Владимир Чивилихин - Память (Книга первая)
Декабрист-«славянин», декабрист-крестьянин, непримиримый враг царизма, писатель-публицист Павел Фомич Дунцов-Выгодовский пятьдесят пять лет девять месяцев и девятнадцать дней своей многострадальной жизни провел в крепостях и тюрьмах, на каторге и в ссылках — под неослабным полицейским надзором и в неизменном звании государственного преступника; не уверен я, что подобную тягчайшую юдоль испытал когда-либо еще кто-нибудь из смертных мира сего!..
Могила Павла Выгодовского давным-давно загладилась на одном из иркутских кладбищ, но иркутянам все же следовало бы уважительно почтить его память — мемориальной доской ли, улицей ли его имени, школой или библиотекой в новом или старом районе города. Нам должна быть дорога память о них, первых, торивших дорогу всем вслед идущим…
Признаться, есть у меня одна ошибка на предыдущих страницах, но я узнал о ней после того, как все уже написалось.
Долгие десятилетия последним декабристом, умершим в Сибири, числили Ивана Горбачевского, однако Мария Михайловна Богданова установила, что Павел Выгодовский пережил Горбачевского на целых двенадцать лет. Но вот совсем недавно выяснилось, что и Павел Выгодовский не был последним декабристом, упокоившимся в сибирской земле!
Найдены в Сибири документы о смерти совсем уж малоизвестного декабриста Александра Луцкого. Он, как и Павел Выгодовский и Николай Мозгалевский, был в числе беднейших из бедных декабристов, преследуемый бесконечными несчастиями, но мы о нем почти ничего не знаем. Не захочет ли кто-нибудь из молодых сибирских писателей пойти и по его следам, затеять архивный и всякий иной поиск? Убежден, что непременно встретится такое, что взволнует и ляжет в строку…
А какова судьба Николая Мозгалевского? На его прошении от 1836 года — о переводе из Нарыма в Минусинский округ царь наложил резолюцию: «Перевести на общих основаниях, т. е. чтобы он был помещён не на большом сибирском тракте, не на заводе и в таком месте, где не находится более двух или трех государственных преступников». Упаси бог, не в завод, не на тракт и не в общество себе подобных. Спустя столько лет после первого знакомства император «заботился» обо всех своих «друзьях от четырнадцатого», в том числе и таких, как Мозгалевский, опасаясь даже больного туберкулезом, донельзя бедного и обремененного большой семьей декабриста!.
Минусинская котловина — сибирский юг, защищенный горами. Добрые хлебородные земли, рыбные реки с травяными поймами, и солнца предостаточно для садоводства и бахчеводства — здесь вызревают даже арбузы. Отбыв каторгу, многие декабристы стремились сюда. Еще до приезда Мозгалевского тут поселились братья Беляевы и Крюковы, Фаленберг, «славяне» Фролов, Киреев и Тютчев; сложилась целая, можно сказать, декабристская колония, хотя и расселенная по разным уголкам края.
Братья Беляевы, прибывшие сюда в числе первых, писали товарищам в Петровский завод: «Минусинск очень хорошее место, климат здесь весьма здоров, комаров и мошки в городе нет… Относительно видов это место прелестное». Несмотря на отменные природные условия, благодатный край развивался крайне медленно, а столица его Минусинск была заштатным городком наподобие Нарыма. Первый здешний окружной начальник и один из первых сибирских поэтов Кузьмин, назначенный сюда красноярским губернатором Степановым, вспоминал: «Дома обывателей — с пузырями вместо стекол, большей частью совсем без кровель (только сверху земляная засыпка и бревенчатое покрытие), без ворот и заборов»… Улиц и дорог не было, и обывателя тряслись в телегах по кочкам «пикульника». А вот любопытная фраза из рапорта минусинского словесного суда енисейскому губернскому правлению: «По городу Минусинску иностранцев разных наций, англичан, французов, купцов, гувернеров, гувернанток, фабрикантов, золотых и серебряных дел часовых, сапожников и венгерцев не имеется».
В 30-е годы прошлого века городок, начал выстраиваться в улицы, усадьбы огораживаться, появилась даже пожарная каланча, но притаежное это поселение долго еще оставалось глухой полудеревней. «Около самого города, — писал оттуда Александр Беляев, — недавно видели медведей, один из них гнался за верховым до самой почти улицы, а другой поселился верстах в 6-ти от города». Для хозяйственного освоения края, его культурного развития, как и во многих других районах Сибири, много сделали декабристы. Это было новое общественное подвижение первых русских революционеров. Столбовые дворяне и даже князья, бывшие морские, кавалерийские, артиллерийские и пехотные офицеры и даже генералы брались за топор, косу и плуг, учились запрягать лошадей, ходить за скотиной, охотиться и рыбачить; строили, экспериментировали, изобретали.
Бывшие моряки Александр и Петр Беляевы сроду не занимались сельским хозяйством и физическим трудом, однако на поселении в Минусинском округе проявили такую деловую сметку и хватку, развили столь бурную деятельность, что, казалось, их энергии и трудолюбию не было преград, а их силам конца. Не располагая значительным начальным капиталом, они со временем обзавелись добротными постройками, обширными пахотными и сенокосными угодьями, развернув на них интенсивное многоотраслевое хозяйство. Беляевы первыми в Минусинске завели новые сорта злаков и продуктивный скот, по чертежам декабриста Торсона, тоже моряка, построили первую в этих местах механическую молотилку, первыми начали производить на сбыт мясо, масло, крупу.
Немаловажны заслуги Беляевых в области культуры. Они организовали первую в Минусинске частную школу на двадцать учеников, стали первыми здешними краеведами, этнографами, метеорологами и ботаниками.
Красноярско-минусинская колония декабристов, когда перевели в те места Алексея Тютчева и Николая Мозгалевского, сделалась самой многочисленной в Сибири. В Минусинске этот круг не сузился, но расширился, и я даже, наверное, не смогу очертить его весь: Алексей Тютчев, Александр и Петр Беляевы, Иван Пущин, Николай Крюков, Иван Киреев, Семен Краснокутский, Евгений Оболенский, Павел Бобрищев-Пушкин, Александр фон Бригген, Василий Давыдов, Михаил Нарышкин, Петр Фаленберг, Михаил Фонвизин…
Шли годы. Продолжая работать в архивах и собирать книги о декабристах, искал любое новое сведение о Николае Мозгалевском, хотя основные данные о нем сообщала мне Мария Михайловна Богданова при встречах, в частных разговорах по телефону, в многочисленных письмах и. целых тетрадях, исписанных слабым ломаным почерком. А замечательный сибиряк — энтузиаст А. В. Вахмистров, о котором в нужном месте расскажу подробнее, с неоценимой помощью М. М. Богдановой собрал и систематизировал большой материал, в основном о потомках Николая Мозгалевского, прислал их мне с предложением использовать по усмотрению — до передачи в Музей декабристов, о котором было столько разговоров в середине 70-х годов. Из его материалов я узнал немало интересного о той жизни и тех людях. На долгие годы завязалась переписка, и я бережно храню эти письма путешественника и краеведа — в них то совет, то уточнение, то сочувствие трудностям поиска, то бытовые наши сложности… Нашел краткое сообщение в пятитомной «Истории Сибири» о бедственном положении его семьи, потом минусинские документы — местные жители незаконно вымахивали косами «секлетные» луга, и власти разбирали тяжбу тамошних мещан с Николаем Мозгалевским; обнаружил «Дело по отношению иркутского архиепископа о том, что государственные преступники Мозгалевский и Горбачевский не бывают у исповеди и даже в церкви и что последний оказывает богохульство», но это была ошибка в духе полуторавековой «традиции» — речь в действительности шла не о Николае Мозгалевском, а об Александре Мозалевском.
Своими находками я делился с Марией Михайловной Богдановой, которая, мне казалось, тоже радовалась каждому случаю сообщить мне все, что припомнит.
— Знаете, накануне столетия восстания декабристов Борис Львович Модзалевский обращался в Минусинский краеведческий музей с просьбой сообщить какие-нибудь сведения о Николае Мозгалевском. Ученый предполагал какую-то дальнюю родственную связь с этим декабристом…
Лишь несколько лет спустя мне посчастливилось узнать, что отец декабриста Осип Федорович Мозгалевский и пращур известного советского пушкиниста и декабристоведа Лев Федорович Модзалевский, родившийся в 1764 году в Ромнах, были, вероятно, родными братьями, что можно предположить по «Родословной росписи Модзалевских», изданной в Киеве незадолго до революции братом ученого, участником Цусимского морского сражения Вадимом Львовичем Модзалевским.
— А об отце их, Льве Николаевиче, не слыхали? — спрашивает Мария Михайловна.
На эту боковую и дальнюю тропку нашего путешествия в прошлое можно бы и не ступать, но уж больно причудливо переплетаются человеческие судьбы, каждая из которых неотъемлемо принадлежит жизни, оставляя в ней свой неповторимый след, и о Льве Николаевиче Модзалевском хорошо бы попутно вспомнить, потому что другого случая не будет…
