
— Верно, но и война нам не помешает устроить праздник.
— Нам и для себя едва хватает.
— Для себя у нас более чем достаточно.
Слова ее вдруг обрели иной смысл, она отступила и одним движением сдернула через голову платье. Расстегнула ему брюки. Даже зная, что за стенкой Угву с Малышкой, она не могла сдержать стоны. Волна за волной накатывало первобытное удовольствие. Наконец оба в изнеможении откинулись на спину, задыхаясь и смеясь.
26Угву терпеть не мог продукты из центра помощи. Рис мучнистый, совсем не то что длинные узкие зернышки в Нсукке, кукурузная мука слипалась в горячей воде комьями, а сухое молоко оседало на дне чашек. Угву скривился, отмеряя сухой желток. Неужели эта гадость получается из нормального куриного яйца? Всыпал порошок в тесто, размешал. Во дворе грелся на огне котел, до середины наполненный белым песком; чуть погодя, когда раскалится, нужно будет поставить в песок тесто. Этому способу печь пироги Оланну научила миссис Муокелу. Угву сперва решил, что ничего путного не выйдет, миссис Муокелу чего только не сочинит, надоумила, к примеру, Оланну варить самодельное мыло — темно-бурую мешанину, по виду как детский понос. К удивлению Угву, первый опыт Оланне удался на славу. Оланна, правда, смеялась. Сказала, что эта смесь муки, пальмового масла и сухого желтка недостойна гордого имени пирога, зато хотя бы мука не пропала.
Угву злился на Красный Крест: чем присылать одну муку, спросили бы лучше у биафрийцев, какие им нужны продукты. Когда открылся новый центр помощи — куда Оланна пошла с четками на шее, узнав от миссис Муокелу, что в «Каритас» благоволят к католикам, — Угву надеялся, что продукты будут поприличней. Но Оланна принесла все то же самое, а вяленая рыба оказалась еще солоней. А Оланна все равно радовалась и весело мурлыкала песенку.
Если Оланна возвращалась ни с чем, то не пела. Устроившись на веранде, она смотрела вверх, на тростниковую крышу, и вздыхала:
— Помнишь, Угву, как мы выливали мясной суп уже на второй день?
Угву жаждал сам пойти в центр помощи, уверенный, что Оланна, с ее манерами настоящей леди, дожидалась своей очереди, пока все не разберут. Да только не мог он пойти — Оланна больше не выпускала его из дому до заката. Носились слухи, что молодых парней силком забирают в армию. Соседского мальчишку и вправду средь бела дня увели, забрили в солдаты и тем же вечером отправили необученного на фронт, но все-таки зря Оланна так боялась, зря не пускала его на рынок, а за водой посылала до рассвета.
Угву услышал голоса из гостиной: Чудо-Джулиус едва не перекрикивал Хозяина. Угву прикинул, чем ему заняться. Вынуть пирог, а потом прополоть грядку с чахлой зеленью? Или просто посидеть на бетонных плитах, поглазеть на соседний дом? Вдруг выйдет Эберечи, крикнет: «Как дела, сосед?» Угву махнет в ответ, а про себя представит, как хватает ее за попку. Просто удивительно, до чего хорошо на душе, когда она с ним здоровается. Пирог вышел с хрустящей корочкой, а внутри мягкий, влажный; Угву порезал его тонкими ломтиками и подал на блюдцах. Чудо-Джулиус и Оланна сидели в гостиной, а Хозяин стоял рядом и, размахивая руками, рассказывал, как ездил с агитаторами в деревню, где местные жители принесли в жертву в святилище бога ойи козу, чтобы избежать нападения врага.
— Целую козу! Столько белковой пищи пропало зря! — расхохотался Чудо-Джулиус.
