Йоханнес Зиммель - История Нины Б.
— Да?
— Я думаю, что я тебя полюбила.
— Ах, Нина…
— Я говорю серьезно. Сначала я терпеть тебя не могла. А потом стала тебя бояться. А сейчас… когда ты меня сейчас касаешься, то это… такого со мной еще никогда не было. Теперь я тебя люблю.
— А за что?
— За то, что ты сказал, что ты в этом виноват. За то, что позволил Ромбергу тебя почти оскорбить. Ты не так умен, как он, не так нахрапист. У него есть преимущества перед нами. Ты не такой мужественный, Роберт.
— Да, — сказал я, — я не очень смелый человек.
Она обняла меня и нежно поцеловала в щеку.
Я спросил:
— А вдруг нас кто-нибудь увидит?
— Ты трус, — ответила она, — ты самый настоящий трус. — И она поцеловала меня в губы. — Я не знаю, что еще случится, но когда все кончится, и ты опять обретешь свободу, и я тоже стану свободной, я обещаю тебе, как перед Богом: я буду тебе верной женой.
Она продолжала меня целовать, а я смотрел сквозь ее светлые волосы на пустынную улицу, и мне припомнилось начало одного стихотворения, прочитанного мною в тюрьме, давно, много лет назад: «Трус, возьмись за руку другого труса…»
Внезапно я выпрямился.
— Что с тобой? — испуганно спросила она. Потом и она увидела то, что увидел я: маленькую черноволосую девочку в красном плаще, со школьным рюкзаком за плечами, едва живую, бессильно бредущую вниз по улице, пригибаясь под порывами ветра.
Нина выскочила из машины, а я опустил стекло дверцы, чтобы слышать, о чем они говорят.
— Микки! — Нина склонилась над девочкой. — Что же ты вытворяешь! Где ты болталась все это время?
— А кто сидит в машине?
— Господин Хольден.
— Я его не люблю.
— Почему?
— Потому что он врет.
— Микки, где ты была все это время?
— У школы стояли двое мужчин. Я их спросила, который час, чтобы знать, могу ли я еще погулять с подружкой. Но было уже много времени. Они сказали, что подвезут меня до моего дома в их красивой машине.
— Микки, разве ты не знаешь, что нельзя никуда ездить с незнакомыми людьми!
— Но ведь было уже так поздно! Ну, я и поехала. А потом машина сломалась. И нам пришлось ждать.
— Где?
— В одном большом доме. Я не знаю где. Мне дали лимонаду и цветные журналы.
— А твои родители? Ты о них не подумала?
— Конечно, подумала. Но эти мужчины сказали, что они позвонили нам домой. А они что, тетя, на самом деле не позвонили?
— Нет, Микки, не позвонили!
— Вот этого я понять не могу. Они были такие приятные. Они подарили мне воздушные шарики… а когда они везли меня домой, один из них позвонил моему папе из телефонной будки на углу. Я это сама видела!
— Немедленно едем домой!
— А куда же еще!
Нина отвезла ее домой, а затем вернулась ко мне.
— Я должна заявить на своего мужа в полицию!
— Это просто смешно. — Я нажал на газ.
— Он убьет ребенка. Он ни перед чем не остановится! Звонок из телефонной будки… Ты представляешь себе, что они сказали Ромбергу? Если он не вернет фото, Микки исчезнет, и на этот раз уже навсегда!
— А ты можешь доказать, что твой муж имеет к этому какое-то отношение? Он уже несколько часов сидит в кабинете следователя!
— Но мы не можем допустить, чтобы совершилось убийство!
— Никакого убийства не будет. Ромберг отдаст им это фото. Он же не идиот, — ответил я и сам не поверил своим словам, как, впрочем, и Нина.
Началась буря. Ветер гудел в кронах деревьев на Цецилиеналлее, на реке появилась рябь. Пестрые листья исполняли какой-то замысловатый танец.
У виллы припарковался какой-то автомобиль. Я поехал в гараж. Нина осталась в машине. Она вышла лишь тогда, когда вышел я. В гараже было темно. Я обнял ее. Ее щека прижималась к моей, мы крепко держались друг за друга, прислушиваясь к шуму бури на улице и к скрипу старой ветки.
— Завтра в три у кораблика, — прошептала она. — Ему опять надо в суд, и у тебя будет время. Я возьму такси.
— Я приеду.
— Я буду думать об этом, Роберт… Все это время, до завтра, до трех часов дня, я буду думать об этом. Все время.
— Я тоже.
— Не смотри больше на мои окна.
— Но мне это нужно.
— Когда… когда свет гаснет, думай обо мне, — прошептала она. — А я буду думать о тебе все время.
Я поцеловал ей руку.
— Я люблю тебя, — сказала она.
— Потому что я трус?
— Спокойной ночи, трус… — И она быстрыми шагами пошла в сторону парка. Я последовал за ней. И в тот самый момент, когда я намеревался закрыть гаражную дверь, я услышал голос доктора Цорна:
— Добрый вечер, уважаемая госпожа.
Он стоял на каменистой тропинке метрах в пяти от меня, маленький тощий силуэт.
— Мы услышали, что приехала машина, и господин Бруммер попросил меня выйти вам навстречу. Он хотел бы поговорить с вами. — Цорн направил указательный палец в мою сторону. — И с вами, господин Хольден.
Я запер машину, и мы втроем направились в сторону виллы. По дороге мне удалось погладить руку Нины. Доктор Цорн произнес:
— Ожидается ухудшение погоды.
Ему никто не ответил.
— Что вы сказали, досточтимая госпожа?
— Я ничего не сказала, господин доктор.
— О, прошу прощения, в такую бурю почти ничего не слышно…
13
Когда мы вошли в маленькую комнату за кухней, Юлиус Мария Бруммер сидел на краю железной кровати Милы, окрашенной белой краской. Старая кухарка лежала на спине. Она выглядела ужасно: желтое лицо блестело от пота, щеки впали, губы отдавали синевой, руки прижаты к животу. Дыхание было прерывистое и частое. Ее искусственная челюсть лежала в стакане с водой рядом на столике.
Бруммер заботливо вытирал пот со лба старой женщины белым шелковым платком. Он демонстрировал преданность сына, глубоко озабоченного состоянием здоровья своей матери.
— Вот вы где!
Мила приподнялась. Закашлявшись она произнесла:
— Что случилось с достопочтенной госпожой? Что случилось с ребенком?
— Микки уже дома, Мила. — Нина заторопилась к кровати. Она погладила Милу по впавшей щеке. — Она вернулась домой десять минут назад, мы ее видели, господин Хольден и я.
Мила опустилась на подушки. Она улыбнулась, но из глаз ее покатились слезы. Задыхаясь от очередного приступа икоты, держась за живот, она продолжала расспрашивать:
— А она здорова? С ней ничего плохого не случилось?
— Совсем ничего, Мила.
Нина посмотрела на мужа и сказала прямо ему в лицо:
— Двое мужчин посадили ее в машину. Они хотели отвезти малышку домой. А потом машина сломалась, и на ремонт ушло очень много времени.
— О боже, я же Микки все время говорила: никогда никуда не ходить с посторонними! А как вы на это смотрите, уважаемый господин: уже такая большая девочка — и такая глупая! Уж это, во всяком случае, не от меня!
Лицо Бруммера было исполнено сострадания и выражало нежность. Он мягко сказал:
— Дети есть дети. Слава богу, что все хорошо кончилось. — Он с нежностью посмотрел на Нину: — Хочу сказать и тебе спасибо, моя дорогая.
— За что? — спросила она еле слышно.
— За то, что ты сразу же отвезла ребенка к родителям. — Он склонился перед Ниной в знак благодарности и поцеловал ей руку. — Надеюсь, что им было приятно твое присутствие и сочувствие.
— Им было очень приятно, — сказала Нина. Она смотрела на мужа с гримасой отвращения, но он лишь улыбался и кивал головой:
— Ну, вот видишь! — Он повернулся ко мне: — Вас я тоже хочу поблагодарить. Приятно сознавать, что есть люди, на которых можно положиться.
За спиной раздался негромкий шорох. Я обернулся. Доктор Цорн поднимал ворох фотографий Нины, упавших со стола:
— Неловко получилось — споткнулся.
Он тоже дружелюбно улыбался, исполненный благожелательности.
Внезапно Мила застонала и стала судорожно ловить ртом воздух:
— Руки болят…
Нина склонилась над ней.
— Не беспокойся, мне уже лучше. Это просто от волнения. Завтра я смогу приготовить вам оленью вырезку, госпожа.
— Ни в коем случае!
— Нет-нет, обязательно надо будет сделать оленью вырезку, ведь завтра мы ждем гостей! Поверьте мне, госпожа, завтра я буду в полном порядке и такая же бодрая.
Бруммер встал и скрестил руки за спиной. Голос его звучал искренне:
— Тебе нужно отдохнуть, моя старушка, причем немедленно.
— Но ведь я не могу уехать…
— Почему не можешь? Если необходим отдых, надо отдыхать!
— Нет, это вам надо отдохнуть, уважаемый господин!
— Я моложе тебя. И вообще, как ты можешь сравнивать? Ты уже достаточно наволновалась! Так дальше продолжаться не может.
— Боже милостивый, куда же мне тогда податься?
— Послушай, дорогая. Ты с нами уже одиннадцать лет. Ты служила нам верой и правдой, отлично готовила для нас, проявляя ежеминутную заботу. Ты заболела в моем доме.
