Кристофер Бакли - Флоренс Аравийская
После трансляции телевизионного репортажа об экзюперине – quel desastre![24] – Малик два раза злобно отказался отвечать на звонки президента Франции. Он также отказался разговаривать с принцем Бавадом, который жаждал убедить его в том, что Васабия отнюдь не была орудием Франции. Малик отказал в разговоре даже королю Таллуле.
В этой туповатой враждебности эмира укреплял Салим бен Джудар, который теперь принял на себя еще и обязанности визиря. Фетиш был арестован. И даже не просто арестован, а подвергнут допросу с пристрастием людьми Салима. Он слишком часто выступал в защиту Делам-Нуара и la belle France.[25] И это теперь тоже было проблемой. Делам-Нуару оставалось только молиться и уповать на то, что Фетиш окажется крепким малым. Впрочем, по собственному опыту он знал, что на преданность платных информаторов рассчитывать не приходится.
А Малик после всего происшедшего стал если не умнее, чем когда бы то ни было, то уж точно решительней. Колеблющийся и вечно сомневающийся правитель канул в лету. Теперь каждая клеточка его тела – из тех, разумеется, что остались, – принадлежала Малику Грозному, не говоря уж о Малике Параноидном.
Он наглухо закрыл границу с Васабией, привел свои войска в боевую готовность, отозвал посла из Каффы и выслал французского посла из Амо-Амаса, а с ним и всех остальных лиц французской национальности. Когда Франция направила в Матар целый флот аэробусов, чтобы вывезти из страны своих граждан, Малик приказал не давать им посадки. Французам пришлось пройти через настоящее унижение, выстаивая на страшной жаре в бесконечных очередях в городском порту Амо, а потом погрузившись – как беженцы – на несколько убогих сухогрузов, отправлявшихся в Дубай. Такой бесславной эвакуации они не знали, наверное, со времен Дюнкерка. А кого слава заботит больше, чем французов?
– Я принес Вашему Величеству хорошие новости, – сказал Делам-Нуар.
– ЧТО?
– ХОРОШИЕ НОВОСТИ, ВАШЕ ВЕЛИКОЛЕПИЕ. МЫ ВЫЯСНИЛИ, КТО ПОДЛОЖИЛ БОМБУ.
Малик нахмурился. Губы его, покрытые мазью от ожогов, придавали угрюмой физиономии эмира еще более отталкивающий вид.
– Ээннх!
Смысл этого «ээннх!» был неясен. Поэтому Делам-Нуар продолжил орать изо всех сил:
– ЭТО БЫЛИ АМЕРИКАНЦЫ. ИХ ЧЕЛОВЕК ТИБОДО, ЛЮБОВНИК ЭТОЙ ФЛОРЕНС. ОН ВЫДАЛ СЕБЯ – МНЕ НЕПРИЯТНО В ЭТОМ ПРИЗНАТЬСЯ – ЗА ФРАНЦУЗА. С НИМ БЫЛ ЕЩЕ ОДИН САМОЗВАНЕЦ, ВЫДАВАВШИЙ СЕБЯ ЗА ПОСЛАННИКА КОРОЛЯ ТАЛЛУЛЫ. ЯССИМ…
– Доказательства… Какие доказательства?
– Я ДОПРОСИЛ ЯССИМА, ВАШЕ ВЕЛИЧЕСТВО, ДО ТОГО КАК ОН…
– Ха. Приведите его сюда. Я сам допрошу эту собаку.
– Я СОЖАЛЕЮ, НО ЭТО НЕВОЗМОЖНО, ИМАМ. К НЕСЧАСТЬЮ, ОН СКОНЧАЛСЯ ОТ РАН.
Яссим, этот идиот из идиотов, умудрился-таки совершить самый дурацкий поступок в своей жизни: взял и помер, не подтвердив эмиру того, что он рассказал Делам-Нуару. Разумеется, Малик прекрасно знал, что Яссима уже нет в живых, но не собирался в чем-либо помогать Делам-Нуару, который, по его мнению, так или иначе был виноват в том, что случилось. Это ведь именно он, в конце-то концов, предложил Малику занять трон Матара. Смерть Яссима не только лишила Делам-Нуара единственного свидетеля, но к тому же бросила на француза тень подозрения в его убийстве. Разве не он появился у смертного одра Яссима с этим своим «выдающимся невропатологом» из Парижа и приказал всем выйти из палаты? И разве не был Яссим мертв уже через несколько часов? Все это в должном порядке было передано Малику теми самыми охранниками, которых Делам-Нуар выставил в коридор. Им очень хотелось заявить о своей невиновности и о злодействе француза.
– Где ваши доказательства? – потребовал Малик.
– Я ПОКАЗАЛ ЯССИМУ ФОТОГРАФИЮ. И ОН…
– Яссим МЕРТВ!
– ИХ ПЛАН, ВАШЕ ПРЕОСВЯЩЕНСТВО, СОСТОЯЛ В ТОМ, ЧТОБЫ ВЫСТАВИТЬ ВАШИХ ВЕЛИКИХ ДРУЗЕЙ И СОЮЗНИКОВ, ВАСАБИЮ И ФРАНЦИЮ, В КАЧЕСТВЕ ЗАГОВОРЩИКОВ, И ЧТОБЫ ВЫ, ПОВЕРИВ В ЭТО…
– Взрывчатка… Откуда она у американцев? А? А?!!
– ДА, МЫ КАК РАЗ СЕЙЧАС ЗАНИМАЕМСЯ ЭТИМ ВОПРО…
– И почему ваши люди не сообщили об ЭТОМ в своем докладе? А? А?!!
Вот здесь Малик попал Делам-Нуару прямо в его ахиллесову пяту. Увидев слово «экзюперин» в докладе саперов, Делам-Нуар немедленно исправил его на «семтекс». Это было гораздо более распространенное взрывчатое вещество, производившееся в Чешской республике и применяемое… ну практически всеми. Именно этот исправленный вариант доклада он и передал матарским властям.
Однако Делам-Нуар ни сном ни духом не ведал о том, что полковник Небкир проводил собственное расследование на месте взрыва. Его специалисты обнаружили множественные следы экзюперина в останках Шема, на фрагментах церемониального седла, а также на искореженной королевской обуви, после чего они вручили свой доклад людям эмира (и еще кое-каким людям). Вот так Делам-Нуар оказался уличен во лжи размером примерно с Монмартр.
Когда нет путей к отступлению, единственный выход – двигаться прямо вперед.
– MON EMIR, ПОХОЖЕ, ТУТ ДЕЙСТВУЮТ НЕКИЕ СИЛЫ, О КОТОРЫХ ДАЖЕ МНЕ НИЧЕГО НЕ ИЗВЕСТНО. И ВСЕ ЖЕ Я АБСОЛЮТНО УВЕРЕН…
– Ба! Вранье! Это была ФРАНЦУЗСКАЯ взрывчатка! Посмотрите, что она со мной сделала!
– СОГЛАСЕН, ОНА, СКОРЕЕ ВСЕГО, БЫЛА ПРОИЗВЕДЕНА ВО ФРАНЦИИ, НО УВЕРЯЮ ВАС, ЧТО ВАШИ ДОБРЫЕ ФРАНЦУЗСКИЕ ДРУЗЬЯ НЕ ИМЕЮТ К ЭТОМУ ПРОИСШЕСТВИЮ…
– У меня есть доклад!
– ПОВЕЛИТЕЛЬ, НУ КАК ВЫ НЕ ПОНИМАЕТЕ! ОНИ ЖЕ ПЫТАЮТСЯ ПОДСТАВИТЬ ПАРИЖ И КАФФУ, ЧТОБЫ ПОССОРИТЬ ВАС С ПРЕДАННЫМИ ДРУЗЬЯМИ И СОЮЗНИКАМИ. И ОНИ УЖЕ В ЭТОМ ДО ОПРЕДЕЛЕННОЙ СТЕПЕНИ ПРЕУСПЕЛИ, ОДНАКО…
В этот момент вошел врач и сделал эмиру укол. Делам-Нуару не терпелось продолжить свои объяснения, хотя он вполне отдавал себе отчет в том, насколько неубедительно и неуклюже они звучали. Необходимость орать делу явно не помогала.
– А где это письмо, которое Таллула якобы написал Яссиму? – мгновенно успокоившись после укола, спросил Малик. – Покажите его мне.
Делам-Нуар тяжело вздохнул. Этот гребаный американец Тибодо и здесь переиграл его. При обыске комнаты Яссима действительно было обнаружено письмо на очень дорогой бумаге. Вернее, бумага была, а текст на ней отсутствовал. Чернила исчезли. Это была одна из самых старых уловок в шпионском ремесле, однако, увы, она по-прежнему работала безотказно. Учитывая, разумеется, что использовалась она против такого тупицы, как Яссим.
– ПИСЬМО БЫЛО НАПИСАНО СИМПАТИЧЕСКИМИ ЧЕРНИЛАМИ, ВАШЕ СВЯТЕЙШЕСТВО. НО Я УВЕРЕН, ЧТО ХИМИЧЕСКИЙ АНАЛИЗ, ВНЕ ВСЯКИХ СОМНЕНИЙ, ДОКАЖЕТ ПРИСУТСТВИЕ ЭТИХ ЧЕРНИЛ НА БУМАГЕ, И ТОГДА…
– Довольно! Довольно этих жалких, никчемных оправданий! Вы должны были меня защищать! А теперь посмотрите – во что я превратился! Вы бы хотели остаться без ног, а? А, французик?
Сообразив, что в этих краях в качестве наказания все еще существовала практика отсечения конечностей, старый и умный француз счел немедленное отступление самым благоразумным в сложившейся ситуации. Нет, он не был трусом, он сражался при Дьенбьенфу и лично убил в Алжире больше арабов, чем кто бы то ни было. Он не боялся умереть, если возникнет необходимость, – традиционная последняя сигарета перед строем солдат с оружием наизготовку не такой уж плохой конец. Но вот позволить отпилить себе ноги, дабы доставить удовольствие какому-то сбрендившему эмиру, – нет, эта перспектива Делам-Нуара не привлекала.
– ВАМ ПОРА ОТДЫХАТЬ, О ВЕЛИЧАЙШИЙ. Я ПРИНЕСУ ВАМ НЕОБХОДИМЫЕ ДОКАЗАТЕЛЬСТВА, И ТОГДА ВЫ ПОЙМЕТЕ – КТО ВАШИ НАСТОЯЩИЕ ДРУЗЬЯ.
– ВОН! ПОШЕЛ ВОН!
Обеспокоенный доктор склонился над своим пациентом.
– ИМАМ, ВАМ НЕОБХОДИМО ОТДОХНУТЬ!
В соответствии с протоколом Делам-Нуар удалился, не поворачиваясь к эмиру спиной. Оказавшись у двери, он в последний раз взглянул на истеричного безногого эмира, который некогда был самым замечательным творением его рук. Лицо Малика представляло собой один огромный покрытый мазью синяк, теперь до такой степени лиловый, что на секунду Делам-Нуару даже показалось, будто он вот-вот взорвется.
Глава тридцать пятая
Флоренс очнулась в светлом помещении, и несколько секунд ей казалось, что она умерла и что вся эта белизна соответствует какой-то волшебной комнате ожидания на берегу реки Стикс.
Затем она ощутила боль в левом виске и нащупала бинт. Теперь ей стало понятно, что она не умерла. Левая рука ее была пристегнута наручниками к кровати.
Она находилась в ярко освещенной и чистой комнате, а не в темной камере с трупом или в помещении для допросов, где на нее кричали вооруженные мужчины. Флоренс лежала на кровати, застеленной чистыми простынями. К тому же ее кто-то помыл. Она больше не источала запах смерти.
Флоренс взглянула на дверь и за толстым стеклом увидела чье-то лицо, уставившееся на нее из коридора. Поняв, что она пришла в себя, лицо исчезло, и у Флоренс осталось всего несколько спокойных минут на то, чтобы оценить ситуацию.
