Ян Отченашек - Хромой Орфей
Затаив дыхание все в изумлении воззрились на толстяка. Кто когда предположил бы такое хладнокровие в этом вечно потеющем бурдюке? Сказка об Иванушке-дурачке! Бацилле удалось сохранить невозмутимый вид, только его черепашьи веки сонно помаргивали. Молодец Бацилла!
Долго никто не мог вымолвить ни слова. Опасность? Страх? Испуг? Да, но волнение, охватившее их, перекрыло все это. Гонза, красный до корней волос, проглотил слюну.
- Эта штука здесь?
- Ну, а где же еще? - ответил Милан.
«...Фюрер принял сегодня посланника Румынии...»
Ребята еще не опомнились, а Милан уже слазил под нары, и на стол, освещенный конусом света, со стуком лег пакет. Обыкновенный пакет из плотной бумаги, тщательно перевязанный бечевкой, без имени отправителя и адресата; только это и отличало его от сотен и тысяч других, какие разносят по домам почтальоны. Он лежал перед ними, такой обыкновенный, но казавшийся им почти нереальным.
«...за прошедшую ночь вражеские самолеты сбросили бомбы на...»
- Я его не открывал, ребята, - сказал Милан. - Может, в нем ничего и нет, но я хотел, чтоб это было при свидетелях, понимаете?
Они понимали. Приглушенный голос диктора мешал им, но никто не протянул руки, чтобы выключить приемник. Это сделал сам Милан: встал, резко завернул рычажок.
Их прикрыла тишина, и в этой тишине они явственно слышали удары своих сердец. Павел переплел пальцы, прогнул их - громко хрустнули суставы. Пакет! Похожий на тот!
- Ну что? - спросил кто-то из них. - Чего мы ждем?
- Но что в нем может быть? - пролепетал Бацилла. Страх шевельнулся в нем мохнатым зверьком - он не зависел от воли Бациллы, он действовал самостоятельно. - А вдруг там...
И Бацилла смущенно замолчал, моргая с виноватым видом. Скоро же он скапустился! Тоже мне герой! - подумали ребята.
- Вдруг там бомба, а? - ехидно подхватил Гонза. - А ты уши заткни! - Он и сам нервничал и находил облегчение в нарочито бесшабашном тоне. - Вместе взлетим, ребята!
Павел протянул руку к свертку, тонкими пальцами провел по бумаге, ощупал, попробовал прочность бечевки. Все перевели дыхание.
- У меня нет ножа, - пробормотал он. - Надо разрезать...
Войта взялся за дело. Привычным движением он достал из кармана свой складной нож, потом взял в руки пакет. Легко разрезал бечевку, пальцы его двигались ловко и спокойно под пристальными взглядами всех остальных.
Нет, никакого взрыва не произошло. Под слоем плотной бумаги оказалась еще бумага, обыкновенные протекторатные газеты, стопка «Поледни листы» с портретом фюрера на первой полосе - фюрер в полном здравии отметил пятьдесят пятый год своего рождения, - затем потрепанный учебник русского языка, маленькая коробочка с сорванной этикеткой, в ней что-то странно гремело, свисток, кусок обезжиренного протекторатного мыла, моток бумажной бечевки, и еще... со стуком упал на стол еще какой-то предмет, завернутый в промасленную тряпку. Войта осторожно развернул ее.
Молча и зачарованно уставились ребята на этот предмет, кто-то - позднее никто уже не мог вспомнить, кто именно, - громко свистнул, потому что...
...на грязном столе мирно лежал перед ними черный револьвер среднего калибра, и его металлические плоскости и выпуклости матово отражали свет лампы.
- Спокойно! - сказал Милан. Он первым опомнился, и опять в его голосе появилась неприятно-повелительная интонация, фразы стали отрывистыми, как приказы. - Прежде всего спокойно, друзья!
Это «друзья» прозвучало с торжественностью, подобающей историческому моменту. Милан потер глаза и громко откашлялся.
- Как видите, дело серьезнее, чем кто-либо из нас предполагал... Он говорил один, и в голосе его отзывалась холодная рассудительность; она действовала успокаивающе. А это лежало перед ними, до ужаса материальное; протяни руку - и дотронешься... В черном отверстии ствола сгустился мрак. Револьвер был нацелен прямо в выпуклый живот Бациллы.
- Ясно вам, что все мы, сидящие тут, причастны к этому? Назад пути нет только ценой предательства. Предательство! А за предательство - смерть! Нечего говорить вам, что достаточно только знать- даже за это нынче платят головой. Они расстреливают моментально...
Он проповедовал: слова стучали, будто падали комья земли, с ними смешивался металлический лязг затворов, команды и залпы расстреливающего отряда. Рев, кулаки, разбитое лицо и «корабли», скребущие носками по бетонному полу... У-у!
Бацилла задним числом задрожал от мысли - что он нес вчера под вздувшейся курткой. Господи Иисусе! Если бы он знал! Он незаметно постарался отодвинуться со стулом из-под траектории полета пули, на лбу его выступил пот. К счастью, никто не обращал на него внимания. «Ах, ну какой я герой, - пищало что-то в нем, - это недоразумение!» Он сейчас же одернул себя, но... Быть бы теперь где-нибудь в другом месте! Дома! Пуховые перины, мамуля, безопасность... Ах, Кора! Поздно! Вот оно лежит, смотри!
- Ладно тебе! - обиженно прервал Гонза Миланову проповедь. - Сами знаем, чем тут пахнет. Не обделаемся же мы теперь, верно? - В грубости этих слов он обрел своего рода опору. - Ясное дело, кому охота лезть в петлю как раз теперь, в конце войны. Тем более - понапрасну. - Он понимал, что выражает сейчас общее чувство. - Предать никто не предаст, только надо как следует мозгами раскинуть, и нечего играть в героев. Думать надо! Бацилла, ты уверен, что тебя никто не видел?
Спрошенный очнулся, испуганно заморгал. Он было замечтался за партой, а латинист вдруг вызвал... «Смотрите, домечтаетесь до переэкзаменовки, лентяй?..» Бацилла просипел что-то, что могло означать и да и нет, на выбор. Так вам и надо, лентяй, следовало вовремя убраться!
Павел взял его за плечи, встряхнул.
- О господи, да соберись ты с мыслями! Да или нет?
- Да... то есть, нет, я думаю, что...
- Видели тебя или не видели? Черт знает что! Сначала геройствуешь, потом в штаны накладываешь! Говори ясней, осел!
- Не видели, - в отчаянии прошептал толстяк.
И все кончилось: опять перед ними был прежний Бацилла, этот пачкун и маменькин сынок, этот откормленный буржуй; он сам себя развенчал.
- Могу поклясться...
- Оставьте его, - на удивление мирно сказал Милан. - При мне он выносил. Все в порядке.
Идет кто-то? Нет, дом утопал в тишине, в какой-то даже неестественной.
- Кто-нибудь умеет с ним обращаться?
Выяснилось, что никто. Большинство видели это только в кино, однако теперь это лежало перед ними ужасающе реальное, и почему-то никто не испытывал чрезмерного любопытства. За исключением Войты: покойный пан архитектор стрелял крыс в саду полеградской виллы из такой же штуковины. Бац! Раз как-то дал Войте в руки, позволил разобрать. Ничего сложного. Войте казалось, что его моральная обязанность - признаться теперь в своем опыте. К тому же в нем проснулся чисто технический интерес.
- Ну-ка дайте, - сказал он с таким невозмутимым спокойствием, словно речь шла о починке будильника. - Я малость разбираюсь.
Он осторожно взял револьвер, обхватив пальцами инкрустированную рукоятку, и отнес его на нары; все напряженно следили за ним. В гробовой тишине Войта вертел револьвер в руках.
- Марка «Че-Зет», - пробормотал он понимающе, не переставая возиться.
Щелчок! Нет, ничего. Бацилла боролся с нестерпимым желанием заткнуть себе уши - он всегда так делал, когда в театре по ходу действия ожидался выстрел, но взял себя в руки. Вскоре Войте удалось вынуть обойму и высыпать патроны. Он взвел курок, нажал на спуск, револьвер щелкнул впустую. Войта снова взвел курок и уже без опаски заглянул в жуткую темноту ствола; удовлетворенно кивнув, он вставил пустую обойму.
- Ну вот и все, - сказал он, как мастеровой, довольный своей работой.
Подошел к столу, подбрасывая патроны в горсти, показал их товарищам при свете лампы и аккуратно сложил в коробочку с сорванным ярлыком. Оказалось, что она наполнена патронами.
- Отличная штука, - похвалил Войта, покачивая на ладони безопасное теперь оружие.
В этом не было ничего показного, никакой похвальбы - просто Войта оказался в своей стихии. Каждый механизм был для него безопасным, являя собой плод человеческой изобретательности.
Он начал разбирать револьвер, объясняя товарищам его конструкцию с такой обстоятельностью, будто отродясь ничем иным не занимался. Ребята смотрели, невольно стараясь держаться подальше, но слова Войты успокаивали своей твердостью.
- Ясно, нет? Предохранитель не забывайте, как бы не бабахнуло в кармане. Просто, как репа. Попробуйте без патронов, он не кусается.
И разом все превратились в мальчишек, поглощенных запретной игрой: по очереди подержали оружие, взвели курок, щелкнули спуском. Кроме Бациллы. Один вид того, как он держит оружие, далеко отставив пухлую руку, заставлял корчиться от смеха. Бацилла вздохнул с явным облегчением, когда Павел взял у него револьвер. А Гонза, развеселявшись, подмигнул Милану и прицелился в остолбеневшего Бациллу, кротко закрывшего глаза.
