Ирина Волчок - Домработница царя Давида
— Подожди, — вдруг сказал царь Давид, открывая глаза. — Не надо, подожди. Дай мой телефон. На столе…
Аня кинулась к столу, нашла мобильник, вернулась к дивану и опять попыталась набрать «03».
— Без паники, — сказал царь Давид. — Слушай меня. Полистай имена… Найди Мишу. Вызови. Я сам поговорю. Делай, как сказал, а то уволю.
И Аня сразу успокоилась. Нельзя сказать, что совсем успокоилась, но тот чёрный ужас, который она испытала, когда увидела, как царь Давид медленно валится набок, прошёл. Царь Давид врач, он знает, что происходит. Разве он говорил бы, что уволит, если бы точно не знал, что всё обойдётся?
Она позвонила этому Мише, дождалась, когда этот Миша ответит, и поднесла трубку к уху царя Давида.
— Да, дорогой, здравствуй, — тихо сказал царь Давид. — У меня мало времени, не перебивай. Придётся тебе мной заняться. Нет, прямо сейчас. Я думаю — инфаркт. Если я отключусь, Аня откроет. Внучка. Если захочет, пусть поедет со мной. Ей всё можно говорить. И её бабушке. Больше никому. Больше никакой родни у меня здесь нет… Ну, жду.
Он опять закрыл глаза, и Аня опять испугалась. Он сказал: инфаркт! А он ведь врач, он знает, что говорит…
— Не бойся, — сказал царь Давид, не открывая глаз. — Сейчас «скорая» придёт, предупреди охрану. Собери минимум для больницы, если успеешь. Знаешь, что в больницу нужно брать? Хотя и потом можно… Телефоны захвати. Бумажник и документы в столе, в правом ящике. Захвати. Нино пока не звони, не надо. Потом… Ничего, мы справимся. Главное — не бояться, ты поняла? Никогда не надо бояться, потому что это большой грех…
Потом он стал говорить что-то о шубе, которую они не успели выбрать, потом — о том, что Нино права: зачем ей выходить замуж за такую развалину? Потом потребовал, чтобы она не звонила ни Ваське, ни даме Маргарите… Аня подумала, что он бредит, и опять очень испугалась. Но тут в квартиру торопливо вошли какие-то люди, покричали из прихожей: куда, мол, идти? Она мельком удивилась, что дверь оказалась открытой, побежала навстречу вошедшим, вцепилась в рукав толстого дядьки с чемоданом, поволокла его в кабинет царя Давида, приговаривая на ходу одновременно сердито и испуганно:
— Как вы долго… Почему вы так долго? Давид Васильевич говорит, что это инфаркт… Разве можно так долго?
— Ты чего? — удивился дядька, осторожно отцепляя её пальцы от своего рукава. — Мы же сразу сюда! С сиреной! Это же великий Давид… Да ты не трясись, сейчас мы твоего деда к его ученику отвезём, так что всё нормально будет.
Аня хотела сказать, что Давид Васильевич ей не дед, но как-то не успела. Всё происходило очень быстро, к тому же — непонятно, толстый дядька и ещё двое, которые пришли с ним, что-то делали, разворачивали какую-то аппаратуру, задавали царю Давиду какие-то вопросы, переговаривались между собой, отламывали от ампул носы прямо голыми руками, бросали осколки на пол, и пустой шприц тоже на пол бросили, а потом кому-то звонили, а потом перекладывали царя Давида на каталку… А она следила за всем этим, ничего не понимая, и даже не сразу поняла, о чём её спрашивает толстый дядька.
— Ты с дедом поедешь? — терпеливо переспросил дядька, заметив, что она просто не слышала его. — В больницу сейчас отвезём. Поедешь с нами?
— Конечно! — Аня заторопилась, подхватила пакет, который она успела собрать по просьбе царя Давида, проверила, там ли бумажник и телефон, и не очень вежливо поторопила: — Скорее, скорее… Что ж вы так долго возитесь…
Царь Давид, уже лежащий на каталке, смешливо фыркнул. Толстый дядька оглянулся на него, тоже фыркнул и сказал:
— Вот так, Давид Васильевич. Молодое поколение… Чувствую, напустит внученька морозу на всех наших… Ну, поехали уже. Ты куртку-то надень какую-нибудь. И обувь. Что, в тапках, что ли, поедешь? Обратно-то тебя не повезут, самой придётся. И дверь закрой, а то так и останется нараспашку.
Аня машинально переобулась в кроссовки, накинула пальто на спортивный костюм, закрыла дверь, мельком подумав, что даме Маргарите следовало бы всё-таки позвонить, предупредить, потому что ключей у неё нет, вернётся из магазина — а дома никого, дверь закрыта, ей уже уезжать надо, а вещи все в квартире… О Ваське даже не подумала. Да и о даме Маргарите сразу же забыла. Увидела, что во дворе стоит не обыкновенная «скорая», а страшная жёлтая машина реанимации, и в эту машину уже грузят каталку с Давидом Васильевичем, очень испугалась, что про неё сейчас все забудут, заторопилась, полезла следом за каталкой, стукнулась коленом… Кто-то из медиков подал ей руку, буквально вдёрнул в машину, со вздохом сказал:
— Всегда с родственниками возни больше, чем с больным. Не создавай нам проблем, ладно? Состояние стабильное. Ты знаешь, что это значит?
— Да, конечно, — торопливо ответила Аня, послушно шлёпаясь на откидное сиденье, куда подтолкнул её медик. — Я знаю, да. Стабильное — это значит без изменений, да? Тогда вы побыстрее, пожалуйста. Разве можно, чтобы так долго без изменений? Надо же лечить быстрее!
Медик вздохнул и промолчал, устраиваясь по другую сторону от царя Давида. В машину полез второй медик, на ходу обернувшись и громко сказав кому-то во дворе:
— Давид Васильевич приболел… Да. В больницу, куда же ещё.
Аня без интереса глянула через затемнённое стекло: с кем это он разговаривает? Во дворе стоял Васька. И морда у него была растерянная. Вот именно — морда, Аня это слово и подумала. И тут же забыла о Ваське и его морде.
Двери закрылись, машина мягко дрогнула, тронулась с места и сразу набрала скорость. Но сирена не включалась, поэтому Аня решила, что скорость не такая уж большая.
— Побыстрее бы, — беспомощно пробормотала она, не отрывая взгляда от белого лица царя Давида. — Лечить уже надо…
— Они уже лечат, — сказал царь Давид, не открывая глаз. — Они всё правильно делают, не сомневайся. Девочка, я вот тебя попросить хочу… Ты мне завтра яблочек не напечёшь? Знаешь, таких, с малиновым вареньем внутри… Очень люблю.
Аня заметила, как медики переглянулись с одинаковыми улыбками, и обрадовалась: наверное, действительно бояться не надо. Они же не боятся. И царь Давид не боится. Вон, о яблочках вспомнил…
— Напеку! — с готовностью пообещала она. — Антоновки, да? Она полезная. И ещё куриный бульон, он тоже полезный. Творогу настоящего найду… У меня на рынке одна знакомая есть, у неё всегда очень хороший творог. Он тоже полезный. И ещё для сердца абрикосы очень полезные, абрикосы я тоже принесу…
Она хотела вспомнить ещё что-нибудь полезное для сердца, но тут медики просто отодвинули её от царя Давида, склонились над ним, опять переглянулись — уже без всяких улыбок, стали что-то делать, опять ломали ампулы голыми руками, откуда-то появилась кислородная маска, заменили бутылку в капельнице… Опять стало очень страшно.
И тут в пакете, который она собирала в больницу для царя Давида, загудел мобильник.
— Это ещё что? — злобно спросил один из медиков, оборачиваясь к Ане и вынимая из ушей стетоскоп. — Заткни телефон, а то сейчас высажу! И так ничего не слышу.
— Это не мне… — Аня выловила из пакета мобильник и глянула на экран. На экране высвечивалось: Василий. — Это Давиду Васильевичу…
— Заткни, кому говорю!
Аня отключила телефон и сунула его опять в пакет. Вот когда царь Давид выздоровеет, тогда и решит сам, надо ему говорить с племянником или нет. Только бы выздоровел… Только бы довезли его до того ученика, на которого вся надежда… Только бы довезли живого…
— Довезли уже, — сказал один из медиков, и Аня поняла, что думала вслух. — Довезли живого. Сейчас Михаил Максимович займётся, не бойся.
Машина мягко затормозила, и тут же распахнулись двери, какие-то люди стали вытаскивать каталку, задавать уже знакомым ей двум медикам непонятные вопросы, каталку с царём Давидом обступили несколько человек и чуть ли не бегом повезли её куда-то, а про Аню все, кажется, забыли. Аня увидела того толстого дядьку, который приезжал на вызов, опять вцепилась в его рукав и с отчаяньем спросила:
— Куда его повезли? Когда мне кто-нибудь скажет, как он? Когда мне к нему можно?
Дядька оглянулся, качнул головой и недовольно сказал:
— Ну, понимать же надо… В реанимацию повезли. Кто тебе что может сказать сейчас? Посиди в приёмном покое, подожди… Пойдём, покажу, где это. Да не паникуй, живой твой дед. Вытащат.
Дядька привёл её в большое помещение с дверями в разные стороны, скрылся за одной из дверей, через минуту вышел с ободранным стулом, поставил его в углу, недовольно предупредил:
— Наверное, долго ждать придётся. На ногах-то не выдержишь, свалишься.
Ждать пришлось действительно долго. Или ей так казалось. Она смотрела на часы и каждый раз думала, что они остановились. Трясла рукой, подносила к уху — нет, тикают. В приёмном покое больше никого не было, только иногда с улицы заходил кто-то в белом халате или в зелёной врачебной робе, проходил мимо, не обращая внимания на Аню, исчезал за одной из дверей. Потом из этих дверей стали выходить такие же белые халаты и зелёные робы, и Аня каждый раз вскакивала, с надеждой ловя взгляды выходящих. Опять все проходили мимо, не глядя на неё, и она опять опускалась на стул, сжималась, чтобы не дрожать, и каждые три минуты смотрела на часы, трясла рукой и подносила их к уху.
