Юсеф эс-Сибаи - Мы не сеем колючек
— А у меня один сын.
— Ты опять вышла замуж? За кого?
— За Аббаса, владельца типографии. Я жила у них в доме до того, как попала к вам.
Фатьма благожелательно кивнула. Видно было, что эта новость обрадовала ее и сняла с души озабоченность за судьбу Сейиды.
— Слава Аллаху!.. Ну и как семейная жизнь?
— Лучше не вспоминать… Поговорим о чем-нибудь более приятном.
— Неужели все так печально, Сейида?! — встревожилась Фатьма.
— Да, госпожа… Опять не повезло мне с замужеством. Все мои сбережения в карты проиграл!
— Это страшный порок! Чаще всего такие люди неисправимы… Что же ты намерена делать?
— Вот собрала свои драгоценности, решила просить вас взять их на сохранение. Того и гляди окажусь с сыном на улице.
Сейида достала украшения и протянула Фатьме.
— Положи в шкаф, — отозвалась та, — сама ведь знаешь куда… В любой момент придешь и возьмешь.
Все трое помолчали. Гостья думала о своем, а Фатьма и Кусар были слишком расстроены ее признанием. Наконец Сейида очнулась от своих невеселых размышлений и спросила о Хамди. Кусар опередила Фатьму и оживленно заговорила:
— Он ушел из газеты «Эль-Вафд», потому что партия, которая ее издает, сформировала правительство при поддержке английских танков, Он теперь издает свой журнал вместе с Рошером и Салахом. Они сняли помещение на улице эль-Инша, а совсем недавно купили оборудование на аукционе. У них теперь даже есть ротационная машина! Правда, очень старая — из типографии Бараи…
Сейида не смогла сдержать удивления:
— Из типографии Бараи?
Кусар кивнула.
До чего же тесен мир, Сейида! Кто бы мог подумать, что машины, на которых работал твой отец, станут принадлежать Хамди!
Глава 39
Успокоившись за судьбу драгоценностей, Сейида вернулась домой. Аббас уже ждал ее, сгорая от злобы и нетерпения — чем больше он был виноват, тем сильнее злился.
— Где была? — накинулся он на жену.
— У черта на рогах! — отозвалась Сейида.
— Ты у меня поогрызаешься!.. Отвечай на вопрос.
— Тебя это интересует?.. Тогда — на улице Род эль-Фараг, у госпожи Фатьмы. Ну и дальше что?
— Можно подумать, что я тебе не муж?!
— Порядочный муж не обкрадывает свою жену.
— Прикуси язык… Знаешь, сколько я на тебя денег выбросил? Один этот дом чего стоил!
— И все в долг!
— В долг дают только тем, кому доверяют.
— Ну, уж если тебе доверяют…
— Да, представь себе, я пользуюсь доверием и уважением! Меня считают благородным человеком.
— Тогда тебе не о чем волноваться — и дальше будут считать…
— Не понимаю, что ты хочешь этим сказать?
— По-видимому, в вашей компании вообще нет понятия о чести.
— Нет, есть!
— Что же это такое?
— Когда жена не шляется невесть где!
— А если ты ограбил ее? Если ей нечем накормить ребенка? Ты сам толкаешь меня на старую дорожку!
— Не болтай зря! Я тебя ни в чем не ограничивал…
— И ты смеешь это утверждать после всего, что случилось?
— Каждый может прогореть. Ни один деловой человек от этого не застрахован…
— Ты деловой человек?!
— А разве я не работаю?
— Ну да, за карточным столом!
— Нет ничего зазорного, если мужчина и сыграет с приятелями.
— Но ты промотал деньги своего сына! Ставишь на зеленое сукно его будущее! Бог не простит тебе этого!
— Если бы удалось одно дельце, мы бы со всеми долгами расплатились, да еще и новую типографию отгрохали.
— Ты и в старой-то никогда не бывал. Тебе на все наплевать! Зашел бы хоть раз, поглядел, как деньги достаются.
— Ну, еще не все потеряно, — примирительно сказал Аббас. — Есть чем заняться — и переплетная мастерская осталась, и кое-какие печатные машины… Нужно лишь немного денег, чтобы заплатить за бумагу.
— А откуда их взять?
— Я думал, у тебя завалялось.
— Ты меня обчистил до нитки!
— А украшения?
— Какие?
— Твои! Не мои же…
Сейида вспомнила Алляма. Кровь бросилась ей в лицо.
— У меня ничего нет.
— Тогда не о чем и говорить.
Аббас ушел. С этого дня он ни разу не пытался возобновить разговор о драгоценностях. Да его почти и не было дома — являлся только ночевать. Сейида смотрела на это сквозь пальцы, муж словно перестал существовать для нее. Она не обременяла Аббаса никакими просьбами, никакими домашними поручениями. Даже если бы он вообще не показывался, Сейида, наверное, не заметила бы его отсутствия. Теперь ее беспокоило только одно: как бы сэкономить деньги. Жалких остатков сбережений не могло хватить надолго, и она решила, что в теперешнем положении надо самой хлопотать по хозяйству — держать слуг просто расточительство. Когда дошло до старой кухарки, та горько расплакалась:
— Куда я пойду из твоего дома, госпожа моя? Меня уже нигде не возьмут. Позволь остаться с тобой, а там что бог даст!..
Пришел черед и вещам. Статуэтки, вазы, ковры постепенно перекочевали в лавку перекупщика. Однако нужда одолевала все больше.
Если бы она могла зарабатывать деньги! Но как?.. Вернуться к Даляль теперь, когда она стала матерью? От одной мысли об этом Сейида приходила в ужас. Нет, что угодно, только не это! Мать Габера не может быть красоткой Наргис.
А если наняться в служанки, как когда-то в молодости? Правда, силы уже не те, чтобы целыми днями гнуть спину за стиркой белья и мытьем полов… Но разве она не в состоянии сделать это ради Габера? Кто еще позаботится о нем, кроме матери?..
Отца у ребенка, можно сказать, нет. Аббас занят только собой. Единственная польза, которую способен принести факт его существования, — это то, что Габера никогда не назовут незаконнорожденным. Всегда и всюду спрашивают об отце: «Кто он такой?.. Чем занимается?.. Бараи или Гараи? Простите, я не расслышал!» Подобная сцена повторится десятки раз — и при поступлении в школу, и в институте, да мало ли где еще! И слава Аллаху, ее сын будет знать, что ответить.
Габер, его настроение, его здоровье — ни для чего другого не оставалось места в сердце Сейиды. «Дорогой мой, бесценный! — шептала она, склоняясь по ночам над кроваткой сына. — Если бы я могла оградить тебя от всех трудностей и опасностей, которые выпадут на твою долю!..»
— Габер, что с тобой? Ты болен? — насторожилась она как-то вечером, укладывая его спать.
— Нет, мама, я просто устал.
Утром он был сам на себя не похож — не бегал, не прыгал, не носился по дому, не окликал из окна бродячих торговцев. Сейида поделилась своей тревогой с кухаркой. Та хотела ее успокоить и сказала, что это, по всей видимости, обыкновенная простуда. Но даже такое предположение, казалось бы, не грозившее ничем страшным, переполошило Сейиду.
— Надо немедленно показать мальчика врачу!
— Это стоит денег, — робко напомнила кухарка.
— Мне сын дороже!
— Тогда, может быть, сходим к доктору Абдель Рахиму? Он живет в нашем доме.
В полдень они пошли на прием.
— Проходи, милая! — приветливо встретил ее доктор. — Что случилось?
— У мальчика сильный жар…
— Ну ничего, бог даст, все обойдется, — ласково проговорил Абдель Рахим, укладывая Габера на кушетку.
Он простукал ему грудь, спину, внимательно прослушал легкие… Сейида напряженно следила за его действиями.
— Он болел корью? — поднял голову доктор.
— Нет, Аллах миловал.
— Тогда это корь… Все дети ею болеют, и чем раньше, тем лучше… Как величать этого маленького проказника?
— Габер Аббас эль-Бараи.
Все так же неспешно доктор выписал рецепт и сказал:
— Теперь я сам к вам приду.
— Зачем вам утруждать себя, доктор?
— Пустяки! Зайду по-соседски, выпью чашку кофе, поухаживаю за вами…
— Это очень опасно, доктор? — испуганно спросила Сейида, подталкиваемая безошибочным материнским чувством.
— Нет, нет… — отозвался Абдель Рахим.
Но Сейида не ошиблась. Несмотря на успокоительные заверения доктора, болезнь Габера протекала тяжело. Мать не отходила от его кроватки. Иногда в комнату сына заходил и Аббас, но в его поведении чувствовалась какая-то натянутость и плохо скрытое равнодушие, будто он навещал соседского мальчика. Посещения доктора были намного приятней, и стоило Габеру услышать знакомый голос в передней, как на его губах появлялась слабая улыбка.
Наконец кризис миновал. Мальчик быстро пошел на поправку. Он уже играл, сидя в постели, охотно разговаривал, смеялся, а однажды, во время очередного визита Аббаса, попросил отца купить игрушечный пистолет.
Аббас вызвал жену в другую комнату и потребовал:
— Давай деньги!
Как Сейида ни привыкла к наглости своего супруга, она возмутилась:
— И ты еще осмеливаешься у меня спрашивать?!
— У меня нет ни миллима, ты это можешь понять? — В голосе Аббаса прозвучала необычная для него человеческая нотка.
