Алексей Мальцев - Призрачно всё...
— Так навести его, — слегка раздраженно выпалила Жанна. — Вернее, не его, а квартиру, когда того не будет дома. Я тебе все начертила на схеме, ты ее не потерял?
Доктор лежал, опираясь на воздух, словно на ковре-самолете, на уровне их симпатичных голов и ничего не понимал. Если в классе диалогом управляла и «диктовала тему» Аленевская, то здесь явно верховодил Изместьев. Проступала во всем этом какая-то наигранность, несерьезность. Как будто спектакль разыгрывался специально для него. И кто такой, этот Экзюпери? Не Антуан де Сент же, в самом деле!!!
Будучи не в силах ответить ни на один из возникших вопросов, доктор страшно нервничал. Если, разумеется, данный глагол вообще можно было применить к ангелу.
До новогодней ночи оставалось совсем немного, а он до сих пор не придумал, как предотвратить «исторический» выстрел пробкой из бутылки шампанского. Как назло, в голову ничего не лезло.
К тому же он не помнил такого, чтобы вот так, легко и непринужденно, его чмокали в щеку на стройке. Неужели это все было, и не с кем-то, а с ним? Каким же надо быть идиотом, чтобы не сграбастать эту девушку после всего случившегося в охапку, и не отвезти, к примеру, на край света. Черт, черт!!! Столько откровенных намеков, а он — квашня квашней!
Но что больше всего раздражало и выводило из себя доктора, так это затеянная авантюра главных героев накануне рокового «Нового года». Не могли раньше или позже?! Такие события грядут!
— Кстати, на турбазу шестого ты едешь? — резко сменила тему Аленевская. — На Котлованы. Покатаемся, попрыгаем, ну, и вообще…
— Что значит — вообще? Ты уточняй, пожалуйста.
Дух Изместьева-старшего сделал несколько «сквозных» виражей, не продырявив при этом ни одну из конструкций. Про лыжную прогулку он помнил! Одноклассники поехали на Котлованы, а он не смог, поскольку лежал в больнице после случившегося под Новый год. Как он переживал из-за этого! Но он помнил — хоть какой-то просвет!
— Не прикидывайся, что не понял.
Жанна обняла одноклассника за талию, и они побрели вдоль строений. Призрак медленно плыл рядом, надеясь услышать хоть что-то, проливающее свет на его незавидное положение. Нужная информация завибрировала в воздухе под самый конец прогулки — фактически у подъезда дома Аленевской.
— Он выгуливает свою собаку в нашем школьном дворе дважды в день. Овчарка, по-моему, восточно-европейская. Думаю, за полчаса ты успеешь. Условный сигнал ты знаешь.
— Обижаешь, Жанет, — парень изобразил гримасу, словно его, лауреата международных конкурсов, заставляли играть «Собачий вальс». — Звонок по телефону и томное дыхание в трубку. Это ты умеешь. Главное, чтобы деньги были на прежнем месте.
— Не беспокойся, разведка докладывает точно. Он под колпаком, как любил выражаться старина Мюллер. Если вздумает перепрятать купюры, я узнаю об этом первой.
— Он что, шторы не закрывает совсем? — Аркадий недоверчиво взглянул на девушку. От призрака не укрылась тень сомнения, промелькнувшая по лицу десятиклассника. — Круглый идиот, что ли?
— Нет, не круглый, трапецивидный, — передразнила друга Аленевская. — Ты что, мне не веришь? Если будет задернута штора или перепрятаны деньги, корриду я тут же отменю. Что за мандраж накануне приключений? Ты что, струсил, что ли?
Дальше призрак не слушал, все было относительно ясно. Весь десятый «б» был в курсе, где работает отец Жанны: в обсерватории. У Аленевских дома — всяких оптических приборов как грязи: смотри, не хочу… Наверняка с их помощью девушке удалось что-то зафиксировать в соседних домах. Например, куда прячет деньги директор завода, живущий на втором этаже в доме напротив. Что еще делать долгими зимними вечерами, не на дискотеках же трястись, в самом деле!
Каким-то образом «концессионерам» удалось изготовить «ключ от квартиры, где деньги лежат». Остальное было делом техники, которой десятиклассник Аркаша Изместьев, кстати, совершенно не обладал. Уж доктор-то точно знал. Из него такой же вор-домущник, как из волосатика Кедрача швея — мотористка. Третьего, как говорится, не дано.
Но ограбление века, тем не менее, тщательно готовилось. Ежевечерне концессионеры встречались на заброшенной стройке и оговаривали нюансы. Срок приближался — 28 декабря. Во время вечерней прогулки пенсионера Халязина с собакой.
Укол гвоздиком
Почему их всегда бывает двое? Не трое, не одна? На этот раз явились в виде двух барсучих из рекламы зубной пасты. Впрочем, Ольга сама их нарисовала. Зачем, почему? Просто лекция по пиар-текстам, за которую она заплатила фантастические «бабки», всякие там пресс-киты и байнлайнеры, все оказалось повторением пройденного. И, чтобы не задремать от скуки, Ольга принялась рисовать.
А дальше ей показалось, что нарисованные звери начинают жить своей жизнью. Первая барсучиха, с голливудскими зубами, уперев лапы в бока, выговаривала своему создателю: «Да ты сама — давно ниже уровня асфальта, выпала из гнезда, пробила асфальт, и теперь наблюдаешь за происходящим наверху. Дегенератка! Откуда в тебе эта порочность? Все нормальные бабы заводят в подобных случаях любовников и, благодаря редким инъекциям здорового мужского нектара, как-то уживаются с убогостью и сиростью, именуемой мужьями-2007. А ты? Ты как поступаешь? Ты что делаешь?»
Вторая, больше похожая на крысу, чем на барсучиху, костлявая и взъерошенная, словно только что понастроила хаток всем своим родственникам на всех близ-текущих реках, как ни парадоксально, заступалась за нее, за автора: «Один раз живем, хозяйка… Потому и хочется вкусить и мягонького-запашистого, и черствого-вонючего. Не стоит себя насиловать, конформизм — не твой козырь. Будешь оглядываться на соседок да на Анн Карениных, жизня проплывет мимо. В этом деле авторитетов нет, а посему загляни себе внутрь, пошукай там как следует, чего больше хочется. Ты — такая, какая есть. Ты такою на свет родилась».
Первая, упитанная, сверкая ровнехонькими зубами, словно преподаватель за трибуной, была невозмутима и последовательна: «Ты решила совратить собственного несовершеннолетнего сына! Кто тебя поймет после этого? Всем твоим измышлениям о том, что новые ощущения заглушат в Савелии тягу к наркоте, — не более, чем попытка оправдать в собственных глазах свое падение с ускорением. Ты признайся, что тебя возбуждает: микроскопический размер его карандашика! Ты признайся, не замалчивай и не маскируй главный аргумент, говори об этом открыто!»
Крысоподобная же, взвалив на свои костлявые плечи обязанности адвоката, не особо стеснялась в выражениях: «Кого-то возбуждает волосатость, кого-то запахи, кожа, джинса, татуировки, пирсинг… да мало ли в нас заморочек всяких! Кто-то любит в постели, а кто-то — на бильярдном столе, и чтобы обязательно били поварешкой в медный таз при этом. Не надо париться по данному поводу. Главное, чтобы не идти против своей женской сути, хозяйка, получать неземной кайф, грубо говоря… Уж прости, если что не так!»
Но «браво» никто кричать и не думал. Более того, барсучиха, что под первым номером, даже начала махать лапой: «Не будем уходить в сторону от темы. Вспомни, тогда, в троллейбусе, когда тебя придавили к сыну так, что трудно было дышать. Признайся, ты четко уловила его эрекцию, этот укол гвоздиком. И на кого? На свою мать! Это называется инцест, дорогуша! И ты подмахивала ему, как похотливая сучка! Он тебя хочет, а ты и рада, ты всячески потакаешь этому. Этот укол тебе — как билет в один конец. Ты им машешь, как студент зачеткой, когда того, дурака, выпустили в сессию. Да, с мужем тебе не повезло, но и это — не выход, согласись! Стыдоба!»
И тут они полезли в драку. Ольга никогда не была свидетельницей барсучьих боев. И дерутся ли они вообще — она не знала. Эти животные ей всегда казались миролюбивыми существами. Толстая и зубастая, которую Ольга почему-то назвала прокурором, наваливалась на адвокатшу всей массой, но костлявая выскользнула. Ее крысиные повадки помогали ей атаковать. Шерсть летела клочьями в разные стороны.
Оглянувшись, Ольга хмыкнула: лекция давно закончилась, все разошлись. В раздевалке Корпоративного Университета, где она слушала курс, кроме ее плаща больше ничьей одежды не было. Выйдя на сентябрьское солнце, Ольга зажмурилась. В мире царствовало бабье лето, на курортах «фланировали» бархатные сезоны, а ей мерещились все барсучихи какие-то.
Она вдруг поймала себя на том, что побаивается идти домой. С одной стороны, Аркадий не появлялся в квартире уже несколько дней. Озабоченность Савелия по поводу состояния мужа, признаться честно, она не разделяла. Скорее всего, тот ночевал у Аленевской. И черт с ним! Бог ему судья. А вот кто осудит ее, грешницу?
Она вдруг вспомнила, как вернулась с Савелием после визита к наркологу. Привычно пройдя к себе в комнату, начала переодеваться. Странная тишина в квартире слегка насторожила, потом она заметила мелькнувшую в зеркале тень сына. Он подсматривал за ней, своей матерью! Признаться, ничего подобного она за мужем, Аркадием, никогда не замечала. Ей почему-то стало забавно, а где-то даже приятно…
