Роман Солнцев - Золотое дно. Книга 1
Леха-пропеллер слушал Хрустова, кивая и быстро рисуя цветными карандашами с маленькой фотографии портрет Ивана Петровича. Серега лежал на бывшей кровати Климова, просунув ноги между зелеными трубками спинки, потому что не умещались, и скрипел зубами.
Хрустов продолжал, покуривая трубку, которую обменял на днях у Туровского на фонарик:
— А в семьсот девятнадцатом русский изобретатель-самоучка из деревни Покровское Ефим, кстати, Серега!.. Ефим Никонов!.. сконструировал костюм. Он состоял из деревяного шлема и юфтовой кожи. Что такое юфта? Ну кожа и кожа. А в восемьсот семьдесят первом в России изобретатель Лодынин создал герметичный костюм, в котором кислород вырабытывался из воды путем электролиза. Во как! А шарнирные жесткие скафандры из бронзы появились позже, воздух здесь поступал из стального резервуара на спине. Ну, это мы знаем. Недавно немецкая фирма «Дрегер» сконструировала хороший шланговый аппарат.
— Вот бы его дядя Ване… — Вспомнилось, как старик рассказывал: на Сахалине лазили в воду, поднимали с затонувшего сейнера сейф, цепляли трос, и он там едва не погиб под сорвавшимся сейфом.
Бесстрашный был человек.
— А есть еще в Америке гидрокомбинезон с электроподогревом, фирма «Вестингауз»…
— Вот бы дяде Ване!.. — стонал Сергей.
(Не хватает нескольких страниц.)
Когда-то в юности Валера приехал в Сибирь, стоя во весь рост на крыше вагона, раскинув руки и крича от восторга — из молодечества, а не потому, что места в вагоне не нашлось или денег на билет. Железная крыша дергалась, ныряла под ногами, как бы порываясь ускользнуть вперед. И точно так же сегодня земля бегала под Туровским. Только нынче не радость гремела в душе, а клубился страх, давила растерянность, и причин тому было много.
И когда на стройке появилась Марина, он подумал, что теперь она будет для него как тот сладостный ветер на крыше вагона, но сам же все испортил…
Он подошел к ней после смены и, сверкая смоляными глазами, привычно угрюмо-таинственный, стал говорить, что на стройке хорошей девушке надо непременно иметь защитника, друга, здесь много случайного народа, есть даже бывшие сидельцы из тюрем. Девушка, округлив и вытянув губки, испуганно слушала бригадира соседней бригады, которого видела в первый раз, и все спрашивала:
— А вот правда ли, у Льва Николаеивча после погружения в недры Зинтата случилась амнезия? Он, говорят, многих не узнает…
На что Валерий раздраженно ответил, что Хрустов по натуре такой, любит красиво говорить и тут же забывает, что сказал. Марина удивленно поморгала, что-то пошептала про себя и вслух заключила, что она никогда так не думала, потому что… тут Марина покраснела. Не могла же она рассказать, что в восьмом классе была влюблена в Хрустова… И когда он уходил в армию, сидела на ветле и махала ему белым платочком, только он решил, наверное, что это сорока трепещет на дереве…
Злясь на себя, что позволил несправедливость по отношению к Лёве, Валерий немедленно стал говорить, что сам любит Левку, они друзья, вместе перекрывали Зинтат… В ответ Марина все с тем же смятенным видом пробормотала, что была бы рада, если бы он, Валерий Ильич, ее заново поднакомил с Хрустовым… В этом случае у нее на стройке было бы два хороших товарища…
А Туровский, кивая и подтягивая губы к носу, уже понимал: он сражен чистотой и наивностью этой девочки, она ему безумно нравится. И будет ужасно, если она не полюбит его… это будет трагедия…
Ему нужна была верная, любимая подруга, потому что в последнее время он словно потерял себя, — и к рабочим вернулся, и все никак не мог смириться с этим, извертелся на пупе, как брякнул, глядя на него, Борис, и ведь Борис был прав. А тут еще Васильев как бы мимоходом пожелал вернуть его в начальники штаба. В самом деле, обстоятельный Туровский там был на месте, но удобно ли этак метаться? Ведь обхохочут.
Хрустов несколько раз при нем процитировал Грибоедова:
— Минуй нас пуще всех печалей и барский гнев, и барская любовь.
Всё так. Да и чем плох Помешалов, который сидит сейчас в штабе? Нет, гордый Валера обратно не пойдет. И еще такая подлая мысль: если пойдет, и если шаткий Васильев с Титовым погубят стройку, ответственность падет и на Туровского. А в котловане он занят маленьким конкретным делом.
Может быть, с Мариной посоветоватться? Но, появившись после смены второй раз в бригаде Хрустова, он увидел, какими сияющими глазами она следит за Левой, омрачился и ушел к себе, в соседний блок…
А тут еще неприятная новость — Васька-вампир написал очередную кляузу в парторганизацию на начальника стройки Васильева. Что тот катается по стройке с молодыми женщинами, пьет с рабочими, присвоил себе идею главного инженера Титова о защитной косе. Валерия пригласили в партбюро на обсуждение этого письма, хотя он еще не был членом КПСС, только собирался вступать. Видимо, Александр Михайлович посоветовал парторгу Таштыпову.
Причем, самого Васильева почему-то не позвали. Или он не пришел по причине занятости?
Кабинет Таштыпова располагается на первом этаже, окнами к стоянке машин Управления, и Валерий заметил, что Титов, Таштыпов и Понькин несколько раз опасливо посматривали за окно (меж мохнатых лягушек льда есть и чистые полоски), когда там подруливала «Волга», но каждый раз это оказывался не Васильев. Титов глянул на часы, насупился, как бы давая всем понять, что далее ждать нет возможности, тяжело поднялся и хрипло начал: (Приписка сбоку красным фломастером: Какие суки!!! — Л.Х.)
— Товарищи, мы собрались в своем кругу… чтобы обсудить сигналы с места. Поскольку они касаются и меня, я решил высказать недвусмысленное свое мнение, хотя в письмах меня хвалят, а товарища Васильева ругают. У нас уже было одно письмо, товарищ Таштыпов в курсе, мы не стали его показывать — я занимался этим лично сам. И вот еще одно сочинение… Мне неловко его читать, особенно те строчки, где упоминаюсь я, товарищи Понькин с Таштыповым, но в интересах дела… — И Титов, вновь оглядываясь на окно, не очень громко зачитал письмо В.А.Черепкова.
«Интересно, — подумал ВАлерий. — Откуда тракторист мог узнать про соавторство и прочие дела высшего руководства стройки? И вообще, странная смелость. Наверное, поощренный сверху активист».
— Мое мнение, — как бы сконфуженно пробормотал Титов. — Товарища Васильева надо уберечь от этих наветов, защитить. Мало ли что, все мы люди. Иногда и сильные не выдерживают… иногда и титаны запивали… шли к женщине, венцу создания, образно говоря… чтобы набраться сил и уверенности… Не будем ханжами, товарищи.
Наступила тишина. По улице с ревом проходили тяжелые машины, неподалеку со звоном заколачивали бетонную сваю, люди на стройке делали дело, а тут собрались, чтобы обсудить глупую кляузу, и надо ее обсудить — есть постановление партии, не позволяющее отмахнуться даже от анонимок.
Вдруг Ивкин, директор бетонного завода, маленький, лысый, в очках, зло засмеялся и вскочил:
— Это черт знает что, — воскликнул он тонким, резким голосом. — Вы что?!
— Я чё? — мрачно отшутился Титов. — Я ничё!
— Нет вы — чё!
Игорь Михайлович смотрел на него уже без улыбки, на впалом виске дергалась голубая жилка. Он пальцем оттянул от шеи галстук.
— Человека решили затравить?.. — трудно прошептал он. — Васильев ради всех нас… а вы… Валерий, что же молчите? Или снова — хвост поджамши, к барскому столу?
— Я?! — растерялся и покраснел Туровский. — Почему?.. Я тоже уважаю… — и трусливо добавил. — Да и все тут уважают…
— Валерий Ильич прав! — Титов показал на Туровского мощной рукой. И с преувеличенной миной недоумения повернулся к парторгу. — Таких намеков лично я не понимаю. Я, может, больше всех тут люблю товарища Васильева. Но мы должны как-то отреагировать на письмо рабочего! Или нет?
Таштыпов хмуро наклонил голову, не ответил.
— Комсомолец, о нем в газетах писали, романтик, образно говоря. Видимо, заблуждается. Не понял выдающейся роли товарища Васильева, а наши скромные заслуги чрезмерно выпячивает… Надо разъяснить товарищу. Чтобы никаких слухов, даже если Альберт Алексеевич и не имел отношения поначалу к насыпной косе. — Титов озабоченно обернулся к Туровскому. — Как вы думаете, надо разъяснить?
Валерий, все еще с горящим лицом, послушено кивнул. Ах, встать бы да уйти… но что-то выше его сил двигало им сейчас.
— И вы предаете его? — жалобно прошептал Ивкин. И пошел к двери. — Я… я больше не желаю участвовать в этой… этой гадости…
Все смотрели ему вслед, а потом в окно — как он на улице нахлобучивает шапку, как его машина не заводится, как, наконец, выстрелила дымом и уехала. Оставшиеся в кабинете молчали.
У Валерия в глазах помутилось. Он сам не заметил, как тоже поднялся.
— Извините, мне надо в бригаду… у нас серьезное поручение… — И заметив насмешливую улыбку Титова, торопливо добавил. — Я согласен с Александром Михайловичем… письмо глупое…
