Евгений Москвин - Предвестники табора

На работу. Ему надо на работу — перед таким аргументом мать уже не могла устоять!

До сих пор мною владела резкая смена настроения — одного на прямо противоположное, — только теперь это все чаще касалось идей, рождавшихся в моей голове.

«Да будет тебе пилить его, — сказал как-то дядя Женя моей матери, — ну засмеялся человек ни с того, ни с сего — что здесь такого? Может быть, переходный возраст раньше наступил».

Мать ответила ему, что у меня больше половины жизни — с пяти-шести лет — переходный возраст, — «я же помню все его младенческие маразмирования и закидоны. А теперь подростковые начинаются. Психоз — ни конца, ни края ему нет».

«Психоз!.. Ну, не преувеличивай», — дядя Женя, помнится, нахмурил бровь. (Только одну).

Мать смотрела на меня, презрительно сощурив глаза. (Правый был сощурен чуть больше).

«Когда ж ты, наконец, станешь нормальным человеком!»

Мишка, когда сам стал свидетелем, разумеется, отреагировал иначе.

Сразу за тем, как ему удалось-таки уломать мою мать с этой поездкой на старую дачу, у меня, наконец, появилась возможность утащить его в свою комнату.

Больше всего мне, конечно, хотелось показать ему пару глав из нового романа, который я теперь писал.

В коридоре я, сам не знаю, почему, принялся яростно, заливисто хихикать — даже с каким-то истерическим оттенком — что, учитывая мое недавнее, совершенно спокойное настроение, конечно, Мишку удивило.

— Что с тобой такое?

— Ни… ничего… — стараясь остановить смех, я принялся прикрывать рот рукой, но от этого смеялся только еще больше, потому что меня смешили уже сами эти «насильственные действия» над собственными губами.

Мишка и сам уже стал смеяться.

— Сидел, витал, и вот тебе раз — вернулся на землю.

— У меня… так… бывает… — эту короткую фразу я выговорил в три этапа, так и продолжая перемежать слова истерическим хохотом.

— Вернулся с другой планеты, и твое сознание не выдержало земного притяжения.

— С другой планеты… хаха-хахаха… ха-ха.

Это еще бы долго продолжалось, если бы Мишка вдруг не спросил:

— Или ты радуешься тому, что мы поедем на старую дачу?

Я моментально перестал смеяться.

— Нет, не поэтому.

— Ага!.. Так ты не рад? Я так и понял!

— Рад… — поспешно отмахнулся я; мы уже были в моей комнате, — просто… — и снова я принялся ржать, — …просто я хотел… показать тебе… свой роман.

— Отличная идея! Как раз хотел тебя о том же просить… ну а что тут смешного? — смотря на меня, Мишка улыбался уже недоверчиво.

— Ничего… ну просто… нет, не могу объяснить.

— Ладно, где твой роман? Ты от руки его пишешь, в тетрадь?

— Ну а как же еще!

— У меня есть печатная машинка. Могу подарить тебе, она мне не нужна.

— Дедушка обещал мне привезти нашу печатную машинку, с дачи.

— Это еще досоветская, что ли, которая? Она ж тяжеленная!.. Надо будет найти ее там, как приедем.

— А это идея, слушай! Классно!

— Попечатаем. Ну а тут в городе я тебе лучше свою отдам, хочешь?

— Хочу!

— Ну, где рукопись-то?

Я протянул ему толстую тетрадь.

— Что же ты, всю исписал ее?

— Ну а как же! Это же роман! Он должен быть большой.

И тут Мишка принялся поддразнивать меня и раззадоривать, как прежде, говорить таким пафосным распевным голоском и важно повторять одни и те же слова: «Хо-хо, всю исписал! Рукопись, значит, у него такая!.. Ру-у-укопись…»

Я побледнел.

— Миш, прекрати.

— Что?

— Я сказал — прекрати.

— Ты обиделся? Извини, — Мишка смотрел на меня с тревогой; он сжимал тетрадь в руке, но так до сих пор и не открыл ее, — слушай: клянусь, я серьезно воспринимаю твое творчество… не так, как твоя мать.

— При чем здесь моя мать?.. Нет-нет, я не поэтому, вообще не поэтому…

— А в чем дело?

Я сказал ему, что я не тот уже, что прежде, и не надо разговаривать со мной, как тогда…

— Как пять лет назад?

— Да, как пять лет назад. Ладно? Не будешь? Обещаешь?

«Нарисуешь мне купюры? Обещаешь?» — скользнуло у меня в голове.

— Конечно, — ответил Мишка, — я, на самом деле, прекрасно вижу, что ты повзрослел… скажи, а ты пишешь детективы, да?

— Да.

— Видимо… не про Стива Слейта, уже?

— Шутишь! Конечно нет! Забудь об этой ерунде раз и навсегда!

— Хорошо. О ком же ты пишешь?

— У меня теперь свой собственный герой, мною придуманный. Зовут его Мизаретта. Он работает в полиции, инспектор.

— Ага! Значит, дело-то не в России происходит?

— Нет, в Англии… но сам Мизаретта — итальянец. Это плохо?

— Кто сказал?.. Слушай, а что он делает? Сражается с преступниками, вступает в перестрелки…

— Нет-нет-нет, ничего подобного! Он распутывает самые невероятные и сложные преступления. Мозгами.

— Ага! Это уже интересно.

— Вот черт!..

— Что такое?

— Ты вспомнил про Слейта, мне теперь даже стыдно стало.

— Из-за чего? — удивился Мишка.

— Поверить не могу, что я писал когда-то такую ахинею!.. «Он ударил его левой ногой в правое ухо, потом перекувырнулся через себя и нанес удар рукой в нос». А потом, помню, все соображал, чем бы заменить слово «удар» в этом предложении. Ведь еще раньше там было «ударил».

Мишка рассмеялся.

— Правда, такое было?

— Я тебе говорю. А знаешь, что еще меня занимало? Сколько нужно калькуляторов в офис Слейту — хватит ли двух… Ну, для оборудования.

«Ну а главное-то что, главное? Офис, калькуляторы — все это мишура; в них и толики смысла не было. Что будет интереснее всего Мишке знать, именно ему? Ты пытался реализовывать его теорию государства», — услышал я внутренний голос; но о государстве благоразумно промолчал.

— Пф-ф-ф… — прыснул Мишка, — зачем ему калькуляторы?

— Вот и я о том же!.. Ладно, все, не будем!.. Теперь я пишу настоящие детективы, высококачественные.

Мишка собирался уже открыть тетрадь, чтобы начать читать, как вдруг я схватил его за руку.

— Нет, послушай. Подожди чуть. Давай я тебе прежде расскажу пару классных фишек из романа. А то, может быть, ты, как начнешь, тебе станет неинтересно, и ты бросишь, а если будешь знать эти фишки, я уверен, все будет нормально — до конца дочитаешь.

— Ну давай, рассказывай.

— Смотри… — я подвел его к окну и отдернул занавеску, — видишь кирпичную будку?

— Ну, вижу… электроузел. Там рубильники.

— Да знаю я это и так… я про другое. Эта будка стала в моем романе прототипом преступного логова. Навеяла идею, понимаешь?..

— Ага.

— Так вот. По сюжету романа в этой будке творятся темные дела. И знаешь, кто ими занимается? Врачи! В будке, по сути дела, и нет уже никаких рубильников, но электропровода остались — они подсоединили к ним электрошок; переоборудовали будку под штаб, понял?

— Нет, не понял. Ничего не понял пока.

— А еще когда эти врачи ездят по Лондону, их машина скорой помощи оставляет колесами зеленый слизистый след.

— Что?.. Почему?

— Ага!.. Стало интересно! Вот теперь читай.

В комнату заглянула мать.

— Эй, Миш, твоя мама звонила, просила передать, чтоб ты немедленно домой шел.

Мишка поглядел на меня и развел руками — мол, что делать.

— Придется, идти.

— Но ты же обещал почитать мой роман!

— Что ж поделаешь! Бери его на дачу, я там почитаю.

— Нет, читай сейчас, — возразил я капризно.

— Ну прости… не могу… да я же, знаешь, и не понимаю ничего в этом деле: где хорошо написано, где плохо, — не разбираюсь, так что вряд ли сумею дать тебе какие-то ценные комментарии.

— Дачу мы еще с тобой обсудим, Миш, — вставила мать, — раз уж вы поедете, я проинструктирую тебя.

— Дедушка сам проинструктирует! — возразил я.

— Ну уж нет, он скажет мне, что там нужно будет сделать, — я поговорю с ним — а потом передам вам. Чтобы это была моя просьба, моя.

— Хорошо, тетя Даш, — быстро согласился Мишка.

— Так ты даже и вообще не будешь читать? — вяло осведомился я.

— Нет, на даче обязательно прочту — сказал же.

— Все, Миш, иди. Все, давай. И, как придешь домой, обязательно позвони нам, сказать, что дошел; давай, чмокну тебя. В щечку, — мать сложила губы трубочкой и протянула «у-у-у-у».

— На даче прочту, обещаю, — повторил Мишка, сидя уже в прихожей на корточках и надевая ботинки, — меня очень заинтересовало то, что ты говорил… ну про это… про будку, врачей… и след от скорой помощи, особенно понравился, — Мишка хитро подмигнул мне, — а как твоего сержанта зовут, скажи мне еще раз?..

— Инспектора! Он инспектор.

— Да, верно. Так как?

— Мизаретта.

— Ага, Мизаретта. Все, теперь не забуду.

Я стоял, потупившись и краснея, — нет, на сей раз Мишке так и не удалось меня развеселить.