Ирина Солодченко - МУХА НА ВЕТРОВОМ СТЕКЛЕ
Тхне маусами… Уже растянули бедные пожитки. Какие тут ценности? Да никаких… Но исчезли подушки, одеяло. Кровать с высокими быльцами без перины стыдливо вжалась в угол, как девушка, с которой сняли платье. Все утащили и все поделили. Что взять на память? Старинную Библию? Стал искать, но ничего не нашел… Уже утянули. Второй сундук – тоже пустой, и только на дне сиротливо приютилась серая тетрадочка с псалмами…
Комок подкатил к горлу… Бабушка, милая бабушка…Какая же я сволочь… Последняя сволочь… Шлялся по миру черти где, а тут, совсем рядом, был человек, который так нуждался во мне, конченном идиоте.
«Стефан», «Молитва Давида», «Молитва страждущаго»…
И все на чужом ей русском языке. На последней странице дневниковые записи: «Я приймала крещения разом Устя, Уляна Братко 1942 году, а пишу 1956 году 28 февраля».
Представил себе на минутку этот зимний одинокий вечер 28 февраля 1956 года… Бабушка – почти моя ровесница. Сидит в занесенном снегом доме… Дети уехали в город, одна дочка осталась в селе, но у нее свое хозяйство, свои заботы. Может, в тот вечер 28 февраля 1956 года бабушка писала псалмы, а потом захотела оставить этот день в памяти для себя. И рядом запись уже шариковой ручкой: «Писала АМИНЬ в 1972 году 14 января в п’ять увечері якраз Володя приніс ручку харошу доця сама перидала спасиба». Вовка – любимый внучек, сын тети Нади, то самой, что в селе осталась жить ради матери. Передала шариковую ручку… Целое событие! Стал жадно перелистывать страницы, а вдруг еще что-то, кроме псалм? Так захотелось узнать побольше о бабушкиной жизни! Удивительное дело, ведь совсем недавно она была еще жива. Еще буквально две недели назад (всего ДВЕ НЕДЕЛИ (!!!)) я мог приехать и разузнать все о ее жизни. Она с радостью рассказала бы. Но все как-то не заводился разговор… Не было до нее никакого дела, кроме того, что она – бабушка и должна заботиться о внуках. А когда сама начинала рассказывать о своей жизни, ее обычно прерывали. «Шо споминаєте, шо колись було?». Тогда казалось: что интересного в сельской биографии? Разве бабушка когда-то была молодой?
А сейчас вдруг резко захотелось узнать каждую секунду этой простой жизни. КАЖДУЮ. Кто были ее родители? Кто были мои прапрадеды? К сожалению, эти драгоценные знания канули в вечность.
Ушла эпоха… Целая эпоха…
Больше никаких дневниковых записей и только на последней странице список праздников:
1 января – Новый Год, потом церковные и неожиданно «Праздник жатвы назначается в последнее воскресение сентября».
Долго я сидел на знакомом с детства сундуке, тупо глядя в серую тетрадку. Целый талмуд выдуманных историй про какое-то озеро Генисаретское, которое никто в жизни не видел, про слезливые истории малюток из США, про то, как надо посвящать свою жизнь Богу. И все это в перерывах между жатвой, работой в поле, в колхозе, на огороде, рождением и смертью детей, ранним вдовством, ежедневными хлопотами по хозяйству… «Причем праздник жатвы допускается переносить на воскресенье позднее там, где уборка урожая не успевает к концу сентября, а поэтому день праздника жатвы в таких местах назначается сообразно с местными условиями». И пояснение: «Це я переписала із журнала ці празники щоб знать коли який празник. Переписувала 1956 года в марте Ляшенко Уляна Петрівна». И самая последняя запись: «Писала вані письма 1957 году». Что за Ваня? Какие письма? Ах! Ваня… Ее сводный брат. Мать Килина умерла, когда бабушке было лет десять… Совсем маленькая. Но отец быстро женился, и в новом браке родились дети, которых маленькая Ульянка растила и доглядала… Вот ее фотография в молодости, где она сидит на стуле с высокой спинкой. Гладко зачесанные волосы, поджатые губы. Бабушка, милая бабушка… Сейчас бы вернуться всего на две недели в прошлое, сели бы в летней кухоньке как раньше, в детстве, вечерком, когда набегавшись по селу, я приносил вечером ей сельские новости: кого видел, кто что сказал. Она жадно ловила каждое слово: «А шо, Лісовський так и сказав? А то Сміюха пішов? А шось Одарки я давно не бачила…». Потом про каждого рассказывала истории жизни, пока внучок наминал нехитрый ужин.
… Сунул тетрадку (очередное наследство Кота в Сапогах) за пазуху, как вдруг скрипнула дверь. Это тетке Марфе уже донесли, что кто-то вошел в бабину хату.
– А я думаю, хто це? І чого це тебе не було на похоронах? А я питалася: чого це Максимці не сказали? А що з хатою вирішили?
– А що тут рішать? Продавать нада… Хата – ваша, тітко Марфо. Ви її заробили, бо за бабусею доглядали… Робіть з нею, що вважаєте за потрібне. Хата потребує мешканців. Без господарів вона на очах розвалюється… А мені нічого не треба, тільки б тут, у селі, хтось зі своїх жив… Щоб хоч раз на рік приїхати до вас у гості, а ви б мені винесли на поріг глечик молока.
– Ой, дякую, Максимко. А то я хвилювалася… Думаю, приїде, скаже: баба хату прибрала до рук…
Выехал за село, а доехав до водонапорной башни не утерпел. Остановился и достал из-за пазухи серую тетрадочку. На обложке внутри нашел еще несколько дневниковых «хозяйственных» записей.
1955 22 марта отилилась корова
1956 году 12 марта отилилась корова
1957 го 11 марта отил
1958 го 8 марта отил к
Сердце сжалось… Черт.
Ничего не вернешь.
Как все тупо получилось…
Тупо…
Реально тупо.
Не успел положить свое очередное наследство в бардачок, как в боковом зеркале показались два мужика, которые пешачили вдоль дороги.
Одна секунда на принятие решения:
– Вам куда?
– До Научного.
– Садитесь.
Мужики радостно залезли в салон, и сразу загалдели между собой о погоде, о каком-то друге, который недорого купил дачу в соседнем селе. Обычный треп двух хозяйственных дядек с налаженной жизнью. В машине тепло, я небрежно кручу руль. Тот, что сидит рядом со мной – крупный такой дядюган с большим носом и гладкими черными волосами.
Но не успел выехать на трассу, как рука моя на мгновение дрогнула, и руль немного вывернулся.
На обочине стояла девушка с рюкзаком у ног и оттопыренным пальцем. Взгляд у девахи – какой-то отстраненный, что меня и обескуражило. Странно, почему она стоит перед поворотом? В первый раз что ли?
Пришлось сдать чуток назад. Выйдя из машины, я подошел к девушке, и, подхватив тяжелый рюкзак, без лишних слов швырнул его в багажник.
– Садись.
Девчонка – совсем юная, похожая на обезьянку. Она пыталась что-то сказать, но я почти силой ее усадил на заднее сидение рядом с невзрачным пассажиром.
… Пять минут едем, а попутчица все молчит.
– Как тебя зовут?- не выдерживаю я первым, кстати драйвер.
– Лина…
– И что же это ты, Лина, шляешься одна по дорогам? Села в машину к трем мужикам… А вот мы сейчас тебя изнасилуем и выкинем на трассе…
В зеркале я увидел ее постное лицо. Глаза совсем не испуганные. Пустые какие-то…
– Я еду в Грузию…- отчеканила Лина звонким пионерским голосом.- Я люблю путешествовать… Я журналистка и потом пишу отчеты…
– Отчеты… И кто их читает? Кому они на хрен нужны?
– На ЖЖ…У нас есть сообщество…
– Ну разве что на ЖЖ…
… Носатый справа от меня резко повеселел.
– А я часто подвожу этих автостопщиков… – сказал он. – Я ж дальнобойщик. Иногда такие интересные встречаются. Однажды девчонку одну подвозил в Румынии…
Тут впереди резко затормозил огромный грузовик, и я притормозил. Пассажиров немного встряхнуло, и дальше ехали молча.
На окружной я выехал на обочину, уверенно вышел из машины и открыл заднюю дверь.
– Выходи… Закончился твой автостоп, Лина.
Девчонка в недоумении выползла из машины… Боже, сколько же тебе лет? Глаза маленькие, рот широкий, губ нет. Но взгляд упертый… Такую с толку не собьешь…
Ну и ладно… Вытащив из кармана розовую купюру, я сунул ее Лине в кулак.
– Вот тебе 200 грн, Лина, а вон там – автобусная станция. Ты идешь туда, покупаешь билет и едешь домой. Не надо рисковать жизнью, чтобы развлекать своими никчемными отчетами десяток дураков на ЖЖ. Понятно? Нет, я вижу, что пока тебе это не понятно. Я не хелпер, Лина. Считай, что это – знак с небес. Ясно? И пойми, для всех мужиков на трассе, ты – бесхозная телка. Запомнила? Ты – просто бесхозная телка и больше ничего…Чао.
И я направился к джипу. Мне неинтересно, пойдет Лина на станцию или вернется на трассу, счастливо засовывая в рюкзак мои 200 гривен. Мне неинтересно, как она потом опишет этот случай в своем ЖЖ. Я свое дело сделал, пусть теперь сама думает своей башкой… Если человека жизнь ничему не учит, то это его проблемы и в следующей жизни он будет мышью.
Развернувшись, я опять выехал на трассу, а носатый дальнобойщик продолжил свой рассказ.
– Так да… Я часто подвожу этих автостопщиков. Разные среди них, но само больше помню девку одну. В Румынии это было. Я сам наполовину румын. Отец женился на украинке и переехал сюда жить. Он тут председателем колхоза работал. Так у меня родственники в Крайове…
