Вирджиния Эндрюс - Лепестки на ветру
С этими словами он неожиданно прервал танец, высоко подпрыгнул и со всей силой прицельно приземлился мне на ноги.
Я сдавленно вскрикнула от боли, а Джулиан снова подался ко мне и ласково потрепал меня по подбородку.
— Ну что, детка, кто же будет танцевать со мной «Жизель»? Уж, наверное, не ты, правда?
— Дубль десять! — взревел режиссер, но слишком поздно, чтобы меня спасти.
Джулиан сгреб меня за плечи и встряхнул точно тряпичную куклу. Я ошеломленно смотрела на него, ожидая чего угодно. И тут он стремительно ринулся прочь, оставив меня посредине сцены одну, с поврежденными ногами, которые болели так, что мне хотелось кричать. Вместо этого я осела на пол, глядя как на глазах разносит ступни.
Из темного зала ко мне на помощь бежал Крис.
— Чтоб ему сгореть за это! — воскликнул он, падая на колени, чтобы снять с меня пуанты и осмотреть мои ноги.
Очень осторожно он попытался пошевелить пальцы, но я вскрикнула от ужасной боли. Тогда он легко поднял меня и крепко к себе прижал.
— Ты будешь в порядке, Кэти. Я позабочусь, чтобы твои пальцы зажили. Боюсь, на обеих ногах есть сломанные. Тебе нужно к ортопеду.
— Отвезите Кэтрин к нашему ортопеду, — распорядилась мадам Зольта, наклонившись и разглядывая мои темнеющие, опухающие ноги.
Затем она в упор воззрилась на Криса, которого впервые увидела несколько минут назад.
— Вы брат Кэтрин, и из-за вас все это и стряслось? — спросила она. — Скорее везите ее к врачу. У нас есть страховка. Но этот дурак-муж! Я бы его пристрелила!
ТАНЦОР В ТРИНАДЦАТОМ ПОКОЛЕНИИ
Мне сделали рентген обеих ног, обнаружив при этом три сломанных пальца на левой ноге и сломанный мизинец на правой. Благодарение Богу, оба больших пальца остались целы. В противном случае я могла навсегда расстаться с балетом! Час спустя Крис вынес меня из кабинета врача с засыхающей гипсовой повязкой до колена на левой ноге. Мизинец правой был просто забинтован и должен был зажить без гипса. Каждый палец надежно помещался в отдельную выстеленную бинтом лунку, так что ни одним из них я не могла двинуть, и на всеобщее обозрение были выставлены живописные черные, сизые и багровые кровоподтеки. Обдумывая последние слова доктора, я не находила способа подсластить пилюлю и истолковать их более радужно.
— Может быть вы будете танцевать, а может быть и нет. Зависит от обстоятельств. — От каких, он не уточнил. Я поинтересовалась у Криса.
— Что ты, — ответил он убежденно, — разумеется, ты будешь танцевать. Иногда врач нарочно дает излишне пессимистичный прогноз, чтобы потом, когда все пройдет, пациент видел, какой он молодец, владеет какими-то особыми методами.
Неуклюже пытаясь меня поддержать, он открыл дверь нашей с Джулианом квартиры. Потом опять осторожно меня поднял, внес внутрь и пинком захлопнул за собой дверь. Он постарался устроить меня как можно удобнее на одной из мягких кушеток. Стараясь заглушить боль, одолевавшую меня при каждом движении, я держала глаза крепко закрытыми.
Крис аккуратно приподнял обе моих ноги, чтобы подложить под них подушки, и на весу они бы меньше опухали. Еще одну мягкую подушку он осторожно подсунул мне под спину и голову… и все это не говоря ни слова… ни единого слова.
Из-за того, что он так упорно молчал, я открыла глаза и посмотрела в склонившееся надо мной лицо. Он пытался выглядеть профессионально безучастным, но у него это не получалось. Всякий раз, как ему приходилось перевести на что-нибудь взгляд, на его лице отражалось глубокое потрясение. Я испуганно осмотрелась, и у меня глаза полезли на лоб, а челюсть отвисла. Что с комнатой! Разгром! Боже, это был кошмар!
Квартира была разорена. Все картины, которые мы с Джулианом так тщательно выбирали, кто-то сорвал со стен и швырнул на пол. Все, даже две акварели, написанные Крисом специально для меня, даже мои фотографии в костюмах для выступлений. Дорогие антикварные вещицы валялись поломанные на каминной полке. Лампы тоже сброшены на пол, абажуры располосованы в лохмотья, каркасы покорежены. Игольные подушечки, которые я шила во время бесконечных скучных перелетов с места на место, изодраны в клочья! Комнатные растения вырваны с корнем из горшков. Погибли и две вазы, украшенные французской эмалью — свадебный подарок Пола. Такие красивые, дорогостоящие, милые сердцу вещи, которые мы собирались беречь всю жизнь и передать детям — все непоправимо покалечены.
— Вандалы, — негромко проговорил Крис. — Сущие вандалы.
Увидев слезы и у меня на глазах, он улыбнулся, поцеловал меня в лоб и сжал мою руку.
— Не переживай, — сказал он и пошел обследовать остальные три комнаты, а я откинулась на подушки, подавляя рыдания. О, как же он должен меня ненавидеть, чтобы сделать такое! Вскоре Крис вернулся с тем выражением полного спокойствия, которое я несколько раз видела у него во время больших передряг.
— Кэти, — начал он, осторожно устраиваясь на краешке софы и беря меня за руку. — Я не знаю, что и думать. Испорчены вся твоя одежда и обувь. Твои украшения рассыпаны по всей спальне, цепочки порваны, кольца растоптаны, браслеты погнуты. Похоже, кто-то задался целью уничтожить все твои вещи, оставив имущество Джулиана в образцовом порядке.
Он посмотрел на меня недоуменным, встревоженным взглядом, и слезы, которые я старалась сдержать, будто нашли себе другой выход, задрожав у него на ресницах. С заблестевшими глазами он раскрыл ладонь, показав мне предмет, некогда бывший изящным бриллиантовым кольцом, подаренным мне Полом на помолвку. Платиновая оправа превратилась в неровный овал. Прекрасный, чистой воды камень в два карата выскочил из зажимов.
Еще у врача мне ввели в вену успокоительное, чтобы снять боль от переломов. Мои чувства были смутны, неопределенны, мне стало как-то безразлично. И только где-то внутри меня раздавался крик, опять подступала ненависть, и свистел ветер, а если я закрывала глаза, то видела повсюду вокруг горы в голубом тумане, закрывающие солнце, как там, наверху, на чердаке.
— Джулиан, — пробормотала я слабым голосом. — Это, должно быть, он. Наверное пришел домой и сорвал ярость на моих вещах. Посмотри, что осталось нетронутым — это все его.
— Разрази его гром! — выкрикнул Крис. — А сколько раз он вымещал злобу на тебе? Сколько у тебя было синяков? Я видел один, а сколько всего их было?
— Пожалуйста, не надо, — сонно промямлила я. — Не было ни разу, чтобы он ударил меня, а сам потом не плакал и не просил прощения: «Да, прости меня, моя родная, моя единственная любовь… Я не знаю, что заставляет меня такое вытворять, ведь я так тебя люблю!»
— Кэти, — начал Крис осторожно. — С тобой все в порядке? Похоже ты сейчас потеряешь сознание. Я пойду застелю кровать, чтобы ты могла передохнуть. Скоро ты уснешь и обо всем этом забудешь, а когда проснешься, я тебя увезу. Не плачь из-за платьев и его подарков, от меня ты их получишь еще больше, и они будут лучше. А это кольцо, которое тебе подарил Пол — я обшарю спальню и найду бриллиант.
Он стал искать камень, но не нашел, а когда я уснула, видимо перенес меня в постель, заправленную чистым бельем. Проснувшись, я увидела, что лежу под тонким одеялом и простыней, а Крис сидит на краю кровати, глядя мне в лицо. Я посмотрела в окно и увидела, что становится темно. В любой момент Джулиан мог явиться домой, застать у меня Криса, и тогда не сносить бы мне головы.
— Крис… ты что, меня раздел, а потом одел вот в это? — вяло спросила я, заметив рукав своей любимой голубой ночной рубашки.
— Да. Я решил, тебе будет в ней удобнее, чем в трико с распоротой по шву штаниной. И ты ведь помнишь, что я врач? Я привык все это видеть и к тому же старался не смотреть.
В комнате потемнело, сгущались сумерки, делая тени неясными и красноватыми. Я смутно видела Криса, совсем такого же, как раньше, когда на чердаке все становилось красноватым, расплывчатым, пугающим, а мы были одни перед лицом какого-то неизвестного ужаса. Он неизменно давал мне покой, когда никто другой не мог меня утешить. Он всегда был подле меня, когда я ждала от него верного поступка или слова.
— Помнишь тот день? Мама получила от бабушки письмо, в котором говорилось, что мы можем жить у нее? Тогда нам виделось впереди чудесное будущее. Потом нам казалось, что все радости остались в прошлом. Но никогда, никогда не в настоящем.
— Да, — мягко ответил Крис. — Я помню. Мы верили, что станем богаты, как царь Мидас, и все, к чему мы будем прикасаться, превратится в золото. Разве что мы собирались лучше собой владеть и оставить во плоти и крови тех, к кому были привязаны. Мы были совсем юные, глупые и такие доверчивые.
— Глупые? Не думаю, что мы были глупыми, скорее нормальными. Ты добился своего и стал врачом. А я до сих пор не прима-балерина, — горько сказала я.
— Кэти, не принижай себя, — пылко отозвался Крис. — Ты бы давно уже ей была, если бы Джулиан мог сдерживаться и не показывать норов, из-за которого менеджер любой труппы опасается подписывать с вами контракт. Ты не хочешь с ним расстаться, потому и застряла в посредственной труппе.
